Фантазии
Шрифт:
…никогда, никогда, никогда!
В какой-то миг Лизу окликают, она слышит это краем уха, будто издалека, и встает. Она встречает взгляд Миши и мысленно спрашивает: «Можно я уйду?».
Он молчит с непроницаемым выражением лица. Внешне он как будто бездушен и холоден, но она ощущает его борьбу за ее жизнь. За ее душу.
«Иди» — только и доносится до Лизы, прежде чем она оглядывается на окликающего ее человека.
«Мама…».
Еще один последний взгляд на Мишу, и он ее отпускает. Девушка истошно кричит, разрывая нить, которая держала ее рядом с ним все это время. И вновь он в одиночестве…
Лиза падает. Так всегда, когда возвращаешься,
***
Ровный пикающий звук внезапно будто вздрагивает, ритм сбивается и вокруг начинает что-то происходить. Какая-то нелепая суматоха, чей-то истеричный плач, кто-то восхваляет небеса, а кто-то пытается кого-то куда-то выпроводить.
— …слышишь? — произносит некто неизвестный над самым ухом Лизы. Она помнит, что она Лиза Стогова, что у нее есть мама, что отец давно от них ушел, что есть друг Костя Метелин, но также Лиза помнит и группу… Мишу…
Внезапно дернувшись, она начинает орать, но это происходит лишь в ее голове, потому что на самом деле раздается лишь голос женщины, которая, кажется, гладит Лизу по щеке, и девушка, наконец, начинает ощущать ее прикосновения — теплые, мягкие, прямо материнские.
Но плач мамы слышен чуть приглушенней, чем этот милый голосок, который вещает Стоговой на самое ухо:
— Все хорошо, девочка, все хорошо, милая, ты с нами. Ты вернулась и молодчинка. Нечего тебе там… туда… — и уже в сторону, — ах ты ж, боже мой, ну впустите ее мать! Марина, Мариночка, входите, только тихо. Она еще не в себе, но слышит вас.
Потом Лиза отчетливо различает глубоко пораженный, пропитанный эмоциями голос мамы:
— Девочка моя, слава богу, моя девочка…
И больше женщина ничего не может сказать. Кажется, ее снова уводят, но все равно Лиза слышит, как мама кому-то звонит и орет на весь коридор:
— Надя! Надюша! Я не могу! — всхлип и рыдания, а потом снова, — Надя! Нет, что ты! Жива! Лизонька жива! Господи, четыре года… Целых четыре года…
Стогова засыпает, чувствуя жуткую усталость, будто бы мешки ворочала, будто бы гуляла всю ночь напролет, будто бы… с гастрольного тура вернулась.
Ей не снилось ничего особенного. Только трава, только солнышко, только лето.
***
Больничная палата наполнена посетителями. Все пришли с цветами, коробками конфет, кто-то — кажется, подруга Стоговой — приперла даже бутылку шампанского, которое Лиза ненавидит всей душой…
Девушка выглядит намного лучше, чем тогда, когда вышла из четырехлетней комы. Мать Лизы говорила, что в ночь, когда ее привезли в больницу с внезапно открывшимся носовым кровотечением — а до этого Лиза находилась дома, конечно под наблюдением доктора, — женщине приснился сон, что ее, Лизу, некто пытается увести за собой. Каково же было удивление Марины, когда ее дочь расплакалась и начала рассказывать именно тот сон, что видела и Марина, лишь с некоторыми изменениями.
— Мам, он меня отпустил, понимаешь? — говорила тогда Стогова. — Миша Горшенев… ну, помнишь? Горшок…
Марина поджала тогда губы, хмурясь, и отвела взгляд, а Лизе так и не удалось в этом разобраться…
Приняв массу поздравлений с вторым днем рождения, Стогова, улыбаясь, спрашивает:
— А где этот засранец? Где Метелин?
