"Фантастика 2025-60". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
— Буду жить, — укушенный потряс мешочком с травами и ухмыльнулся.
— Это еще что?
— Травки-муравки. Врач сказал принимать каждый день.
— Доктор Кеворкян плохого не посоветует, — многозначительно заметил председатель.
Кабан аж поперхнулся от испуга:
— Как, как его зовут?!
— Кеворкян. Вообще-то это прозвище, а настоящая его фамилия Шмидт.
— А вы в курсе, кто такой доктор Кеворкян?
— Наверное, известный медик.
— И чем же он прославился?
— Да откуда же мне знать? Может быть, изобрел какую-нибудь чудодейственную микстуру или вылечил миллион
— Совсем наоборот. Доктор Кеворкян был убежденным сторонником эвтаназии и отправил на тот свет больше ста своих клиентов. За это его прозвали «Доктор Смерть».
— Да ты что? Вот ведь не знал я… Но эта кличка у Шмидта нашего уже давно. Прилипла так, что уже не отодрать. А вообще он хороший врач.
— Хорошего врача Кеворкяном не назовут, — заметил Кабан.
— Наверное, это была чья-то шутка. Глупая шутка.
— А на Земле он тоже людей лечил?
— Нет. Там он работал ветеринаром. Впрочем, он и здесь животных лечит. Мою ослицу вот недавно вылечил от запора. Влил ей в пасть стакан самогонки с солью, она мигом продристалась.
Кабан скривил лицо от отвращения.
— А в коммуне нет никого с более высокой квалификацией?
— Кеворкян — единственный врач в Маяковке.
— Надо же, повезло как…
— Ты уж, дружочек, не рассказывай никому, сделай милость, — проникновенным голосом попросил Лаптев. — Людям не обязательно знать про доктора Смерть.
— Хорошо, не буду.
В столовке, куда они вернулись, стоял дикий шум. Его производил один человек — Гюрза, голосившая пожарной сиреной. Она дико соскучилась по Остапу и требовала срочно вернуть ненаглядного. В ход шли все средства: угрозы, оскорбления, хамство, слезы, вопли. Истерика, в общем, была знатная.
Дядя Франк, этот здоровенный бугаина, способный завязать узлом лом, буквально вжался в стену и застыл в диком, неописуемом испуге. Джей сидела за столом, заткнув уши, и тихо материлась. Ледяное спокойствие сохранял только Луцык, который не спеша потягивал морковный чаек и лепил из хлебного мякиша лошадку.
— Вы мне за все ответите! За все! У меня есть связи в полиции, в ФСБ! Моя тетка с Собяниным за одной партой сидела, они с ним до сих пор созваниваются. Я вас всех пересажаю! — сотрясала воздух децибелами Гюрза.
— Что за крик, а драки нету? — осведомился Лаптев.
— А, явился — не запылился! Ты-то мне и нужен!
— Я весь внимание. Чем могу помочь?
— Где Володя?! Говори, старый хрыч! Куда ты его дел?
— Володя — это кто?
— Остап, — подсказал Луцык.
Председатель прочистил горло и сказал:
— Он скоро будет.
— Когда? Конкретнее! — требовала девица.
— Очень скоро.
Она заревела:
— Вы… вы все меня ненавидите… вы думаете, что я глупая, а это не так. Если девушка красивая, это не значит, что она глупая. Это вы все глупые…
Лаптев подошел и попытался ее обнять, но Гюрзу как током шарахнуло. Она отскочила от него на добрый метр и прорычала:
— Я знаю, что у тебя на уме старый развратник! Все вы, кобели, одинаковые.
— Нет, что ты… Я и не думал… У меня жена и трое детей… Алешка, Танечка и Ленвлада.
— Ленвлада? Что это за имя такое? Польское? — проснулся интерес у писателя.
—
Советское. Образованно от сокращения: «Ленин Владимир», — пояснил отец-герой.— Что, серьезно?
— Серьезней некуда.
— Верните Володю! — продолжила «концерт» главная солистка. — Вы все и мизинца его не стоите!
— А кто говорил, что он жалкий режиссеришка? — не подумав, ляпнул Кабан.
И тут же получил персональный словесный ураган.
— А ты вообще заткнись, жиртрест! Ты больше всех меня ненавидишь! И Володю ненавидишь, притворяешься только другом ему. И всех вокруг ненавидишь! Даже этого дурачка Луцыка. Он какой-никакой, а писатель, а ты — никто! Тебе скоро полтос стукнет, а ты до сих пор курьером ишачишь. Ничтожество! Насекомое, жук-навозник — вот ты кто! А еще ты жирный! Жирный, жирный, жирный! Жирдяй! Жиртрестина! Пузан! Туша! Куль с дерьмом! Задница!
Гюрза вошла в раж. Она назвала с десяток, а то и больше, синонимов слова «жирный» и припомнила бы еще, если б Лаптев ее не выключил. Буквально. Он подобрался к истеричке сзади и легонько надавил пальцем куда-то на ее шею, отчего та осела на землю.
Установилась блаженная тишина.
— Ты что, ее убил? — все-таки поинтересовался Луцык.
— Да ничего с ней не случится, жива. Отдохнет чуток, и все. Просто это такой приемчик, — пояснил Лаптев.
— Но ты же просто дотронулся до нее пальцем!
— Дотронулся, но не просто.
— Я что-то слышал про такое. Похожими приемчиками владели ниндзя.
— И монахи-воины из монастыря Шаолинь, — прибавила Джей.
— А можешь научить? — спросила Джей.
— Если бы знал, то научил бы, — прикрякнул Лаптев. — Это способность у меня сама собой появилась. Когда я попал на Карфаген… Тут у всех есть какой-то дар. У кого-то полезный, у кого-то не очень. Дядя Франк, например, до Карфагена омлет не мог приготовить, а здесь стал поваром экстра-класса.
— Выходит, мы были правы… — тихо сказал Луцык.
— У вас уже что-то проявилось?
И Луцык рассказал председателю про Остапа и Джей.
— Надо было про товарища режиссера раньше сказать, я бы его в Маяковке оставил, — вздохнул Лаптев. — Человека с таким даром нужно беречь как зеницу ока.
— Да как-то выпало из головы, — покаялся Луцык.
Тем временем дядя Франк перевел дух, взял Гюрзу под мышки, положил ее на скамейку:
— Вот спасибо тебе огромное, Сергей Леонович, выручил. Ничего в этой жизни не боюсь, окромя бабьего воя. Чего только не прошел, разное видел: и воевал, и сидел в тюрьме, но что такое ад, понял лишь когда женился. Моя стерва такие скандалы закатывала, хоть в петлю лезь. И точно полез бы, если бы меня не похитили и не отправили сюда.
— Надо ее в лазарет отнести, пускай пока там полежит, — распорядился Лаптев.
— Я бы тоже прилег, — сказал Кабан. — Что-то неважно себя чувствую.
— Бери эту вашу истеричку, и шуруйте в лазарет. Скажите, что я велел выделить вам два спальных места.
— Кстати, что тебе врач сказал? — спросил Луцык у Кабана.
— Буду жить. Травки прописал пить.
— Что еще за травки? — оживился писатель.
— Лечебные, а не те, о которых ты подумал.
— Ясно.
— А знаешь, какая кликуха у тутошнего лепилы?