"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21

– Илька, держись!

Софья натянула удила, пытаясь остановить эту сумасшедшую скачку. Безуспешно! Стремительно и неминуемо они неслись к обрыву, и уже ничто – сейчас, на самом краю, она осознавала это особенно ясно – не могло их спасти. Не нашелся бы смельчак, рискнувший стать на пути у обезумевшей лошади. Илька вцепился в лошадиную гриву, закричал отчаянно и громко. Бедный мальчик… Софья тоже закричала, но не от страха, а от отчаяния, и упустила момент, когда наперерез им метнулась стремительная тень, через мгновение превратившаяся во всадника на рослом вороном жеребце. А еще через мгновение всадник схватил их лошадь за повод, потянул. Софья видела, как вздулись жилы на его загорелых руках, услышала, как жалобно заржала, а потом и вовсе захрапела лошадь. Они мчались так, бок о бок, еще несколько мгновений, но дикая их скачка замедлялась с каждым шагом, по крутой дуге уходила от обрыва. Наконец лошадь подчинилась, встала, словно вкопанная, и Соня с Илькой едва не вылетели из седла. Удержались лишь чудом. Впрочем, чем еще, кроме как чудом, было их спасение!

А всадник уже спрыгнул на землю, намотал на кулак повод, словно бы одной только своей человеческой силой мог удержать на месте ошалевшее от страха животное. Оказалось, что мог. И лошадь, подчиняясь, склонила голову, роняя на траву кровавую пену, косясь на человека испуганно и обреченно. Вороной жеребец тоже нервничал, гарцевал поблизости, прядал ушами и скалил крепкие зубы, а человек, казалось, не замечал ничего вокруг.

– Все хорошо, – сказал он севшим, осипшим каким-то голосом. – Софья, все в порядке.

– Рудазов, вы… – Она прижимала к себе Ильку, пятилась подальше и от лошади, к которой у нее не осталось доверия, и от Рудазова, который в этот самый момент был на себя непохож: столько ярости, столько огня сверкало в его взгляде, а вздувшиеся вены теперь змеились не только по рукам, но и по шее, пульсировали на лбу и висках. Ярость эту и силищу чувствовала не только она, но и лошади. Чувствовали и боялись. Софья тоже боялась этого нового, незнакомого ей Рудазова. Рука уже сама собой нащупала под амазонкой нож с костяной рукоятью, таким жутким, таким нереальным было это чувство. Словно бы в жаркий летний день под сенью леса она повстречалась не со старым знакомцем, с которым совсем недавно делила постель, а с неживой албасты… – Рудазов, что с вами?..

Он не ответил, рухнул на землю едва ли не под копыта гарцующих лошадей, сжал виски руками, закричал криком, который больше походил на звериный рык. В этом крике-рыке было столько боли, что Софья вмиг забыла о собственном страхе, схватила Ильку за плечи, велела стоять смирно, а сама бросилась к Рудазову. Лошади, почувствовав волю, тут же сорвались в галоп, скрылись в тени леса.

Рудазов лежал неподвижно, больше не кричал, но в этом его молчании, в неподвижности было что-то еще более страшное, чем в крике.

– Рудазов! – Софья упала перед ним на колени, схватила за жилистые запястья, пытаясь разжать его руки. – Рудазов, что с вами?

А он отворачивался, она слышала, как скрежещут его зубы, видела, как сводит судорогой, выворачивает его пальцы.

– Уходите. Немедленно… – не сказал, а прохрипел, перемалывая слова в мелкую крошку.

Куда она могла уйти? Как?! И бросить его одного вот такого – беспомощного, искореженного болью?..

– Дмитрий. Дима… Что я могу…

Он не дал ей договорить, всего лишь дернул плечом, и она отлетела в сторону, больно стукнулась головой о выпирающий из земли корень…

– Уходи! И мальчика уводи! – В полумраке леса ей вдруг почудилось, что глаза его полыхнули холодным серебряным огнем. Конечно, показалось, потому что в тот же момент он зажмурился, а из ноздрей его хлынула кровь.

Всхлипнул Илька, а потом за спиной Сони послышался голос Евдокии:

– Не бойся, Илька. Это всего лишь кровь. А ты, Софья, успокойся, возьми себя в руки.

Не могла она взять себя в руки, потому что видела – Рудазову плохо, смертельно плохо. И в состоянии этом она винила себя. Он спасал их с Илькой от верной гибели, и в нем самом что-то сломалось.

– Что с ним? – спросила она, не оборачиваясь к Евдокии, подползая к Рудазову, снова пытаясь удержать его руки.

– Не знаю. – Возле Рудазова Евдокия оказалась раньше ее, провела полупрозрачной ладонью по его растрепанным, слипшимся от пота волосам, коснулась стекающей по подбородку кровавой дорожки и нахмурилась, а потом спросила: – Нож при тебе?

– Какой нож?..

– Тот, что ты нашла в тайнике. Он с тобой?

– Со мной. – Нож она доставала трясущимися руками. – Вот он.

– Режь, – велела Евдокия.

– Как… режь? Кого?..

– Его. – Евдокия кивнула на извивающегося на земле, скрежещущего зубами Рудазова. – Режь так, чтобы кровь пошла. Лучше рядом с раной.

– Не могу. – Она замотала головой. Дикость какая – резать живого человека! – Зачем?

– Хочешь ему помочь? Тогда режь! И глубоко, не жалей. На нем теперь раны быстро заживать будут.

Она не шутила, эта призрачная женщина. И навредить Рудазову не хотела. Наоборот, она пыталась помочь, пусть даже вот таким диким, нелепым способом. И Софья решилась.

– Дмитрий… – прошептала она Рудазову на самое ухо. – Дима, я тебе сейчас сделаю больно, но потом станет легче. Можно? – Она сама не верила своим словам, а он вдруг поверил, кивнул, соглашаясь.

– Режь! – велела Евдокия. – Больнее, чем есть, ему уже не будет, не бойся.

И Софья, крепко сжав зубы, чтобы не закричать, задрала на Рудазове рубаху, прочертила кровавую полосу поперек его груди – глубокую, длинную. И рука не дрогнула. Даже когда, соприкоснувшись с серебром клинка, кровь закипела, зашипела, точно кислота, а Рудазов совершенно по-звериному зарычал.

И почти сразу же все закончилось. Тело, еще мгновение назад бившееся в судорогах, обмякло, разжались пальцы, оставляя на ладонях следы от ногтей, попрятались вены. Софья всхлипнула, совсем как недавно Илька, прижалась ухом к груди Рудазова, прислушиваясь к биению его сердца. Сердце билось ровно и размеренно – живой! Точно живой, мертвый бы не стал гладить ее по голове, успокаивать.

– Не плачь, Соня.

– Значит, опять Соня? – спросила она и снова всхлипнула.

– Помутнение какое-то на меня нашло. – Он пытался шутить, но руку не убрал, гладил по волосам ласково, бережно.

– Точно помутнение. – Все-таки она заглянула ему в глаза, самые обычные, человеческие. – Ты нам жизнь спас.

– А ты мне. Кажется. – Придерживая Софью за плечи, он сел, потряс головой, словно бы стряхивая наваждение, сказал растерянно: – Не понимаю, что на меня нашло. Не помню ничего толком. Увидел, что вы с Илькой на конюшню пошли, решил следом…

– Зачем?

– Просто так, присмотреть. – Он подмигнул Ильке, спросил: – Напугал я тебя, малец?

– Меня – нет. – Илька расправил плечи. – Ее вот напугал. И лошадей. Они от тебя убежали.