"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

Поручик удивленно на меня посмотрел.

— Откуда такие мысли? Ответ прост как яйцо!

— Что значит «прост»? А если вам доведется столкнуться с Карамурзиным, который решит снова сражаться с русскими?

— Я убью его, — спокойно ответил Торнау.

— Тембулата?! Человека, пожертвовавшего всем, чтобы вас спасти?!

— Да! — твердо ответил Федор Федорович.

— Я не понимаю…

— Что тут непонятного? Вы присягу давали?

Я кивнул.

— Так отчего сомнения? Поступайте, как офицер! Я побывал в Ачипсоу в гостях у Маршания. Ел его хлеб и пил мед. Мы шутили. Стали хорошими товарищами. И что ж? Я вернулся в Тифлис, написал отчеты. В том числе, о путях, ведущих к Ачипсоу. Когда меня захватили в плен, мне предлагали сменить религию. Говорили, что так я спасу свою жизнь. Обрету свободу, ибо мусульманину нельзя держать в плену единоверца. Говорили: «Женись на дочке Тамбиева и будь с нами. Сражайся, как мы». Еще просили писать царю, чтобы выкупил меня из плена…

— Он пытался. Этим занимался полковник, приехавший из Петербурга. Флигель-адъютант царя Султан Хан-Гирей.

— А я был против. Только твердостью и честью можно воздействовать на черкесов. Они приняли мою позицию. Пытались меня сломить. Но убедившись в бесполезности своих попыток, зауважали.

— И держали в цепях!

— «Твоя не хочет садись, хочет пропал; моя твоя любит, будет твоя крепко держи железом», — передразнил кого-то Торнау.

— Наверняка, еще и голодом морили…

— Горцы и сами голодают. Мальчишки из аула бегали ко мне, чтобы подобрать крошки, которые после меня остались. Их отцы, их путь войны… Он ведет черкесов к гибели.

— Но честь…

— Честь — да. Они это понимают. Был такой случай. Один абадзех кричал мне в лицо бранные слова. Я пристыдил его. И он понял, что неправ. Принес мне украденную овцу, чтобы загладить свою вину, хотя его семья голодала.

— И вы…?

— Я принял его извинения. И ел баранту, — Торнау улыбнулся, будто сам не веря своим словам. — Но они, эти дети гор, не понимают главного. Они этого лишены.

— Чего же?

— Чувства долга! Только долг офицера помог мне выжить и не сломаться!

… Странный вышел у нас разговор. Не все в речах Торнау было мне по сердцу. Я не мог себе представить, что способен выстрелить в Курчок-али. Или воткнуть кинжал в сердце Юсефу или Джанхоту. И если я задержусь в Черкесии — а я задержусь! — таких людей будет все больше и больше.

Я не смогу остановить войну на Кавказе. Я это уже хорошо понимал. И черкесы не готовы к смирению. И император настолько уверен в своей правоте — в своем праве! — что я, даже будучи снова допущен к его телу, не смогу его переубедить. Видит Бог, я сделал попытку! Без толку. Только в книжках лихих авторов попаданец, вроде меня, может прогнуть этот мир. Все записано!

Если не можешь спасти мир, спаси человеческую жизнь! Хотя бы одну! Меня потряс в свое время фильм «Список Шиндлера». В моих обстоятельствах его идея вдохновляла. Встать на путь праведника, создать список Косты — чем не цель?! Вот вывод, к которому я пришел, снова обагрив руки кровью и поучаствовав в освобождении Торнау.

Я думал об этом, глядя на не спеша удалявшуюся группу с Карамурзиным во главе. Ногайцы и поручик подъезжали к Воскресенскому укреплению. На земляной вал высыпали солдаты. Они громкими криками приветствовали спасенного офицера. Стоявшие рядом со мной абадзехи взволнованно переговаривались. Узнали Торнау и теперь недоумевали, как так вышло, что они помогли спасти русского. Вместо того, чтобы его прирезать, как они привыкли! Или превратить в раба!

— Цекери, едем! — сказал я, поворачивая коня и окликая своего оруженосца.

Он с радостью последовал за мной. Быть может, первый из тех, кто не сложит бессмысленно голову на другом, русском берегу.

