"Фантастика 2923-134". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
— А вы меня перефотографируете — красиво?
Я перефотографировал — на всё тех же мостках и, конечно, с сачком в руке. И записал в блокноте: и.о. директора Дубровицкого опытного рыбхоза Зинаида Аркадьевна...
— А фамилия? — переспросил я. — Без фамилии никак.
— Железко!
Твою-то мать!
Глава 4, в которой у Дубровицы появляется новое название
Я повис на канатах, принимая на руки и пресс град ударов Рикка. Главный Дубровицкий металлург, кажется, был двужильным — он лупил меня как отбойный молоток уже, наверное, секунд тридцать. Наконец этот железный человек выдохся,
Этим я и воспользовался — нырнул под атакующую правую и раз-раз — крепко приложил его в корпус!
— Кх-х-х-х! — директор ДМЗ отпрыгнул, дыхание тяжко вырывалось у него изо рта. Он сказал: — А и здоров же ты, Белозор! Я тебя бью-бью, а ты не падаешь!
— Не дождетесь! — я зря бодрился, накидал он мне по самое не могу, голова гудела так, будто в нее стучались кувалдой, а из рассеченной брови лилась кровь.
Брошенный мельком взгляд на электронные часы подтвердил — идём на рекорд! Восемь минут в ринге без перерыва — это адский ад! Нужно было или что-то решать с Борисом Францевичем, или прекращать бой. Первым сваливать с ринга? Не-е-ет, в Федерации дворового бокса это — практически признак поражения, хотя априори проигравших в этом виде спорта нет. Так что я собрал остатки физических сил и мужества и резко поменял стойку. Пошел ва-банк! У боксеров-правшей левая рука обычно в ходе боя задействована чаще, правую приберегают как засадный полк или резерв Ставки Главного Командования, чтобы вмазать как следует в нужное время в нужное место.
То, что сделал я, вообще-то было не принято. Я стал наносить короткие, "фехтовальные" удары по рукам, голове, плечам, корпусу Рикка, заставляя его отступать. И — о, да! Он споткнулся! Зацепился пяткой при отступлении за какой-то шов в покрытии ринга и грянулся спиной на землю! Нет, я не отправил его в нокдаун — это была случайность, но она давала мне шанс выйти из боя с честью.
Я тут же демонстративно стянул с себя перчатки и подошел к нему, чтобы помочь подняться.
— Эхе-хе, Герман Викторович, а ведь мы бы еще пободались, не случись этакого недоразумения... — кряхтя вещал Рикк.
— Непременно, непременно, Борис Францевич, — вторил ему я, моргая залитым кровью из брови глазом. — Мы бы ого-го еще, если бы не вот это вот!
Было отрадно понимать, что мой противник тоже огреб капитально и едва держался на ногах от усталости.
— Б-бой окончен? — спросил Виктор Иванович Лопатин, бессменный рефери, председатель Федерации и будущий директор Дворца спортивных единоборств.
— Да-а-а! — хором заявили мы с Рикком.
— Д-доктор! — сделал приглашающий жест Лопатин.
Пожилая лихая тётенька в белом халате принялась нас латать и материть. Материлась она виртуозно, я таких оборотов в жизни не слыхал. Если обобщить — то вертела она нашу Федерацию дворового бокса вместе и всех идиотов, которые приходят сюда чесать свои морды о чужие кулаки, по раздельности! И вообще!
— Знаете, как добрые люди Дубровицу теперь называют?
— И как же? — поинтересовались мы.
— Город разбитых хлебальников! — она употребила другое слово, схожее по звучанию, но гораздо более ёмкое.
Все присутствующие в зале боксеры радостно расхохотались, подмигивая друг другу изукрашенными физиономиями. У кого-то имелся бланш под глазом, другой щеголял шикарной ссадиной или— как я — рассеченной бровью. Тут были рабочие, водители, инженеры, пара директоров, учитель, мусорщик, мясник, бухгалтер... Ну, и я, грешный — журналист районки.
