"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Это твоя серёжка? — опять спросил он, чувствуя себя совершенно глупо.
— Моя. Я её потеряла в квартире Савельевых, в тот день, когда Ставицкий схватил Нику.
— Получается…
Олег хотел сказать, что Караев с Марковой ошиблись. И теперь стало понятно, почему: у Анжелики Бельской были точно такие же серёжки. Откуда взялось похожее украшение у Веры, оставалось только догадываться, да это сейчас и не имело никакого значения. Вот только Анжелика… она ведь не отрицала, что потеряла серёжку. Перестраховывалась? Или что-то другое? Олег чувствовал, что ещё больше запутывается.
— Да бог с ней, с серёжкой этой, — Вера скомкала влажную салфетку, которую всё ещё держала в руках, и бросила её на скамейку
Она уже была готова сорваться с места, но Олег, быстро приподнявшись, схватил её за руку.
— Вера, не торопись. К Нике мы уже не успеем. Караеву стало известно, где она, где-то час назад. Не думаю, что он стал медлить. А что касается полковника Долинина… я хотел его предупредить, но через Алину у меня не получилось — её отослала куда-то по работе Маркова, а сам я… Похоже, за мной установлена слежка. Вчера меня схватили люди Караева, продержали ночь в камере, а сегодня неожиданно отпустили.
— Вас? — ахнула Вера.
— Меня. Насчёт слежки я могу ошибаться, конечно, но при попытке пройти через КПП, я заметил там одного из военных Караева. И не стал рисковать.
Слова прозвучали жалко, точно он оправдывался, но Вера всё поняла.
— Вы правильно сделали. Они бы вам сели на хвост и мигом бы вышли на Долинина.
— Вот и я так подумал, — Олег попытался улыбнуться. — А насчёт Саши… Алекса Бельского, его же так теперь зовут? Так вот, насчёт него можешь не беспокоиться. Я предупредил его мать, и она…
— Мать? Какую мать? Она же на шестьдесят пятом.
— Почему на шестьдесят пятом? Я говорю о Бельской. Анжелике Юрьевне. Министре юстиции. Она ведь его мать…
— Она? — возмущенно перебила его Вера. — Да какая она мать! Она Сашку терпеть не может. Ей его навязали. Нет, вид-то она, конечно, делает умело, только всё врёт. Она же насквозь лживая, Олег Станиславович, вы что не видите?
Он не видел.
Именно то, что Вера сейчас почти выкрикнула ему в лицо, именно этого он не видел. Лжи. Фальши. Хитрости. Изворотливости. Он не видел. Рассказывал Анжелике про Сашку, про Нику, про больницу на сто восьмом, глядел — и не без удовольствия глядел — на милое точёное личико, на тонкие пальчики, перекручивающие нитку жемчуга, на пепельные, немного кукольные локоны, слушал её голос, в нежную мелодию которого так органично вплетались смятение и беспомощность. И только один раз он запнулся. Всего один раз. Когда поймал взгляд её синих глаз, отражающийся в зеркале. Тот самый взгляд, что он однажды уже видел. Видел у женщины, которая, не обращая внимания на сидевшего рядом ребёнка, её собственного ребенка, сказала: «Где я должна подписать? Давайте, я всё подпишу!»
Вера продолжала горячо говорить — про Анжелику, про Сашу, который «вообще-то Поляков, а вовсе никакой не Бельский», и что настоящая мама у него на шестьдесят пятом, и что… Олег слушал и не слышал, с ужасом понимая свою ошибку.
Как же слеп он был. Как слеп! А ведь царапало, мешало то, что Анжелика солгала ему при встрече, и все эти мелочи, странные паузы, даже то, что его так торопливо выставили за дверь — всё казалось теперь неестественным и подозрительным.
— Да ладно, Олег Станиславович, — Вера оборвала свою гневную проповедь. — Теперь-то уж чего. Дело сделано. Главное, что Саши сейчас в приёмной нет. Но вот если он там появится… А знаете что, — Вере, видимо, пришла в голову какая-то мысль. Она даже просияла. — Я кое-что придумала. Вы к Долинину сами пойти не можете, это факт. Поэтому пойду я!
