"Фантастика 2025-78". Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
– Знаешь, Смайли… По-моему, я тебя ненавижу.
– А я лично абсолютно уверен, что в дальнейшем нас ждёт крепкая дружба, взаимная симпатия и полное взаимопонимание…
Глава 11
Что самое страшное в геноциде? Вы полагаете это горы окровавленных трупов, зловоние горелых человеческих останков, осиротевшие куклы с пробитыми головами и оторванными ручонками, лежащие посреди опустошённых улиц? Нет! Страшнее то, что выжившие порой благодарны убийцам за то, что их пуля, клинок, струя пламени из огнемёта, пучок плазмы настигли не его самого, а соседа, приятеля, коллегу, родственника – вот что ужаснее всего. Сила жестокости бывает такова, что подавляет всякую волю к сопротивлению. При этом погибают не тела. При этом погибают души…
3-го
– Капитан, мы не слишком задержались в пути?! – Нимруд Ушана явно волновался, хотя видимых причин для этого не наблюдалось.
– Никак нет, Ваше Высокопревосходительство, – сдержанно ответил рабб-илпа. – Идём точно по расписанию. Если кормчий не промахнулся, то скоро будем на месте.
– А он мог промахнуться?!
– Никак нет, не мог.
– Так зачем ты меня пугаешь?
– Извините, Ваше Высокопревосходительство. Шутка не удалась…
– Дошутишься…
– Так точно!
– Мы куда-то торопимся? – переключила Флора его внимание на себя.
– Видишь ли, дорогая, – прошептал Великий саган ей на ухо, – мне-то есть, куда спешить. Чем быстрее прилетим, тем ближе станет обратный путь. Я так жду той минуты, когда мы с тобой соединимся. А ты? Ты ждёшь этого мгновения?
– Конечно. Да. Жду, – ответила она с натянутой улыбкой. – Но сейчас для меня важнее то, что мне предстоит сделать здесь. Прошу извинить, Ваше Высокопревосходительство, но это так…
– Да, милая, я понимаю. И зови меня Нимруд. Просто Нимруд. Но, разумеется, не на официальных мероприятиях и не в присутствии посторонних.
– Простите, Ваше Превосходительство, но пока я не могу. Мне надо привыкнуть.
– Конечно, конечно, Флора. Я понимаю.
«Владыка небес» шёл на снижение, и в этот ответственный момент рабб-илпа в отглаженном белом мундире явился в каюту к высокопоставленному пассажиру и его спутнице, чтобы лично пригласить их на мостик, откуда открывался вид на горы облаков, сквозь которые вот-вот должна была показаться земля. Флоре так и не удалось заснуть. Мешали и качка, и страх высоты, и мысли о том, что будущее не сулит ничего хорошего. А когда под утро удалось задремать, ей сразу же приснилась сцена собственной казни, которая происходила на площади перед храмом Мардука в Катушшаше, где она чуть меньше суток назад произносила речь на церемонии погребения профессора. Вокруг стояла всё та же специально обученная толпа, готовая ликовать, как только голова скатится с плахи, и палач, подняв её за волосы, продемонстрирует публике мёртвое лицо закоренелой преступницы, посмевшей публично оскорбить самые святые чувства каждого подданного величайшего императора в истории Аппры. Очнувшись, она даже вскрикнула, и хорошо, что Великий саган накануне изрядно принял на грудь крепкого аррака. Он не проснулся. Через две переборки был слышен его размеренный храп.
Вот и теперь, стоя на мостике и пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь сплошную облачность, Нимруд то и дело клал руку на холодный поручень, а потом прижимал её ко лбу, наивно полагая, что это может облегчить его страдания. Не поможет. Даже кувшин свежевыжатого сока пуртукалы, который предусмотрительно принёс ему стюард, похоже, не дал должного эффекта. И говорил он с трудом, поскольку каждый звук многократным эхом отдавался в голове. Странно даже, что столь высокопоставленному сановнику потребовался допинг, чтобы набраться смелости. И, похоже, решимость ему вчера понадобилась не только, чтобы преодолеть страх перед полётом, но и затем, чтобы сказать ей то, что он сказал…
Странно, но в этом жилистом старике было нечто такое, что вызывало симпатию. Едва ли он сам выбрал себе такую судьбу – стать проводником воли императора в оккупированном Кетте. Дело непростое и опасное. Его предшественник на этом посту лет семь назад просто бесследно исчез. Не было ни пышных похорон, ни некрологов в газетах, ни соболезнований, ни вообще каких-либо объяснений. Видимо, что-то не так сделал. Или сказал что-то не то. Помнится, когда-то профессор Гидеон отговаривал студентов делать карьеру на государственной службе, утверждая, что высшие сановники в нашем славном государстве находятся в опасности, куда большей, чем солдаты на фронте. Тем хоть может посчастливиться получить ранение и отправиться в тыл, а поблизости от вершины власти любой удар смертелен, и даже члены императорской семьи не могут чувствовать себя в полной безопасности. И как только на него никто кляузы не написал? Умел профессор разбираться в людях, несмотря на кажущуюся наивность… На самом деле, непросто, ох как непросто уцелеть, живя в стране, где население делится на доносчиков и на тех, кто становится жертвами доносов. А сохранить в таких условиях человеческое достоинство вообще невозможно. О такой непозволительной
