"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
— Не знаю. Просто просил тебе передать и сказал, что тебя ждет. Он недавно перебрался на левый берег Кубани и устроился в ауле хамышевского князя прапорщика Шеретлука.
— Офицер русской службы? — удивился я. — И живет в ауле черкесов?
— Мирный аул. Аманатов выдал Зассу. Туда многие приезжают. Опасности нет. Зато твой поход за головой Донекея крайне опасен. Я знаком с ним. Из простолюдинов и потому обуян тщеславием, дерзкой отвагой и смелой предприимчивостью. Однажды мы встретились. Он со своей ватагой возвращался из набега и отдыхал на краю дороги. Я, содрогаясь от ужаса, но желая приобрести покровительство
— Бог не выдаст, свинья не съест, — легкомысленно отмахнулся я.
Черкесогай поморщился. Упоминание свиньи его покоробило. В горах Северного Кавказа даже на кабанятину смотрели косо. На кабанов охотились с энтузиазмом, но туши бросали на потребу волкам и шакалам.
Какие, к черту, кабаны?! Тамара! Тревога и радость — все одновременно вызвали такой стресс, что в голове традиционно закружил рой пчел. Разными голосами, подчас, обидными словами, они гнали меня на свидание с неизвестным Гаем. Пришлось усилием воли разогнать противных. Гай от меня не убежит. Требовалось закончить с Донекеем.
— А что с этим? — спросил Степка, указывая на валявшегося на обочине абрека.
— Как что?! Вешать будем! — подмигнул я своим ребятам.
Вешать не пришлось. Даже в планы не входило. Как только отряд удалился, гоня перед собой толпу пленных, мы двинулись в лес. Дорогу указывал избежавший петли, но обзаведшийся серебром подельников, приободрившийся абрек. Как все предатели, он был многоречив. Сыпал историями из жизни Донекея. Не то осуждал, не то восхищался. Скорее, и то, и другое.
— Однажды, — рассказывал он, — мы решили напасть на турецкий торговый корабль. Подплыли на лодках. Завязалась жестокая борьба. Почти все получили раны. Но мы победили. Столько тканей! — он причмокнул губами при воспоминании о богатой добыче. — Стали решать, что делать с выжившими турками. Оставить в живых, превратив в рабов? Они бы донесли в Синоп или Трабзон. И турки отомстили бы нам. Или перестали слать корабли.
— И как же вы поступили?
— Прирезали всех, — без тени смущения ответил абрек.
Лиственный лес, через который мы ехали к лагерю Донекея, уже сбросил свой осенний наряд. Незаметно подкрасться к стоянке было сложно. Ее уже выдавала тонкая струйка дыма и запах мяса, жарящегося на костре. Разбойников скрывала складка местности, которую нужно было как-то преодолеть. Метров триста. Пешком. Потом ползком. Стали спешиваться.
Проводник уже не требовался. Он порывался что-то сказать, но не успел. Я воткнул нож ему в сердце. С предателями у меня разговор был коротким. Я так себе пообещал, когда гонялся за похитителями Торнау.
Бойцы и ухом не повели. Проверяли ружья, не обращая внимание на валяющееся тело.
— Что с серебром будем делать? — шёпотом спросил меня Сенька.
— Оставь. Ни к чему нам грязные деньги, — Сенька согласно кивнул. Этот парень мне нравился все больше и больше. — Разойдитесь, — приказал я своим людям. — Распределите цели и не стреляйте в одного. Нам геройства не нужно. Быстро
сделали свое дело и по домам. В смысле, в ближайший аул.Оставили лошадей под присмотром и украдкой, рассыпавшись цепью, держа ружья на изготовку, стали подкрадываться. Нам требовалось сблизиться с противником на сто метров. Но не свезло.
Сложно подобраться к лесным братьям в осеннем лесу, в котором они — как у себя дома. Нас выдал шорох листвы. Неизбежный и неотвратимый, как налоги и смерть. Она уже зависла над полянкой в ложбине, поджидая первую жертву.
Но абреки не спешили на свидание с бледной старухой с косой. Стоило нам появиться на гребне возвышенности, склон которой переходил в нужную нам полянку, нас встретили выстрелы из длинных ружей. Не самое удобное оружие для лесной братвы. Но дальнобойнее, чем наши мушкеты. Кто-то закричал, получив ранение. Мы ответили вразнобой, а не единым залпом. И поспешили укрыться за деревьями и какими-то каменными блоками, сложенными странными домиками.
«Дольмены?» — удивился я, отметив идеально ровный круг, вырезанный в толстом камне. От вертикально стоящей плиты брызнули осколки, и тут же я услышал звук новых выстрелов. Полянку заволокло пороховым дымом. Лишь по вспышкам пламени на зарядных полках можно было понять, куда стрелять, чтобы попасть в противников. Они прятались за бурками, сдвинув их шалашиком.
Я забил патрон в ствол деревянным шомполом. Приготовился угостить свинцом огрызавшихся огнем абреков. Меня внезапно озарило.
«Я же в первый раз, когда нажал на спусковой крючок, не увидел и не услышал выстрела! Что, если в моей „Смуглянке Бесс“ сейчас не один, а два патрона? Стрельну, а ствол разорвет у меня в руках…»[1]
Выбирать мне не пришлось. Кто-то на небесах решил, что не фиг Косте думать о бренности сущего. Из порохового дыма на меня выскочил вопящий абрек, размахивающий на ходу шашкой. Слегка отвернув лицо в сторону, я нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Горца снесло, будто лошадь лягнула.
Но за ним на меня понеслась толпа израненных, но злых и отчаянных абреков. Ружья они где-то побросали и кинулись по привычке в шашки. Не успел я испугаться, как им навстречу метнулись мои черкесы. Впереди всех, перепрыгнув через меня, мчался тот, кто просил дать возможность рассчитаться с Донекеем. Он сцепился с невысоким, но крепким, как боровик, горцем, вертевшимся юлой и махавшим саблей, как пропеллером.
Я взвел свой верный револьвер. Стараясь не зацепить своих, отстрелял все четыре оставшихся заряда. Осечки не случилось, а моя стрельба возымела нужный эффект. С бандитами разобрались на раз-два.
Тяжело дышавший мститель плюнул на тело поверженного крепыша.
— Больше не будут мальчишки в аулах играть с именем Донекея на устах!
Я встал и подошел к убитому. Процитировал классика:
— Взял и клюнул Таракана, вот и нету великана.
— На широких его плечах сидели бесы! — кивнул мститель на труп. — В своей погоне за славой он запятнал свое имя кровавыми злодеяниями.
— Насколько я могу судить, мой друг, подобное можно сказать о каждом втором горце. Весь ваш образ жизни и мыслей толкает вас на черные дела. Вы ни во что не ставите ни человеческую кровь, ни свободу людей. Впрочем, не мне тебя учить, — вздохнул я горестно. — Теперь, когда ты насытился мщением, покинешь нас?