"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

— Я смотрю на это дело несколько иначе: вы у отца и мужа отняли ему принадлежащее! По местным законам, да и по божеским — это преступление! Ваше преподобие, впредь я категорически запрещаю вам появляться в городе. Даже в патриархию ни ногой! Какой скандал мог бы выйти! Да и сейчас мы недалеко от него убежали!

— Феликс Петрович! Турки говорят: поданную голову не снимают! — попытался оправдаться студент.

— Я вам, юнкер, отвечу в вашем духе — турецким же присловием: если бы каждый был умный, то баранам погонщик не нашелся бы. В 28-м годе отправился я попрощаться с отъезжающим Дельвигом и встретил у него Пушкина с Баратынским. Вышел знатный терцепт поэтов — три друга, три вдохновения. Что за чудное свидание! А что же вижу я здесь? Терцепт благоглупостей?

— Вы с Пушкиным знакомы?! С Александром Сергеевичем?! — взволновался я не на шутку.

Боже, поэту осталось жить меньше года! Быть может, удастся его уберечь от дуэли с Дантесом?

— Ваше Высокоблагородие, вы уж ему непременно напишите, чтоб не ездил на Черную речку.

Фонтон нахмурил брови, не понимая моих слов, потом грустно отказал:

— С некоторых пор он считает меня le renegat, мы прекратили общение. Не будем более об этом, — пресек мою попытку настаивать взмахом руки. — Сейчас нам не до виршей. Прежде хочу понять, в чем ваше затруднение и почему ко мне прибежали.

Пояснил нашу промашку с таймингом и опасение, что Умут-ага проснется не вовремя и своим вмешательством испортит нам дело.

Фонтон прекратил свои метания по комнате, уселся за стол и решил прожечь во мне взглядом дырку. Помолчал пару минут, вздохнул и спросил:

— Сестра на улице с ребенком в паланкине? Все в той же одежде? Она и сын?

Я подтвердил:

— Их Фалилей, наш арап, охраняет.

— А меня вы решили сделать стражем ваших нелепостей? Вам не пришло в голову, что на выходе из Босфора, у фортов, пароход могут задержать?

Мы обескуражено переглянулись: такой расклад мы как-то упустили.

— Мальчик не обрезан? То есть кудри остались? — продолжал Фонтон спрашивать непонятное.

— Еще не успели. Причем тут его волосы?

— Когда цирюльник проводит обрезание, ребенку впервые обривают голову, — пояснил резидент. — Вы, небось, и шапочку с золотыми монетами не догадались снять?[1]

Пристыжено кивнул, уже догадываясь, куда он клонит.

— Давайте объясню очевидную последовательность событий. Турок очнется, побежит в порт спрашивать про жену и сына. Узнает, что на пароход «Нева» погрузились женщина с ребенком в восточной одежде в сопровождении лысого грека. Тут же упреждают форты на выходе из Пролива. Пароход задержан, жену с сыном возвращают разозленному мужу, тебе, Коста, сносят с плеч дурную голову. Все! Операция моя — такая волнительно-безупречная комбинация — летит псу под хвост! Спенсер уплывает. Занавес!

— Эээ… — промычали хором втроем. Крыть было нечем!

Фонтон встал из-за стола, открыл шкаф и долго там копался. Наконец, вытащил европейское женское платье и какой-то капор. Сунул все в руки Цикалиоти.

— Что вы все на меня вылупились, словно привидение увидели? Да, мне в моей работе и не в такое доводилось переодеваться. Давайте, юнкер и Ваше преподобие, ступайте во двор. Пусть ваша похищенная Азия сменит одежду прямо в паланкине. Потом приведете ее сюда и ребенка несите. Мы же вот с этим авантюристом пошепчемся накоротке.

Стоило моим подельникам нас покинуть, он порывисто шагнул ко мне и, глядя прямо в глаза, выдал такое, чего я совсем не ожидал:

— Что смотришь виновато? Думаешь, дело запорол? — внезапно обнял меня крепко. — Горжусь тобой!

От растерянности я лишь заморгал, даже носом шмыгнул.