роскоши лучше не думать. Чтобы сохранить честь, надо умереть, но и это не даёт никакой надежды на уважение потомков. Да и будут ли они, те потомки, такими, чтобы стоило бы желать их уважения? Пройдёт ещё лет двадцать – и всё! Все забудут, что Кетт когда-то был великим и процветающим царством с богатой историей. Все будут ходить строем и мыслить одинаково, не зная иного счастья, кроме служения Империи. Нет! Лучше умереть сегодня, чем дожить до тех времён, когда циничных и безжалостных убийц будут искренне почитать как светоч добродетели, когда не только страх и инстинкт самосохранения будут заставлять людей Кетта подчиняться власти тирана. И сейчас уже многие, очень многие, особенно среди молодёжи, успели искренне поверить в то, что им внушали последние двадцать лет. Всё! Надо решиться! Надо исполнить задуманное. Смерть – не слишком большая цена за единственный в жизни стоящий поступок… Она отгоняла прочь сомнения и страхи, и лишь один голос пробивался к ней из глубин подсознания, который нашёптывал, что полетит в корзину не только её голова, что погибнут все, кто был причастен к её стремительному карьерному взлёту – от тех несчастных студентов-доносчиков, благодаря которым она попала в поле зрения Службы Общественного Спокойствия, до Великого сагана, приблизившего её к себе. И Ахикара не спасёт его высокая должность в Ночной Страже, а несчастного Априма, мелкую сошку, прихлопнут просто не глядя… Всё равно! Жизнь – это страдание, позор, страх, боль. С ней не жаль расставаться. Там, у врат царства Эрешкигаль, они это поймут и прочувствуют. Они будут ей благодарны за то, что освободила их от оков жалкого нелепого существования…– Флора, милая! – Нимруд старался кричать как можно громче, чтобы вывести её из оцепенения, но голос его был пока слишком слаб, и привлечь к себе внимание ему удалось, похоже, не с первой попытки. – Что с тобой, красавица моя?
– Я продумывала свою речь, – без тени сомнения солгала она. – Вы же понимаете, как это ответственно.
– Да-да, конечно. Капитан, у вас льда нет?
– Сейчас я распоряжусь. – Рабб-илпа поманил пальцем стюарда, что-то шепнул ему на ухо, и тот мгновенно исчез.
– Нас должно встречать не менее пяти тысяч гражданских лиц и полутора тысяч воинов, духовой оркестр, а дети переселенцев будут осыпать лепестками роз ковровую дорожку, по которой мы проследуем к колеснице, – зачем-то сообщил Великий саган, продолжая прижимать ладонь ко лбу.
В тот же миг облака расступились, и внизу обнаружилась широкая площадка, поросшая пожухлой травой, посреди которой возвышались стальные конструкции причальных мачт, а чуть поодаль от них, возле длинного деревянного барака, кучковалась небольшая группа людей. Тут же стояли автомобиль с открытым верхом и две брички, запряжённые парами лошадей. Ни толпы народа, только что обещанной Великим саганом, ни оркестра, ни почётного караула, ни детей, готовых вручать цветы почётным гостям…
– Что?! – У Нимруда отвисла челюсть, и он несколько растеряно принял из рук стюарда кулёк со льдом, поспешно приложив его ко лбу. – Я ничего не понимаю! Где все?! – обратился он к капитану, но тот только развёл руками, давая понять, что вопрос явно не по адресу.
– Успокойтесь, Ваше Высокопревосходительство, – попыталась успокоить его Флора, которая испытала некоторое облегчение оттого, что ей не придётся в этом платье, траурном и вызывающе откровенном, шествовать вдоль шеренги почётного караула, находясь под прицелами взглядов многочисленных зевак. – После приземления наверняка всё выяснится.
– Вопиюще нарушение традиций! – возмущённо заявил Нимруд. – А если это… – Он замолчал на полуслове, но всем, кто при этом присутствовал, было совершенно ясно, что он имел в виду.
То, что его встречают не по чину, могло означать, что люди, ожидающие внизу, прибыли сюда, чтобы арестовать сановника или того хуже – ликвидировать. Во втором случае опасность грозила не только Великому сагану, но и всем, кто его сопровождал, включая экипаж воздушного судна. Ночная Стража предпочитала действовать тихо, и свидетели были никому не нужны. Так что, продолжение спуска прошло в гробовой тишине, которую нарушал только шелест лёгкого ветерка. Едва дирижабль причалил к мачтам, матросы закрепили фалы, подали трап. Если бы на земле собирались арестовать сановника, то немногочисленные встречающие сами поднялись бы на борт, но они терпеливо и почтительно ждали внизу, выстроившись полукольцом, и это давало сановнику повод надеяться на благополучный исход.
– Флора, милая… – Нимруд осторожно взял её за локоть, и она почувствовала, как дрожат его пальцы. – Не откажи в любезности. Сходи – узнай, в чём там дело.
– Больше некому? – поинтересовалась Флора, искоса глянув на выстроившихся вдоль фальшборта секретарей и охранников.
– Любой из них, – Нимруд склонился к её уху и перешёл на шёпот, – при первой же возможности наплетёт обо мне таких небылиц, что останется только повеситься. Я доверяю только тебе.
– Разве я давала повод себе доверять? – поинтересовалась Флора и, оставив Великого сагана в полном смятении, не спеша двинулась вниз по трапу.