"Фантастика 2025-61". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
В тот же нырок Витяра принес с собой и маленький белый цветок. Цветок напоминал пуховое перышко птицы, застрявшее в трещине скалы. Потому-то Витяра и взял его, что удивился, откуда на прииске Первой гряды перо птицы. И только когда у пера оказался короткий корешок с ворсинками, Витяра сообразил, что это цветок. В ШНыре он подарил его Суповне.
Суповна растения любила. Правда, побольше и покрупнее. Этот же крошечный цветок она едва смогла ухватить двумя пальцами. Повертела и, хмыкнув, сунула в горшок из-под скончавшейся герани. Герань эту недоубитый Гоша недавно случайно полил горячим бульоном, из-за чего едва не стал доубитым Гошей.
На другое
В дверях Суповна остановилась и, настраиваясь на трудовой день, на пару секунд ткнулась лбом в косяк двери. Работы непочатый край. Даже на кухню заглядывать страшно. В мойке полно посуды. Под морозильником натекла лужа. Гоша и Надя, разумеется, еще не вставали. Они явятся, когда все будет уже готово, и начнут охать: «А что, эту столитровую выварку вы одна на плиту поставили?! Ох-ох-ох! А пол вы тоже помыть успели? Ну надо же!»
Ну все, пора работать! Суповна привычно перешагнула через нелегальную кошку Дианку – одну из полусотни кошек шныровского парка. Про Дианку Суповна вечно распускала слухи, что терпеть ее не может, но куски курятины и фарша ей бросала регулярно. Кошка, поначалу тощая и гибкая (Суповна ворчливо называла ее «глиста»), растолстела так, что утратила способность мяукать, а только скрипела. На подоконник же запрыгивала едва-едва.
Перешагнув через кошку, Суповна случайно взглянула на окно, и черные мушки перед ее глазами моментально перестали летать. Горшок из-под герани взрывался раскидистым растением, похожим на яркий птичий хвост. Каждый его лист напоминал пышное павлинье перо. Каждый был своего цвета. По краям перьев на длинных гроздьях висели плоские белые печенья.
Суповна поставила чайник, налив в него совсем немного воды, чтобы быстрее закипел. Сунула в чашку чайный пакетик. Села к окну и стала смотреть на цветок. Ну надо же! А вчера какой клоп был! И где сил только взял!
Чайник закипел. Суповна залила пакетик кипятком. Пить чай без ничего ей не хотелось, и, немного посомневавшись, она оторвала одно из висевших печений. Осторожно откусила с краю. Вроде не отравлено. Вкус такой… гм… ну да шут его разберет… печенье как печенье…
Откусила еще раз, и внезапно в мозгу у нее вспыхнула мысль: «Все будет хорошо!» Мысль была четкая и ясная, не мимолетная, а такая, словно написана огромными буквами. Суповна сорвала еще одно печенье. На сей раз она ела уже смелее. И снова возникла мысль: «Ты сильная! Ты справишься!»
«Это подбодрялки! – подумала Суповна, мгновенно давая печеньям название. – А что? Подбодрялки вещь хорошая!»
Она съела третье печенье. «Ты нужна!» – сообщил ей внутренний голос, и сделал это убедительно. Хочешь не хочешь – поверишь.
«Ты самая красивая!» – заверило Суповну четвертое печенье.
– А вот уж врать-то не надо! – вслух сказала Суповна и ухмыльнулась самой довольной, самой разбойничьей улыбкой.
Когда ближе к семи Надя и Гоша виновато просочились на кухню, им даже не пришлось оправдываться, и все их отговорки пропали зря. На кухне все кипело. Суповна работала в восемь рук. Котлы кипели так, словно их поставили на атомный реактор. Бурлила каша. Картошка чистилась сама собой.
Чудо-растение шевелило разноцветными листьями в такт движениям Суповны. Казалось,
оно дирижирует и одновременно аплодирует. Печенья в гроздьях подпрыгивали. Кухонная Надя, издавая охи и ахи, стала бочком пробираться к подоконнику, однако раньше, чем она прикоснулась к растению, в спину ей с силой ядра попало скомканное полотенце.– А ну не трожь! Сама дам! – рявкнула на нее Суповна.
Надя шарахнулась. Замешкавшийся Гоша был сметен с дороги и получил в нос фонтанчиком кетчупа. Смирненько, как два зайчика, они стояли у стеночки и смотрели на летающую по кухне Суповну. Печенья в гроздьях тряслись и ударялись друг о друга. В воздухе пахло чудом.
Глава тринадцатая. Полоска фольги
– Только рыбка хвостиком зашевелила – она уже поплыла. То есть улучшение наступает сразу. Если ты всего только два раза воспользовался каким-то тренажером, то мышцы еще не накачал, но все равно что-то уже изменилось к лучшему.
– А почему не заметно?
– Потому что изменение очень маленькое. Как если бы ты копил на машину и накопил одну копейку. Но она СУЩЕСТВУЕТ. Маленький шаг к цели сделан. Эта копейка уже есть.
Ул не был наделен даром сообщать дурные новости. Он был, чудо былиин, не оратор. Недостаток слов с лихвой возмещал жестами и мимикой большого, монгольской лепки лица, щеки которого едва помещались на стандартной фотокарточке. Вот и в тот уже прошедший день, сообщая шнырам, среди которых была и Рина, что Долбушин остался в Межгрядье, Ул не подбирал особых слов.
– Чудо былиин. Тилль копыта отбросил, а Альберт-то Федорович-то того… – произнес он растерянно.
– Что «того»? – испугалась Рина.
– На двушке остался. Ко Второй гряде ушел!
Пару секунд шныры переваривали информацию. На Рину, к счастью, в этот миг никто не смотрел.
– Вот, дерево просил передать! Почему-то тебе! – вдруг вспомнил Ул, и в руках у Рины затрепетало крошечное деревце. В пальцах деревцу не нравилось. Оно активно выкручивалось, раздвигало их опорными корнями, а его исследующий тонкий корень рыскал в воздухе.
Из-за этого горе Рины получилось смазанным и недоумевающим. Как в войну, когда в похоронке писали: «Пропал без вести». Не знаешь, то ли плакать, то ли еще на что-то надеяться. «Ведь на двушке же он, не в болоте! И идет к гряде!» – думала Рина.
Рину очень выручал Сашка. Целыми днями они бродили по Копытову, а раза три в неделю выбирались в Москву. В Москве у Рины имелись свои излюбленные места – Измайловский парк, Серебряный Бор, Воробьевы горы, Кусково, Царицыно, Сокольники. У каждого из этих парков было свое лицо. Измайловский парк был царством сквозных, ведущих в никуда аллей. Крики играющих детей накладывались на звонки трамваев, и ездили мушкетеры-охранники на велосипедах. К каждому охраннику прилагалась дубинка, болтающаяся сбоку и напоминающая шпагу.
Царицыно – Рина немного его побаивалась – было таинственное, с дворцами и беседками, покрытыми изнутри и снаружи зловещими символами, из-за которых Екатерина II когда-то отказалась здесь жить, бросив Царицыно недостроенным. В Москве Царицыно считалось исконной вотчиной вендов, где они то откалывались от пнуйцев, то примыкали к ним, то подкарауливали миражистов, но насмерть бились с берсерками. В этом плане с Царицыном могла конкурировать только Болотная площадь с ее памятником маньякам и кривыми железными мостиками, на которых тоннами висели замки. Сашка обожал разглядывать их, удивляясь великому многообразию производимых замков, которые никогда не повторялись.