"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

[6] Кухмистерская Жан-Поля Матасси, французского гренадера, попавшего в плен в 1812 г. и привезенного в Тифлис А. П. Ермоловым, открылась в 1834 г. До этого француз держал небольшую гостиницу со столом, в которой останавливался А. С. Пушкин в 1829 г. По сути, ресторацию Матасси на Эриванской площади следует считать первым рестораном Тифлиса европейского образца. По мнению других исследователей, уже в 1818 г. при гостинице Матасси был ресторан-клуб, который часто посещал А. С. Грибоедов.

Глава 24 Султан черкесского просвещения

По пути к своей мечте, пришлось преодолеть несколько небольших площадок, примыкавших к Армянскому базару. Каждая из них имела свое особенное назначение. На одной покоились отдыхающие верблюды, оглядывавшие проходящих с «декадентским» выражением, как бы сказал Довлатов. Другая была запружена сотнями ишаков, навьюченных корзинами с углем для мангалов. Третья была так плотно заставлена арбами с огромными буйволиными бурдюками, наполненными вином, что пришлось постараться, чтобы протиснуться.

Четыре бани, никогда не оставались пустыми. Летом они посещались преимущественно от заката до восхода солнца. Поочередно две бани отводились для женщин, а две остались в распоряжении мужчин.

Наружным видом тифлисские бани мало отличались от тех же стамбульских. Построены по общему образцу. За одним важным исключением! Бани стояли на теплых серных источниках, подаривших городу его название — «тбили» — тёплый. Название же «Тифлис», и я, признаться, не без хвастовства, часто этим козырял, имело греческие корни.

Лучшей считалась баня, носившая название «архиерейской», потому что доходы с нее поступали в пользу тифлисского архиерея. Я прошел к ней через два двора, следуя за банщиком. Родом он был из Персии, откуда набирались самые талантливые теллаки. Они охотно переходили в Грузию, дороже ценившую их талант.

Он повел меня в особенное отделение. В этом отделении все было из камня: ванны, пол, скамейки, стены. Просидев минут десять в теплой ванне с температурой в 27°, я вышел с помощью банщика и лег на широкую скамейку. Он натер меня мыльными пузырями, взбитыми с помощью фланелевой наволочки, и начал мыть меня по-своему. По очереди поднимал он то правую, то левую руку мою, тер их мылом, давил в изгибах, то складывал, то вытягивал, так что кости затрещали. Потом начал те же манипуляции с ногами. И действовал с таким исступлением, будто я ему чем-то насолил. Я уже был рад, что он не переломил мне костей. От ударов его иногда было больно. Я постанывал, иногда и вскрикивал. Но банщик не обращал внимания. Продолжал гнуть… свою линию! Знал, что ни секундные вспышки боли, ни порой устрашающий хруст суставов и рядом не стоят с тем наслаждением и удовольствием, которые испытывают клиенты!

После «силовой разминки» повел меня в ванну и начал окатывать водой. И тут уже мне довелось испытать полноценное счастье и удовольствие. Нега, кейф и в чистом виде изнеможение! Я даже не заметил, как пролетели два часа.

Вышел «свежим кавалером», пусть пока и без ордена Станислава[1]. Пошёл за платьем. Вспомнил Константина, друга-банщика из Стамбула. Мысленно обратился к нему.

«Не скрою, дорогой друг, в Стамбуле бани красивее и богаче! Но! Что касается искусства мыть, растирать и переминать суставы… И делать это так приятно, что купающийся погружается в какое-то неопределимо-сладостную истому… Тут, прости, но тифлисские банщики — круче! Равных им нет!»[2].

Мнацакан ждал меня. Встретил с улыбкой, широко раскинув руки. Я после банного кайфа тут же предложил перейти на «ты». Лавочник радостно согласился.

— Все, все подготовил! — говорил он, выложив пару свертков на прилавок. — Поверь мне, жена будет счастлива.

— Верю и не сомневаюсь! Спасибо! Сколько я должен, дорогой друг?

— Погоди! — Мнацакан хитро прищурился. — Есть два вопроса.

Я поощрительно кивнул.

— Раз ты остановился у колонистов, нужно понимать, что в планах — общение с русскими офицерами и с их женами, — утвердительно произнес мастер.

— Не удивлен твоей проницательности!

— В таком случае позволю себе совет. Замените чадри на мантилью.

— Вах!

— Да-да. В кругу грузинских дворянок уже заметно желание к сближению с русским обществом. Следующий шаг — станут привыкать к белым лайковым перчаткам и порядочной обуви.

— Как я понимаю, мантилья уже лежит в моем свертке?

— Истинно так, прозорливый грек! Теперь следующий вопрос. Ты хочешь для такой женщины только одно платье?!

— Мнацакан, Мнацакан! — я шутливо погрозил ему пальцем. — Конечно, я хочу, чтобы у неё было сотни платьев.

— Со временем так и будет! Я не сомневаюсь. Но сейчас ей понадобится хотя бы пара. Не будет же она все время ходить в одном?!

— Справедливо! Что ты предлагаешь?

Мнацакан тут же выложил на прилавок еще один сверток.

— Тоже у кого-то «отнял»? — пошутил я.

— Нет. Это еще никому не показывал. Сшито по французской моде! Рискнешь?

— Погоди! А туфли к этому платью?

— К этому нет. И к первому — нет. Надо мерку снимать. К французскому идут ботиночки со шнуровкой, а к традиционному — на каблуке, с загнутыми носами и с голой пяткой!

— Загнутыми? Как турецкие?

— Ну да!

— Значит…

— Конечно, они понадобятся! — Мнацакан предвосхищал мои вопросы. — Но тут уже приходи со своей царицей. Примерить нужно! Чтобы честь по чести. Чтобы сели на ногу. Не болтались и не давили! Мой дядя Артур делает шикарную обувь!

— Да, ты прав!

— Ну что? — улыбнулся Мнацакан.

Я вздохнул.

— Объявляй приговор!

— Какой приговор, друг?! Даже не торгуйся, как это принято!

— Почему?

— Я сделал тебе царскую скидку!

Мнацакан назвал сумму. Я не присел, хотя цифра была впечатляющая. Но, очевидно, что лавочник меня не обманывал. Примерно представляя порядок цен, я убедился в том, что скидка, действительно, была значительной.

Расплатился. Оба, не удержавшись, обнялись.

— Спасибо! Скоро зайду с Тамарой за туфлями. Может так статься, сам не смогу. Тогда придет она с нашим другом. Ты его не пугайся, пожалуйста. Как увидишь безъязыкого страшилу разбойного вида, знай: это — от меня! Меня, кстати, Костой зовут.

— Всегда буду рад, Коста! — уверил меня Мнацакан. — Все исполню в лучшем виде! И запомни: коли говоришь, что хочешь сотню платьев для жены, так Мнацакан Папоев тебя ими обеспечит! И сотнями пар обуви к ним!

… Тамара, по-прежнему, спала, когда я вернулся. Судя по храпу, доносившемуся из соседней комнаты, Бахадур также пребывал в объятиях морфея. Я положил свертки на стол. Не удержался, поцеловал Тому.

Вышел. Направился во Дворец наместника, в двухэтажный дом, украшенный арками и колоннами во всю длину фасада. Боковой фас уступами взбирался в гору. К нему примыкал обширный сад. Перед этим зданием, положившим начало европейскому преобразованию Тифлиса, располагалась та самая площадка, о которой грезили братья Тамары. Именно там проходила тамаша.