И все разом как-то неожиданно находят важные дела, которые якобы нужно немедленно выполнить, а Лиза, волнуясь и начиная дрожать, срывается на визг:
— Мама! Дядя Володя! — переводит она взгляд с матери на ее брата. — Надька!
Все
молчат, и в этом молчании Лизе мерещится то самое искажение реальности, но это лишь признаки приближающегося обморока. Поэтому, когда перед ее глазами начинает рябить, к Стоговой подбегает ее подруга, одновременно с Мариной, и обе укладывают девушку на подушки.— Тише, солнышко. Доктор говорит, что тебе еще долго придется восстанавливаться, — предупреждает Марина.
— Расскажите, — умоляюще просит Лиза, — пожалуйста, я ничего не помню. Что со мной случилось? Когда… в какой день? Кто виновник? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
В палате остаются только трое: Лиза, ее мать и Надя.
— Я часто приходила, — начинает говорить подруга Лизы, потому что Марина пока не может подобрать нужных слов. — Я тебе много читала. И новости, и даты всякие называла, чтобы ты не терялась, когда… ну, когда вернешься. — Стогова понимает, тяжело и прерывисто дыша, что ее подводят к чему-то дико неприятному, раз уж речь зашла о новостях. И да, она точно вспоминает, что знала, какой на самом деле год, когда Миша доказывал ей, что сейчас 2013-й. — Ты знаешь, какое сегодня число? — Лиза угрюмо кивает. — Да, конечно знаешь, ты новости смотрела по телику, верно? — Снова кивок. — Так вот… — Надя переводит взгляд на Марину, и та, ответив на этот взор своим слегка растерянным, как бы дает разрешение договорить. — Ты, Лизок, только сильно не волнуйся, лады? Просто доктор говорит, что последствия такой травмы будут беспокоить тебя на протяжении всей жизни, и потому теперь ты должна научиться себя контролировать и…
— НАДЯ! — тишину палаты разрывает громкий крик, такой, что подруга Стоговой и Марина буквально подпрыгивают на месте. Лиза переводит дыхание, бормоча и теребя пальцами краешек пододеяльника, — простите… прости, Надя… скажи мне, в чем тут дело, и это все, что мне нужно. Твоя психологическая обработка меня раздражает еще больше, понимаешь, да?
Надя смотрит на подругу задумчиво и немного удивленно, а потом кивает и произносит:
— Хорошо, — ее голос звучит сухо и даже жестко. — Сначала ответь, что ты видела? Что слышала? Что ты сама знаешь?
— Если ты о моем пребывании в сюрреализме, то да, я видела нечто не поддающееся моему объяснению. Со мной были все вы, а еще Метелин и почему-то Горшенев. Все. А о том реальном дне я помню лишь… — Лиза переводит взгляд в окно, по которому монотонно барабанит дождь, — я помню дождь. В тот день лил дождь…
— Да, было очень скользко из-за потоков воды, — подтверждает Надя и продолжает глухим голосом, — ты опаздывала. Твоя мама…
— Я тебе позвонила, чтобы проверить, встала ли ты, — подхватывает Марина, — но ты все еще спала. Собственно, я тебя и разбудила. Ты понеслась на работу. Вернее, на прослушивание… там какая-то начинающая группа… ты договорилась встреться с этими ребятами в студии…
Лизу обдает жаром, потому что ее мать пересказывает ее сон? Видения? Как это вообще называется?
— И что было потом? — уже хрипя от напряженного дыхания, спрашивает Стогова.
Снова говорит Надя, потому Марина вскакивает и отходит от кровати, вставая у окна, спиной к дочери и тихо плачет:
— В тот день, вернее, той ночью, с восемнадцатого на девятнадцатое июля умер Горшок…
Стогову так подбрасывает на койке, что Марина резко оборачивается, громкие пикающие звуки оповещают присутствующих о зашкаливающем пульсе Лизы, и Надя предостерегающе стискивает руку подруги, начиная заикаться от давящих на нее эмоций: