"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

— У меня для вас плохие новости, Петр Абрамович! – “обрадовал” генерала Текели личный порученец Румянцева Николай Репнин.

Они были ныне равны в званиях, но у русского аристократа против серба имелось и старшинство, и родовитое происхождение, и “мохнатая лапа” в Петербурге. Текели, топорща завитые кверху усы, над которыми многие потешались, изобразил глубочайшее почтение, граничившее с насмешкой. Про Репнина говаривали в офицерских кругах: “удовольствие есть единственный мотив его поступков”. Наговаривали! Он на войне вел себя превыше всяческих похвал – взял без боя сам Измаил и город Килию, но вместо награды получил разнос. Ему завидовали открыто, яростно. Интриговали. Злословили. Текели в стороне не остался.

От Репнина не укрылась толика насмешки и бравады в поведении серба, но он и ухом не повел.

— Генерал-поручик Каменский вызван срочно в ставку гетмана Разумовского в Батурин. Вам надлежит временно принять на себя командирство над корпусом.

Текели чуть не подпрыгнул. Ничего себе плохие новости! Последующие слова коллеги остудили его пыл, подобно ушату ледяной воды.

— Приказано вверенные вашему попечению войска скомандировать на разрушение Запорожской Сечи – спокойнейшим образом, сколько возможно убегая пролития крови.

Генерал-поручик заскрежетал зубами. Мигом ему открылась гнуснейшая интрига. Его, серба, хотят замарать ликвидацией воинского сообщества, несколько веков, заставлявшего трепетать четыре государства! Пусть Сечь уже не та! Пусть недостойно отметилась преступлениями и связями с врагом. Про то, увы, всем известно. Но слава! Слава, которой покрыли себя бунчужные! Слава, которой овеян каждый кошевой атаман! Ее растоптать? Вольность казачью, сродни четницкой, растоптать?!

Репнин спокойно наблюдал за гримасами Текели.

— Я понимаю ваши чувства, генерал. А теперь послушайте меня. Казаки не просто крепко расшалились. Нападения на поселенцев, лишение их живота, пажити и свободы, кои генерал-фельдмаршал Румянцев назвал сумасбродствами и наглостями запорожцев, – это еще не все. Принятие у себя во время войны вражеского агента, француза Тотлебена, и отказ его выдать – это еще не все. Переход на сторону главного вора, Пугачева, большого отряда во главе с кошевым атаманом Калнышевским – это еще не все. Ведомо нам, задумано запорожцами составить из себя область, совершенно независимую, под собственным своим неистовым управлением. Это измена! Мазепины времена на дворе! Ныне, когда задунайская армия отправлена на Москву, оставить у себя в тылу столь враждебную русской державе силу?

— Но почему я?! – возопил генерал.

— А кто же еще? – усмехнулся Репнин. – Неужель вы подумали, что гнев потомков обратиться на сербов? Полните! Грех, так или иначе, падет на русскую голову. Быть может, чуть в меньшей степени, чем если бы командовал я – столбовой русский дворянин!

— Эту миссию вам поручили, но вы своей властью перепоручаете мне, – Текели искал малейшие лазейки, чтобы выкрутиться из ловушки.

— Получите письменный приказ генерал-фельдмаршала, – Репинин вручил Текели засургученный пакет, вышибив из-под ног повешенного табурет.

Серб сник. Вялой рукой он забрал конверт, понимая, что Репнин не солгал, что все так и есть – он навечно запятнает себя в истории как шайтан-генерал, похоронивший вольное казачество.

— Перейдем к деталям кампании, – Репнин привел слегка в чувство раздавленного генерал-поручика. – Суворовскую дивизию вы погрузите на баркасы и отправите вверх по Днепру. Желательно сохранить самую боеспособную часть корпуса Каменского для серьезных боев на севере. В вашем распоряжении – собственная дивизия и кавалерия. С ней не все гладко. Донцов срочно отправляем в направлении Харькова. Использовать их против Сечи – сиречь выстрелить себе в ногу. Только регулярная кавалерия, пикинеры и гусары. Артиллерии у вас с избытком.