Я все думал о прощальных словах Торнау.

— Встретишь Джансеида, не убивай! Он — мой[3]!

Выходит, Торнау не спал, когда я рассказал Карамурзину про смерть Тамбиева?

И почему так сложно устроен этот мир, в котором я очутился. Чтобы кого-то спасти, нужно кого-то убить.

[1] Такой способ разведения костра называется нодья или «финская свеча». Хороший жар, дыма почти нет. Бревна не горят, а тлеют.

[2] Когда А. П. Ермолов решил уничтожить вольную Кабарду, имевшую мирные договора с РИ со времен Ивана Грозного, война и чума разрушили уклад самого влиятельного на Северном Кавказе общества и народа. Кабардинским князьям и дворянам была навязана система отношений, применявшаяся во внутренних губерниях РИ. Перемещения были возможны лишь с разрешения назначенного пристава. Большинство уцелевших феодалов бежали в Черкесию и стали «непримиримыми» или «беглыми». Главными поджигателями Кавказской войны на северном склоне Кавказского хребта. С точки зрения военной стратегии, разгром Кабарды себя оправдал. Восточная Черкесия под руководством Шамиля не смогла объединиться с Западной. У будущих эмиссаров Шамиля в краю адыгов не вышло скоординировать военные действия со своим лидером. Единого фронта сопротивления царизму у горцев Северного Кавказа не вышло.

[3] Примерно через пять лет после освобождения Торнау, произведенный в капитаны, встретил Джансеида на поле боя. Они обменялись поклонами. После чего Торнау приказал зарядить пушку картечью, которая ударила в толпу горцев. Его пленитель погиб.

Глава 18 Хакучская социалистическая республика

Самая удобная дорога к черноморскому побережью шла по землям абадзехов через Гойтхский перевал. Но нам с Цекери оказалось сподручнее добраться до бассейна реки Пшиш. Извилистый, мелкий и капризный, он брал свое начало высоко в горах и нес свои воды в окружении высоких склонов, заросших пихтой и буком, а потом, вырвавшись на равнину, плавно и неторопливо спускался к Кубани. Его долину заполняли многочисленные абадзехские аулы разных обществ — в основном, Цей и Анчоко-Хабль. Они стояли так густо, что порой сливались в единую линию, и сложно было понять, где заканчивался один и начинался другой.

Вдоль реки, повторяя ее бесчисленные петли, шел накатанный арбами торговый тракт. По нему сновали все кому не лень — армяне, турки, убыхи. Вниз по реке они тащили английские ситцы, турецкие бумажные ткани и разную мелочевку от контрабандистов. Вверх же ехали отряды, конвоировавшие рабов. Их выменивали в ущельях Курджипса.

Убыхи приобретали рабов на перепродажу. Как мне ни было противно, пришлось присоединиться к их группе. С абадзехами, которых нанял Курамурзин, расстались, как только вышли к торговому тракту.

В убыхском отряде нашлись знакомые и у Цекери, и у меня. Те, кто помнил или видел мое участие в боях у Мыса Адлер. Один и вовсе оказался из-под Дагомыса, из рода Фабуа. Звали его Абубакир. Он накинулся на меня с вопросами.

— Скажи, Зелим-бей, что за странные разговоры ходят о твоем конфликте с Эдик-беем? То ли ты его спас, то ли обокрал…

— Девушку у него забрал после того, как с друзьями отбили нападение абхазов на аул, — не стал отнекиваться я.

— Еу! Вот это по-нашему! — восхищенно воскликнул убых. — Продал?

— Девушку? Нет. Женился.

Абубакир замер. Разразился веселым хохотом. По-моему, он недолюбливал Эдик-бея. Немудрено. Эдик-бей любого мог вывести из себя.

Осень вовсю вступила в свои права в предгорьях. Не только раскрасила щедрой рукой леса, но и решила их обильно полить. Мы двигались под косыми струями дождя, кутаясь в бурки и башлыки. За водной пеленой и темными облаками скрылись кавказские вершины.

Проводники с опаской следили за уровнем воды в реке. Многочисленные притоки Пшиша могли внезапно его напитать. И тогда жди беды.