"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

— Только по-турецки.

— Может, и есть кто из татар. Хотя — сомнительно. Мужчины отарами заняты или покосом.

— Не сеют?

— Куда там! Скотоводы! — Косякин махнул рукой в сторону левого берега, где паслись многочисленные отары. — Ваш князь может и там быть. Только как вы его найдете?

Сотни кибиток усеивали равнину левобережья, теряясь в далеких лесных предгорьях. Десятки пастухов и путников сновали между аулами. Плетеные коши, загородки для овец, сменялись садами и полями мирных черкесов. Или мирными притворявшихся.

И проплешинами от сгоревших аулов. Засс безжалостной рукой отодвинул абадзехов дальше в горы и стал полновластным хозяином на много верст вокруг Прочного Окопа. И явно не горел желанием помочь мне найти князя Тембулата. Так что выход оставался один: ехать, несмотря ни на что, в карамурзинский аул.

Весь юмор ситуации заключался в том, что это селение находилось всего в нескольких верстах от поворота на Ставрополь в предгорьях. Больше недели назад я проехал мимо, не подозревая, что нужный мне аул куда ближе Прочного Окопа. Подчинился приказу и поехал к Зассу. А теперь тайком возвращался обратно с неясной перспективой. Но недаром говорят: под лежачий камень вода не течет! Без Карамурзина я Торнау не отыщу. Нужно будет — и на левый берег рвану.

— А что горцы за рекой? Балуют? — поинтересовался я.

— Мирные! — презрительно скривился хорунжий. — По мне, так лучше были бы немирными!

— Почему же?

— От них вреда больше, чем пользы! Во-первых, балуют! Что у нас, что у соседей. А нам их или карать, или защищать. Нелегкая работенка у местного пристава. А, во-вторых, немирных горцев пропускают на наш берег, а нам сообщают разные небылицы. Как генерал разбирается в потоках лжи, остается лишь догадываться. Ждем не дождемся, когда лето настанет.

—?

— Кубань станет неистовой. Броды исчезнут. Набеги прекратятся. Горцы лишь весной и осенью разбойничают крупными партиями.

— Сезон охоты?

— Можно и так сказать. Хотя безлошадные круглый год шастают. Они называют себя «психадзе».

— Психами? На голову больными?! — не на шутку удивился я.

Хорунжий рассмеялся.

— Про психов не слышал! А головой они точно скорбные. Круглый год с голодухи лезут к нам мелкими партиями и не брезгают никакой добычей. «Психадзе» переводится, как стая водных псов. Они бурдюки надувают, цепляют на себя за лямки и плывут. А серьезные набеги по большой воде не ходят. Хеджреты — вожди в кольчугах и панцирях — ведут крупные отряды. Им не только добыча нужна, но и слава. А, стало быть, нужно не забывать о возможности отступления. Какая в том честь, коли весь отряд на нашем берегу оставишь? Горцы говорят: кожа убитого хеджрета ни на что не годна, но когти этого зверя дорогого стоят!

— Вы, наверное, с таких «когтей» хороший навар имеете?

— А как без этого прожить?! Годового жалования — всего 16 рублей ассигнациями. А обмундировка при производстве — 350, да за лошадь — 250. Без баранты и добычи пропадай, офицер! Эх, сказался бы в юношах неграмотным, был бы урядником! А все тятя! Приспичило ему меня в Ставрополь отдать в гимназию!

— То-то я смотрю, у вас речь грамотная.

Хорунжий наклонился ко мне и тихо сказал, ясно показав, что школа с ним до конца не справилась:

— Мечта у меня есть! Хочу кольчугу захватить Джамбулата Болотокова. Доспех тот прозывается «шакшар». По легенде, принадлежал халифу Али, зятю Магомета. За кольчугу ту было заплачено 30 душ обоего пола. Сверх того, говорят, что будто бы тот, кто выстрелит в воина, одетого в шакшар, умрет тяжкою, продолжительною болезнью. Нужно лишь прокричать пред сражением трижды, что на тебе заветный панцирь, — Косякин перекрестился по-старообрядчески. — И еще бают. Нельзя его выкрасть. Один уздень попытался, да шакшар от него сбежал!

Он мечтательно улыбнулся. Оглянулся на свою полусотню. Оценил состояние лошадей. Отдал приказ сбавить ход и запевать песню. Казаки встрепенулись. Затянули бодро.

Из-за леса, из-за гор, из-за щелей

Едет сотня казаков-лихачей!

Э-эй, говорят, едет сотня казаков-лихачей!

Попереди командир наш молодой,

Ведет сотню казаков за собой!

Э-эй, говорят! Ведёт сотню казаков за собой!

За мной, братцы, не робей, не робей,

На засеки поспешай поскорей.

Э-эй, говорят! На засеках поспешай поскорей!

На засеках мы стояли, как стена,

Пуля сыпалась, жужжала, как пчела.

Э-эй, говорят! Пуля сыпалась, жужжала, как пчела!

Пуля сыпалась, жужжала, как пчела.

Молодого сотника ранила.

Э-эй, говорят! Молодого сотника ранила!

Молодого сотника ранила,

В поле алыми цветами расцвела.

Э-эй, говорят! В поле алыми цветами расцвела…

Стоило казакам запеть, трое, соскочив с лошадей, выбежали вперед. Двое стали отплясывать гопака, а третий — нечто вроде лезгинки[1].

Вся троица была наряжена в разномастные черкески, как и вся полусотня[2]. Лишь погоны, сапоги да русская плясовая выдавали в них казаков. И, конечно, громкая песня, согнавшая с ближайших холмов притомившуюся на жаре степную птицу.

Далекий пушечный выстрел прервал веселье. Хорунжий тревожно приподнялся на стременах. Махнул рукой повелительно. Полусотня устремилась к ближайшей, господствующей над местностью, возвышенности.

Взлетели на холм, напоминающий очертаниями древний курган. Косякин внимательно оглядывался по сторонам.

— Худо дело! Набег! Средь бела дня! Значит, что-то серьезное затеяли. Решили напоследок перед половодьем проверить нас на крепость. Понять бы, куда выдвигаться?

К хорунжему придвинулись опытные бойцы лет под сорок. Затеяли бодрое обсуждение.

— Прапорщик! Есть какие-то мысли? — обратился ко мне Косякин.

— Я новичок на Линии. Располагайте моей винтовкой, но толковых советов не ждите. Что вас смущает?

— Горцы обычно раздергивают Линию, если идут в набег крупным отрядом. Нападают в разных местах, чтобы мы коней заморили. А потом крупной партией идут на прорыв. Они так в прошлом году отрядом в полторы тысячи сабель до Кисловодска доскакали!

— А что Засс?

— Если лазутчики не обманут, встретит на нужной переправе главные силы. А если прорвутся, догонять не станет.

— Вот так, за здорово живешь, отдаст станицы на разграбление?

— Тактика у него такая. Ставит заслон с засадой на путях отступления. И бьет насмерть. Как ни грустно сознавать, выходит эффективнее преследования.

— А люди?

— Тут кому как повезет. Кого отобьем, кого выкупим. А кто и с жизнью простится или в рабах у черкесов жизнь закончит.