— Решительность! Натиск! Экспромт! Даже Спенсера догадался вовлечь! Но как ты ловко всё обставил! Всех притянул — и деться некуда! Уверен теперь в успехе твоей миссии. Но запомни: просчитывай все наперед и имей всегда запасной план. Такой, как сейчас сотворил. Думаешь, я не понимаю, что и меня в свои планы заранее включил? Засадный полк по имени Фонтон, вот ведь пулю отлил, так отлил! Расскажи кому — не поверят! Присядь!

Я пристроился на краешке стула, готовый вскочить по первому слову, но от реплики не удержался:

— Вы тоже, ваше Высокоблагородие, не в накладе. Все по-вашему выходит нынче. От Черкесии мне теперь не отвертеться.

— На мой гнев начальственный внимания не обращай: мне с людьми этими еще работать. Да ты и не робеешь, как я погляжу. Далеко пойдешь, ежели на первом суку не повесят. Ты мне другое объясни. Как так выходит? Смотрю тебе в глаза, там гордость и предубеждение. Как роман Джейн Остин. Целый роман в глазах. Хорошо, спишем на твое карбонарское прошлое: вы, греческие повстанцы, ни Бога, ни черта не боитесь, на вышестоящих смотрите, как на пыль под ногами. Но все равно. Многое в тебе не вяжется, странный ты. Очень странный, — повторил задумчиво и вдруг резко спросил. — Откуда грузинский знаешь?

Что ему ответить? Правду? Откликнулся твердо:

— У каждого — свои секреты.

— Секретов в тебе, как блох на псарне. Глупо спрашивать про твои капиталы после твоей истории с кади. Наслышан… Сперва догадывался, что дело нечисто, теперь уверен…

— Свое забрал у грека, я не вор, — вскинул голову.

— Вот-вот, все те же гордость и предубеждение под соусом из тайн. Убил врага, выкупил абиссинца. Теперь женщину из сераля выкрал. Хода обратно в Константинополь тебе теперь не будет. Многие твои поступки мне не понятны, мотивы — еще боле. Нету для тебя правил и законов. Словечки необычные, привычка к маскараду, познания в русской литературе… Кто ты, Коста Варвакис?

Ну и вопросик! Рассказать всё? Про будущее? Про то, что здесь, в Константинополе, уже завязаны узлы самой длинной войны в истории России — Кавказской? Или про то, что новые узелки цвета крови уже вяжутся — и здесь, и в Лондоне, и в Петербурге? И как предотвратить войну, до которой осталось меньше двадцати лет — ту самую, которую в учебниках назовут Крымской и в первый день которой мне суждено погибнуть?

Не поверит мне, сочтет сумасшедшим. Никто не поверит. Да и нет у меня твердых доказательств — нужно было лучше в школе историю учить. Зато я в центре событий! Уже пинаю колесо этой самой истории. Смогу многое изменить, если не смогу предотвратить. Не в этом ли суть моей миссии? Быть по сему!

— Я — Коста Варвакис, сын Спиридона, — ответил не колеблясь.

— Ну, что ж, Коста Варвакис, сын Спиридона, пожелаю тебе удачи. О долге перед Царем и Отечеством говорить пока рано. Но прошение о подданстве уже в диппочте, поплывет вместе с тобой на одном пароходе. Дай бог, еще свидимся! И клятву твою на служение приму лично!

Смотрел на меня серьезно, непонятно чего ожидая — признания, отказа, благодарности, уверений в преданности или жалоб. Мне было, что ему сказать и в чем его упрекнуть. Но и благодарить было за что. Жизнь, она сложная штука. Я молча кивнул.

Фонтон хмыкнул одобрительно, встал из-за стола и, сбросив напускную серьезность, весело вручил мне нечто такое, что в моем представлении раньше носили кучера или старушка Шапокляк.

— Феску долой, ты едешь в Европу. Модные головные убора типа «д’Орсе» или боливара тебе не по чину, так что носи теперь клак. Ага! Пригодилось платье моей кузины! — поприветствовал входивших в кабинет. — Мадам, оно вам к лицу!

Платье на Марии сидело, прямо скажем, не важнецки, или в нем ей было непривычно. Но, в любом случае, принять ее за турецкую жену было трудно. Решающую роль сыграл, вероятно, капор с длинными лентами. Или открытое всем лицо? Кто их, женщин, разберет?