— Ожидаемое сопротивление? Силы противника? – Текели окончательно пришел в себя и заговорил как профессионал.

— В пакете вы найдете все инструкции. Делите свой ослабленный корпус на пять деташементов. Быстрота и натиск. Все в ваших руках, генерал-поручик.

Все вышло, как и было предусмотрено диспозицией штаба Румянцева. Редкий случай, когда все прошло как по писаному. Переправившиеся на другой берег войска под покровом ночи начали выдвижение к намеченным точкам.

“Что мне скажет Саша при встрече? – ужаснулся Текели, близкий друг Суворова. – Пожмет ли он мне руку?”

Собрав в кулак всю волю, он приказал, указав на неказистую земляную крепость:

— Вперед!

Остров Чартомлык на реке Подпольной, Новая Запорожская Сечь [106] . Гарнизон – три тысячи, 20 пушек. Подход к главной крепости охраняли земляные валы с орудийными батареями. Их охрана безбожно дрыхла. В рассветной тишине солдаты Орловского полка тихо, без выстрела, сняли часовых, вошли в ретраншемент и выставили караулы у пушек.

Сама крепость представляла собой неровный квадрат с пушечной башней у реки, внутри которого за деревянно-земляными стенами скрывались 38 куреней – длинные, 15-тисаженные дома на 150 человек. Каждый представлял собой мини-крепость. Сто лет назад турецкие янычары смогли бесшумно зайти в Сечь, но были уничтожены перекрестным огнем из окон куреней. Повторять их опыт Текели не желал. Он надеялся договориться миром.

106

Ныне село Покровское в Днепропетровской области.

— Вся Сечь занята упражнением сна, – хихикнул барон Розен, командир приданной отряду кавалерии, удивляясь тишине, царившей за стенами крепости, несмотря на то, что рассвело и маневры конницы и пехоты скрыть уже невозможно.

— Мне казалось, – вздохнул Текели, лично возглавивший штурм главной запорожской квартиры, – что запорожцы – серьезные бойцы.

— Все в прошлом, мой генерал, – ответил Розен по-французски. – Ныне мы видим перед собой лишь лагерь обычных разбойников. Мои кавалеристы без единого выстрела заняли пристань и захватили казацкие “чайки”.

— Какой трагический финал столь впечатляющей истории!

Отсутствие казацкой старшины и самых боеспособных запорожцев, ушедших к Пугачу, пагубным образом отразилось на дисциплине. Пока назначенный в наряд хлопчик не собрался выгонять коров на выпас, никто и не чухнулся, не поднял тревоги. Пастух недоуменно смотрел на ретраншемент и никак не мог сообразить, отчего Сечь окружена русскими войсками.

— Сполох! Сполох!

Из куреней повалили полураздетые зевающие, трущие глаза казаки – многие с диким похмельем, а то и пьяные. Они ошеломленно уставились на жерла своих собственных орудий, развернутых на крепость, и на стоящих рядом с ними солдат Орловского полка с зажженными фитилями. Внутри укреплений крепости заметалась “голота” – бедные, но наиболее радикально настроенные сечевики, привыкшие кормиться исключительно с ножа.

— Москали нас предали!

— Будем биться до последнего! Не посрамим славы атамана Дорошенки!

— Тикаем, хлопцы, в плавни! К турку уйдем, но сраму не примем!

— На нож куренных атаманов и старшинство! Нас продали ни за грош!

Казачью верхушку с трудом отбили ближники. Кровь лилась рекой. Выстрелы следовали один за другим. Звенели сабли. Одному Сокальскому, главе казачьего духовенства, удалось смирить страсти:

— Убойтесь Бога! Что вы думаете, дети? Вы христиане и поднимаете руки против христиан?