"Фантастика 2025-80". Компиляция. Книги 1-28

Пьер застонал, и Анна машинально спросила:

— Вы как?

Это было не более чем движение губ. Колдунья чувствовала себя безумно уставшей и расслабленной одновременно, будто Гремм и ей вкатил под кожу какой-то парализующей нервы гадости. Скорее всего, на эмоции больше просто не осталось сил.

— Холодно. — Жандарм плотно сжал побледневшие губы; его кадык скакал вверх-вниз, точно мячик. — И тело немеет.

— А… Ничего страшного, это реакция тела на некромантию. Скоро пройдёт.

— Вы, наверное, думаете, что я — невероятная сволочь?

— Ничего я не думаю, господин Артисон. Я безумно устала, и даже сон мне не помогает. Я хочу… не знаю, чего я хочу. Наверное, напиться в стельку.

— Это вам к Фуллеру с Виллем. Они где-то раздобыли целую гору спиртного, и сейчас с его помощью выдумывают какой-то гениальный план.

— А… Да пусть их. Я, если честно, не удивлюсь, если Фуллер окажется инквизитором под прикрытием, а Вилль — потомственным демонологом. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда, и забыть этот город как страшный сон.

— Анна?

— Что?

— Я понимаю, о чём вы думаете. Поверьте, отлично понимаю. Но так не только в Серных холмах. Так везде. Люди кругом одинаковые, и даже в самом мелком базарном попрошайке есть двойное дно, где живут демоны. И прежде чем кого-то судить — и даже не пытайтесь сейчас мне говорить, что вы никого не судите! — загляните в саму себя. Думаю, вам тоже есть что скрывать, и у вас полно секретов, которые вы не расскажите даже самым близким друзьям.

— Не поверите, Пьер, — Анна криво усмехнулась и провела рукой по волосам, чувствуя под пальцами пыль и песок, — но как раз мне скрывать нечего. Ну, так, возможно, пару мелочей, но явно ничего такого, о чём молчат даже с самими собой. Или вы хотите, чтобы я рассказала вам ужасающую историю о том, как я украла на кафедре химический карандаш?

— Врёте. — Пьер Артисон закрыл глаза. — Врёте и не краснеете. Идите к чёрту, милая колдунья, дайте поспать.

Она молча встала, отряхнула руки от пыли и ламповой копоти и ушла в темноту, радуясь, что в подвале темно, и жандарм не может увидеть выражение её лица. Сейчас это точно было ни к чему.

Они стояли на высоком помосте у центрального входа в ратушу: старик Гремм со своей неизменной полуулыбкой на губах щурил глаза за толстыми линзами очков, Анна Гром (девушка переоделась в белую мужскую рубашку, которую нашла в одном из пустых кабинетов наверху и синие «шахтёрские» штаны с заклёпками), Пьер Артисон, спрятавший изувеченную руку в чёрную кожаную перчатку и Фриц Шпицберген.

Хозяйка оружейной лавки аккуратно щёлкнула барабаном револьвера, и крутанула оружие на пальце.

— Отлично. Одна пуля, один выстрел, одна попытка. Всё как на королевских играх в Столице.

— На королевских играх не убивают за проигрыш, — пробормотал Пьер, кусая губы. — Там ты просто вылетаешь к чёрту из команды.

— О, так вы участвовали?

— Дважды. Но так ни разу и не вышел даже в первую четверть. А вы?

— Трижды брала серебро.

— Ого! Это успокаивает, если честно.

— Рада, что вас что-то успокаивает. У меня, например, сейчас трясутся поджилки.

…Где-то далеко на западе глухо заворчал гром и ветер — неожиданно холодный и свежий — пролетел над пустырём, закручивая пыль в маленькие сухие смерчи. Солнце опускалось в тяжёлые свинцово-серые облака в которых то и дело перемигивались оранжевыми вспышками пока ещё далёкие молнии.

— Интересно, — староста Гремм поднял бровь, — откуда под экранирующим куполом перемена погоды? Это ведь Гидра, так?