— Вера…
— Нет, послушайте меня, Олег Станиславович. Вы за меня не беспокойтесь, я до Долинина доберусь, вот увидите. Где его
искать, я теперь знаю. А вы оставайтесь здесь, дежурьте у дверей в административный сектор. Сашка, если пойдёт туда, мимо вас точно не проскочит. И вы его перехватите.— Вера, самой идти к Долинину опасно.
— Но кто-то ведь должен.
Она сказала это так просто, так естественно, не жеманясь и не красуясь перед ним, просто констатируя факт. Кто-то должен пойти. И в данную минуту, кроме них двоих, это сделать некому.
— Олег Станиславович, ну кому будет польза, если они вам сядут на хвост и выйдут на полковника? А вы ведь даже не заметите слежку, я вам точно говорю.
— А ты будто бы заметишь, — устало улыбнулся он.
— Я? — в Верином голосе мелькнула хитринка. — Я-то замечу, не сомневайтесь. Помните ещё, чья я внучка?
И её глаза на миг блеснули холодной сталью — словно сам генерал Ледовской выступил вперёд из тени небытия и молча встал рядом с ними.
Глава 21. Рябинин
Ощущать на своих плечах её ладони было чертовски приятно. Женские пальчики ласково касались кожи, поглаживали, намыливали его, словно ребёнка. Он впитывал в себя бархат её рук, тепло воды, обволакивающее тело, мягкий, неназойливый свет, колыхался на волнах счастья, блаженно и робко улыбаясь.
Он не видел её лица. Взбитая, ароматная пена, поднимаясь над водой пористыми сливками и прозрачными пузырями, вобравшими в себя алые всполохи мраморной плитки и тусклое золото искусственных подсвечников, закрывала её от него. Он видел только краешек руки с крошечными звёздочками родимых пятнышек, мягкое округлое плечо, розовую перекрученную бретельку бюстгальтера.
— Ну же, тигрёнок, не шали! — она игриво шлёпнула его ладонью по пальцам, когда он потянул за тонкую синтетическую полоску. — Успеешь, торопыжка какой. У нас с тобой вся жизнь впереди.
Она шутливо оттолкнула его, подалась вперёд, разбивая пену и мыльные пузыри. Из тумана, поднимающегося парным молоком над горячей водой, проступило её лицо: фиолетовое, с багровыми подтёками, облепленное мокрыми светлыми кудряшками. Розовые прожилки расползались тонкими змейками по голубой радужке глаз, разбухали, наливались, сочились кровью.
— Поцелуй меня, тигрёнок.
Запёкшиеся синие губы медленно раскрылись, и из тёмной дыры, от которой он не мог, как не силился, оторвать взгляд, вывалился распухший чёрный язык.
Юра беззвучно закричал и… проснулся.
Рядом надрывался телефон. Тревожные, хриплые звуки больно били по вискам мелкими назойливыми молоточками. Юра машинально протянул руку к аппарату, но телефон последний раз всхлипнул и умолк.
Он медленно оторвал голову от стола, уставился мутным, ничего не понимающим взглядом перед собой. Во рту было сухо и противно, а в ушах всё ещё стоял сладкий обволакивающий шёпот — поцелуй меня, тигрёнок — вплетающийся в переливы телефонного звонка. К щеке что-то присохло. Юра с остервенением поскрёб пальцами кожу, отодрал жёванный кружок лимона, с минуту разглядывал его, с трудом соображая, что это. Потом брезгливо отбросил от себя, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и глухо застонал.
Этот сон преследовал его. Подкрадывался обычно в предрассветный час, являлся вместе с сумеречными тенями квартиры, со странным шёпотом, с удушливым запахом сирени — ароматом дешёвеньких духов, которыми она прыскалась. Наваливался, щекотал, душил… он потом долго хватал воздух судорожным ртом, не мог надышаться. А она стояла рядом с кроватью, обхватив ладонями обнажённый живот, почему-то уже большой, молочно-белый, с чуть вывернутым наружу пупком.
Она всегда приходила на излёте ночи, но никогда днём, и, может быть, поэтому он так сейчас испугался.