"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Часы показывали одиннадцать вечера — оказывается, поспать мне удалось всего минут десять! Тяжело дыша, я подошел к подоконнику и открыл форточку. Сердце стучало, пытаясь вырваться из груди, капли противного пота стекали по лбу. За окном моросил обожаемый апрельский снегодождь. И среди его шелеста я вдруг отчетливо услышал металлический звук — как будто кто-то осторожно открывал калитку. Вот тебе и Каневский!
Я сломя голову ринулся на второй этаж — за ружьем. Вопреки всем юридическим нормам двустволка хранилась у меня хоть и переломленная, но — с патронами в стволах, поэтому привести ее в готовое
Этот стол был как раз одной из фишек проекта превращения родового гнезда Белозоров в крепость. Кажется — обычная мебель, но между двумя листами фанеры имелась стальная четырехмиллиметровая пластина. Не Бог весть что, но от пистолетной пули вроде как прикрыть должна была, и потому, заняв позицию за таким укрытием, я чувствовал себя довольно уверенно. Если вообще можно чувствовать себя уверенно в семейных трусах и майке — алкашке.
Вокруг дома совершенно точно кто-то ходил. Одного Вагобушева мне было мало! Повадились, сволочи... Но к моему удивлению шаги остановились у входной двери и раздался громкий стук.
— Белозор! Вы дома? Герман Викторович!
Голос был смутно знакомым, но я никак не мог его вспомнить. Прочистив горло, я крикнул:
— Дома! Кого нелегкая принесла среди ночи?
— Это Сазонкин, открывайте!
— Какой, к бесу, Сазо... Валентин Васильевич? Это вы, что ли? — дошло до меня.
Черт побери, если он явился ко мне в такое время, это могло значить только одно — до него дошли новости из Плесецка. Почти месяц прошел... Круто у них тут с государственными тайнами!
Я защелкал замком, открыл задвижку и впустил начальника охраны Машерова.
— Да вы тут в одиночку решили круговую оборону занять! Ещё и вооружились до зубов! Что — береженого Бог бережет? — его кожаный плащ был совсем мокрый, со шляпы тоже капала вода, но держался он бодро.
— Береженого Бог бережет, а казака сабля стережет, — я снова переломил стволы "Ижа". — Там больше никого с вами нет? А то перепугаются за вашу жизнь и решат меня за жабры взять...
— Никого. Я один. Если что — за жабры буду брать вас в одиночку.
— Ну-ну... — мужик Сазонкин был, конечно, матёрый, но на моей территории у него вряд ли бы что-то получилось.
– Тогда проходите, будем полуночничать. Я так понимаю, раз вы пришли — разговор будет долгий. Ставлю кофе?
— Ставьте... Куда тут можно одежду повесить?
— Да вон, на дверь в комнату накиньте. А шляпу — на трубу, вот сюда, над котлом. Пускай сохнет.
Я вернул стол на место, приставил к нему табуретки и принялся заниматься кофейной алхимией. А потом очнулся:
— Твою мать! — сказал я.
— Что такое? — удивился Сазонкин.
— Я забыл надеть штаны.
Конечно, он говорил про Плесецк. Сначала попросил изложить известную мне версию произошедшего, и я рассказал ему про свинец в припое на фильтрах, который может привести к аналогичным катастрофам. И вариант про обматывание шлангов тряпками, и возникшую искру.
— Как вы это узнали? Только не говорите
мне про весь этот сверхъестественный бред в стиле Мессинга и Горного... Кто ваш информатор? Откуда вам стало известно о происшествии полгода назад?— Валентин Васильевич, ну как вы себе это представляете? Как я мог об этом узнать? Какой информатор мог мне об этом сказать заранее? Я что — глава ЦРУ и провернул сложнейшую операцию по саботажу на военном космодроме прямо из Дубровицы? Вам не кажется это гораздо большим абсурдом, чем вариант, что я всё-таки иногда знаю, что произойдет в будущем?
Он побарабанил пальцами по столу.
— Не кажется. И то абсурд, и это. Ладно, как это с вами происходит? Как вы предсказываете события? — Сазонкин впился в мое лицо взглядом.
Тут нужно было говорить правду и только правду. Такой опытный товарищ наверняка мигом бы почувствовал фальшь. Так я и поступил:
— Я натыкаюсь на что-то, что меня зацепит. Например, на заметку в газете про какое-то место или человека. Или лично встречаю кого-то, беседую — и как будто вспоминаю. Ну, вот представьте себе, что есть шкаф с книгами, который вы давно читали. Смотрите на корешок, обложку, читаете название — и постепенно в голове начинают всплывать сначала обрывки сюжета, потом имена персонажей, основные события... Какие-то книги помнишь лучше, какие-то хуже. Так и у меня. Я не могу этим управлять. Напрячься и прочесть будущее случайного человека у меня вряд ли получится — за редким исключением.
— А откуда вы знаете, что это не бред сумасшедшего? — вопрос, кажется, был идиотский. Ему не хватило Плесецка?
Поэтому я пожал плечами:
— Такие мои воспоминания сбываются — с разной степенью точности, но процентов на 80-90 наверняка.
— И давно это началось?
— Как из Москвы вернулся. Я там в архивах сидел, много времени проводил в одиночестве... Не знаю, что повлияло.
— И что, вы — такой сознательный Гера Белозор, который хочет послужить на благо социалистической Родины? Маловато в наши времена осталось идеалистов-бессребреников. Какая ваша выгода, Белозор?
— С чего начинается Родина, полковник?
— И с чего же?
Я помолчал немного, а потом повертел указательным пальцем над головой:
— Да вот с этого всего, что вокруг. Дом этот, улица, деревья. Соседка Пантелевна, корявщик Хаимка, водитель Анатольич. Беседки во дворах, детишки на качелях в парке Победы.... Закат над Днепром, ёлки-палки! Я, может, и надумал переезжать в Минск, но сюда точно вернусь. И мне хочется, чтобы здесь, в Дубровице, у моих земляков, свояков, родни и у меня лично была тишь да гладь, да Божья благодать. И для этого я очень на многое готов.
— Ну, положим, коммунистам Божья благодать не полагается, но суть я уловил, — Сазонкин отпил немного кофе. — Умеете вы его варить, однако! Рецептом не поделитесь?
— Рецепт простой — медная турка, не жалеть кофе и раздавить в ступке стручок кардамона. Можно молотый — на кончике ножа. А еще я люблю варить с шоколадом...
Он некоторое время слушал меня а потом сказал:
— А эти свои воспоминания о будущем вы как-то фиксируете?
— Конечно, фиксирую. Но даже не просите — только Петру Мироновичу лично в руки. И нет, они хранятся не в доме, и у меня не один экземпляр.