"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
Опять раздался дружный гогот десятка глоток. Офицер, дождавшись тишины, обратился теперь к драгуну.
— Продолжайте, Михаил Юрьевич!
Тут-то я и подскочил на стуле.
«Михаил Юрьевич?!»
Разглядеть лица рассказчика с моего места не было никакой возможности.
«Нет! Не может быть таких совпадений! — я уже поднимался со стула. — Матерь Владычица! Неужели это Лермонтов?! Господи, Господи, не обмани! Не сыграй со мной злой шутки! Стоп! Конечно, не он! Лермонтов же лейб-гусаром был! Ментик этот его знаменитый красный на растиражированных миллионами фотографиях. А этот не в
Я уже медленными шажками двигался чуть в сторону, не приближаясь к столу офицеров. Не мог позволить себе столь явного любопытства. Сидящие за соседними столиками, конечно, обратили внимание на мои странные действия. Но я придал лицу безразличное выражение. Мало ли что мне вздумалось? Гуляю! Иду тудой! Потом пойду обратно!
Лицо рассказчика медленно открывалось. Сердце уже билось на запредельных частотах. Еще полшажочка…
«Господи! Сподобился! Я единственный человек из семи миллиардов жителей Земли XXI века, который видел живого Лермонтова! Да только ради одной этой встречи (Упс! Хорошо, что Тамара не слышит) стоило попасть в это время!»
Я застыл. Не обращал внимания на недовольные взгляды пары за столиком сбоку, которым загородил весь вид. Наверное, глупо улыбался. Нет, наверняка, глупо. Судя по тем мыслям, которые сейчас проносились у меня в голове. Смотрел, не отрываясь. Только сразу отметил, что все известные портреты очень точно передали черты лица гения. С фотографической точностью.
«Он, действительно, совсем не красавец! — отмечал я. — Нервный. Вон, как жестикулирует. Речь тоже с небольшим надрывом… Хех! Лермонтов! Люди! Я вижу живого гения русской литературы! Смотрите, завидуйте, я…»
— Вы сейчас во мне дырку протрёте, сударь!
Я рухнул с облаков на землю. Лермонтов пристально смотрел на меня. Был на взводе.
«Мамочки! Ко мне лично обратился сам Лермонтов!» — я не мог реагировать должным образом, продолжал глупо улыбаться, совсем не отдавая себе отчёта в том, как сейчас может быть воспринята эта улыбка.
— Я вас чем-то рассмешил? — Лермонтов вскочил со стула.
«Как он быстро вспыхнул! Вон, уже ус дергается! Эх, Михаил Юрьевич, понятно, почему всё дуэлью закончилось. Совсем себя в руках держать не можете!»
— Миша, Миша! — бросился к нему тот, кого звали Саввой.
— Савва! — Лермонтов отмахнулся. — И почему вы молчите? Считаете ниже своего достоинства отвечать мне, говорить со мной?
«Эээээ. Этак и я до дуэли допрыгаюсь с ним! И исход будет очевидным. Сгинет моя головушка! Не буду же я стрелять в Лермонтова?!»
— Или, может, вы не понимаете русского языка? Горец? Дикарь?
— Михаил Юрьевич! Зря вы так. Сразу же видно, что наш человек. Геройский! — сказал кто-то из круга за столом.
Но остановить эти слова Михаила Юрьевича уже не могли. Наоборот, еще больше распалили. Он бросил взгляд на мою потрепанную черкеску. Перевел на свою — щегольскую, с газырями на золотых цепочках. Сравнение ему не понравилось: оно было не в его пользу. Еще бы мгновение — и непонятно, что бы произошло. Благо, я, наконец, пришёл в себя. Губы разлепились, рот открылся, язык задвигался. Полилась горячая речь.
— Господа! Господа!
Михаил Юрьевич! Простите меня, ради Бога! Простите и поймите! Я просто дар речи потерял! Но сами посудите, как не потерять его, когда лицом к лицу сталкиваешься с гением русской словесности?! Не поверите, я слышу ваши слова, понимаю, что дело уже худо, а сказать ничего не могу! Язык к нёбу прилип!Мои слова были настолько искренни и сказаны с такой детской непосредственностью (что никак не вязалось с моим, в общем-то, грозным видом), что на мгновение лишили всех дара речи. И только через паузу раздался первый смешок, потом другой. Потом Лермонтов неожиданно засмущался, оглянулся на друзей, потом обратно посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся. Савва уже захохотал во весь голос. К нему, кажется, присоединилась вся ресторация, до этого с затаившимся дыханием наблюдавшая за этой сценой. Я же ничего не мог с собой поделать, продолжал пожирать Лермонтова глазами.
Он сделал шаг ко мне. Протянул руку.
— Ну, меня, гения, — усмехнулся, — вы уже знаете, как зовут. А вас?
Я пожал его руку. Маленькая. Но пожатие было крепким.
— Константин. Коста.
— Грек?
— Да.
— Прошу к нашему столу.
— Благодарю покорно! Признаться, я и так уже изрядно подпортил вам веселье. Стоит ли?
— Подпортил? — воскликнул Савва. — Да ты, Константин — надеюсь, позволительно по-дружески? — я кивнул, — наоборот, стал автором лучшей истории сегодняшнего дня. Не правда ли, господа?
Все одобрительно зашумели.
— Прошу, прошу! — улыбаясь, Лермонтов взял меня под локоть, подвёл к столу.
— Официант! — позвал я. — Всем вина за мой счёт!
Опять дружный возглас. Меня усадили за стол. Лермонтов сел рядом. Официант уже разливал вино. Лермонтов поднял хрустальный бокал.
— Выпьем! — провозгласил. — Кстати, за что? — спросил неожиданно меня.
Я задумался.
— Давайте выпьем за одно очень ценное качество!
Все затихли в ожидании.
— За то, чтобы наш язык всегда вступал в беседу вовремя! И никогда — не к месту!
— Да он философ! — воскликнул разгоряченный Савва. — Отменный тост!
Все подтвердили. Савва тут же развел руками.
— Увы, но для нас почти невыполнимый! Обязательно что-нибудь ляпнем не к месту! Ты уж прости нас, Коста! Но выпьем все равно!
Стол поддержал Савву одобрительным гулом. Все выпили.
— Расскажете, какими судьбами в этом скверном городишке? — спросил Лермонтов. — И почему в таком виде?
— Рад бы, Михаил Юрьевич. Да не могу особо. Да и не стоит!
— А я сразу разгадал, — похвастал тот самый, кто пытался устыдить Лермонтова. — Геройский офицер!
— Благодарю!
— Так надо выпить за Косту! — провозгласил Савва. — Официант!
Выпили. Беседа за столом пошла своим чередом, прежде ненадолго мной нарушенным. Я всё никак не мог успокоиться. И не мог «повзрослеть». Ребёнок внутри меня продолжал прыгать, охать и ахать, все время оставаясь с открытым ртом от настигшего его удивления. Я сидел рука об руку с самим Лермонтовым!
— Не хотите выкурить трубочку на террасе? — неожиданно предложил он.
— Да!
Мы встали из-за стола, прошли на открытую террасу. Уселись.