— Скорее всего, да. — Анна кивнула. — Она что-то чувствует. Нервничает. И косвенно влияет на мир вокруг. Сейчас эта тварь перекачана энергией… надеюсь, в ней она и захлебнётся… А где, кстати, Вилль и Фуллер?

— Я видел их около получаса назад на заднем дворе. — Пьер хмыкнул и неожиданно рассмеялся. — Они тащили какие-то баулы и были пьяны в стельку. Похоже, замыслили некую феерическую глупость. Я уж было думал их отговорить, но…

— Да, скорее всего, это было бы бессмысленно. — Гремм безмятежно кивнул. — Ну и чёрт с ними, пусть себе мутят свои гениальные замыслы. Хуже не будет.

— А если Гидра…

— Сожрёт их? Ну, тогда они сами себе злобные чурки. Я не нянька в яслях. Я городской голова. Но, поскольку города больше нет, можете считать, что я подал заявление на перевод.

Молния сверкнула — неожиданно близко — и ветер хлопнул, ударил в лица, запорошил мелкой пылью глаза, а когда улетел, то Анна почувствовала на щеках первые мелкие капельки дождя.

— Здорово. — Госпожа Фриц сплюнула на высохшие доски помоста, с которого раньше, когда город был ещё жив, по праздникам выступали местные чиновники и фабриканты, вручая символические ключи от городских ворот, награды и медали на красивых полосатых лентах. — Вот только бури нам сейчас и не хватало. И так стрелять по невидимой хреновине в два вершка, а тут ещё ветер и дождь. Нам определённо везёт.

— Ну, ну, — пробурчал Гремм, — вот когда промажете, тогда будем плакать. А пока… Анна, вы это чувствуете?

— Да. — Колдунья коротко кивнула. — Гидра. Она где-то рядом. Наблюдает за нами. Прямо сейчас.

Гидра чувствовала опасность.

Это жутко бесило, потому что источник опасности был непонятен. Другая за последние несколько часов успела познакомиться с довольно широким для неё спектром человеческих эмоций, и для Гидры это явно был перебор.

Она ожесточённо думала (ещё вчера она даже не могла себе представить, что такое вообще возможно: думать ожесточённо) что, наверное, было бы неплохо остаться тем, чем она была раньше — холодным полурассудочным присутствием в безмерном «нигде». Эмоции беспокоили; они были и чужими и близкими одновременно, как те бесплотные тени, что ходили по улицам города, здороваясь и кланяясь. Гидра уже знала, что это за тени: они были ей самой, её настоящей плотью и кровью, а она сама была всеми ими, теми, кого она когда-либо поглотила.

Это было странно: не могла же она, будучи просто проекцией своих жертв, начать убивать, когда никаких жертв ещё не было. Как можно возникнуть просто из пустоты?

Она покрутила эту мысль так и эдак, после чего отбросила в сторону. Подобная философия была бессмысленна, так как не приносила практической пользы.

А вот эмоции могли быть и полезными. В приступе кровавой ярости она убила человека, причинившего ей боль (Жерар Рюм) не так, как обычно, а медленно, причиняя боль, растягивая хруст костей и сладкое чувство с которым лезвие входит под кожу, перерезает сухожилия, щекочет ещё трепещущее сердце… И эта долгое-долгое убийство в итоге дало ей столько «виталиса», сколько никогда не давала ещё ни одна жертва.

Нелинейная Гидра открыла для себя пытки.

Но вот опасность, беспокойство — всё это было весьма неприятным опытом: они сгущались, словно чёрные тучи, смешивались, упревали и, в конечном счёте, порождали страх.

Страх оказался гораздо хуже боли: та была неприятна, но быстротечна, а страх, напротив, начинаясь с лёгкого зуда на грани восприятия постепенно перерастал в подобие грохочущего колокола отвлекавшего на себя всё внимание, вытягивавшего силы, выматывающего. Он провоцировал ярость, но это была странная ярость, у которой не было объекта, на который её можно было бы направить.