— Восемь минут тридцать две секунды! — провозгласил Тимоха. — Рекорд!
— Ур-р-ра-а-а!!! — заорали мужики и кинулись нас обнимать.
Последний рекорд поставили
Волков с Поликарпычем — старым соратником Лопатина. Они месили друг друга семь минут сорок четыре секунды, и это был настоящий Сталинград. Теперь вот — мы с Рикком стали рекордсменами.Подскочил Тимоха и стал совать мне в лицо какие-то тетрадные листочки:
— Смотри,,
С этим у нас было строго. В ринг не пускали человека с травмой. Медик наш, Марфа Васильевна, и убить могла. А потом реанимировать. Потому следующий бой у меня будет не раньше, чем через две недели, но — никто не мешает приходить на лопатинские тренировки...
Вообще — значок на сотку я, наверное, уже заслужил. Ведомость с временем, проведенным в ринге, вел сам Лопатин. Но дело это было непростое — добить "ринговое" время до ста — ведь средний бой длился минуты три-четыре, потому как спарринговали у нас спортсмены непрофессиональные, народ быстро выдыхался. Отличный получался стимул бросить курить и заняться кардио-тренировками. Бег там, гребля, плавание. Мы, мужики, народ такой — нам только дай самоуничтожением позаниматься. Если бросать самоуничтожаться при помощи алкоголя и никотина — так только для того, чтобы качественно огрести по роже. И, знаете, это работало!
Привалов как-то на заседании Горсовета хвастался, мол, за последние два месяца массовых драк "район на район" зафиксировано не было от слова совсем, да и количество пьяных "хулиганок" снизилось. И хвалил совместную работу с Федерацией — мол, вот какие молодцы, профилактика правонарушений через спорт. Отдельное спасибо досталось Волкову — он пустил в свой, ПДОшный, спорткомплекс любителей бить друг другу морды.
Движение росло и ширилось — мужики приходили опробовать свои силы с разной регулярностью, но человек пятьсот с января на нашем ринге точно побывало. Ну, а что? Наденут два таких кузьмича перчатки, поволтузят друг друга с минуту — а потом разговоров на две недели, мол, я вот так, а он — вот так, а надо было эдак!
Пятьсот человек для районного центра — это очень-очень много. Это сейчас Дубровица — город разбитых хлебальников. Если традиция укрепится и разрастется — Дубровица станет городом самых крутых мужиков в Союзе! А Новые Васюки станут шахматной столицей Вселенной...
— Надо зашивать, — сказала матерщинная докторица, глядя на мою бровь, и добавила пару крепких выражений. — Иди ты на... На прием к Тихановичу. Он один над вами, туебнями, власть имеет!
Это была абсолютная правда. Хирург от Бога, человек в высшей степени мягкий и с интеллигентными манерами, мог построить стройными рядами любого, даже самого строптивого больного.
— Что, Белозор, никак не дождетесь, когда на вас наденут деревянный макинтош? — Михаил Федорович неодобрительно косился на меня сквозь очки. — У вас такой образ жизни, что дожить до сорока будет большим достижением.
— До девяноста, Михаил Федорович, планирую. Дико интересно — как оно там будет, в две тысячи сороковом году-то!
— Хм! А в двадцатом что будет — не интересно?
— Да вот как-то присутствует у меня некое наитие, что в двадцатом ничего особо хорошего не будет...
— Наитие, говорите... Чудной вы человек, Белозор!
Штопал он меня без анестезии. Принципиально. Чтобы морду в следующий раз не подставлял. А я вдруг кое-что вспомнил.
— Доктор! Ащ-ща-а-а-а... — очередной стежок иголкой по живому дался мне нелегко. — Доктор, вот вы тут всё про всех знаете... А не попадал ли в больницу некто Федор Архипович Нестерчук этим летом, житель улицы Революционной?
— Ну ты дал, журналист! Летом-то? Поди, упомни... А диагноз?
— Алкогольная интоксикация... Со смертельным исходом.