Фантомас - секретный агент

«Вероятно, у барона сегодня званый обед… Черт возьми, я тоже пообедаю! Дам ему часа полтора отдыха, я потом свое наверстаю».

Журналист знал по опыту, как неприятно интервьюировать людей, когда они торопятся, ждут кого-нибудь или голодны; он знал, кроме того, что после хорошего обеда они расположены к болтовне и даже к откровенности.

Фандор отправился в соседний кабачок и устроился за столом, за которым сидели кучера и слуги.

Через три четверти часа он вышел оттуда, плохо пообедав, но вполне удовлетворенный полученными знаниями о частной жизни лица, к которому собирался идти.

Фандор мог бы теперь сказать, в котором часу встает Наарбовек, каковы его привычки, постится ли он по пятницам и сколько платит за свои сигары.

— Господина де Наарбовека, пожалуйста!

Жером Фандор звонил у главного входа с улицы Фабер. Появившийся вежливый швейцар рассматривал вновь прибывшего с некоторым удивлением, возможно, вызванным визитом в столь поздний час.

И правда, пробило девять часов.

— Да, он живет здесь, мсье, — ответил слуга.

Фандор протянул свою визитную карточку и рекомендательное письмо Дюпона.

— Будьте добры передать это, — попросил он, — и узнайте, сможет ли господин де Наарбовек принять меня.

Швейцар, решивший, что посетитель слишком хорошо одет, чтобы заставлять его ждать у дверей, знаком пригласил молодого человека следовать за ним. Они поднялись по ступенькам, швейцар позвонил; сейчас же появился ливрейный лакей и взял из рук швейцара карточку и письмо.

— Будьте добры подождать здесь минуту, — сказал лакей довольно любезно, — я пойду узнать, примет ли вас господин.

Фандор остался один в большой прихожей, меблированной в стиле Ренессанса.

Лакей поспешно возвратился.

— Не соблаговолит ли господин следовать за мной?

Сняв пальто, Фандор повиновался.

Прихожая оканчивалась большой лестницей, украшенной изумительными перилами с изящным орнаментом, произведением мастеров кузнечного искусства XVII века.

Слуга открыл дверь, ведущую в великолепный салон для приемов, где мебели было немного, но вся она принадлежала веку Людовика XIV. В стеклах маленьких стенных панно отражались семейные портреты большого мастерства и еще большей мемориальной ценности.

Миновав эту комнату, они прошли еще через несколько более интимных комнат столь же изысканного вкуса.

Наконец, в курительной слуга указал Фандору на стул и исчез.

«Ну и ну! — подумал репортер, оставшись один, — этот дядя неплохо устроился. Похоже, занятие дипломатией за счет Гессен-Веймарского короля может неплохо прокормить…»

Глава 4 СЕРДЕЧНЫЙ ПРИЕМ

Размышления журналиста были внезапно прерваны. Дверь открылась, и вошла очень элегантная молодая девушка.

Фандор встал, приветствуя ее.

— Присядьте, мсье, — пригласила она и села сама.

«Это его дочь, — подумал Фандор. — Вот неудача, дипломат не примет меня; с одной стороны, жаль, но с другой… эта восхитительная особа…»

— Вы просили, мсье, свидания с господином де Наарбовеком, — начала молодая женщина, — речь идет, без сомнения, об интервью? У господина де Наарбовека принцип — он не разрешает писать о нем в газетах, поэтому не удивляйтесь…

Фандор покачал головой и улыбнулся. Такое вступление ему было хорошо знакомо и вовсе не обеспокоило. Он знал по опыту, что, согласившись принять репортера, люди уже заранее сдавались. «По крайней мере пять минут я буду слушать уверения, что ее отец не желает со мной говорить; после этого он придет сам и расскажет все, что мне нужно узнать».

Поэтому Фандор слушал рассеянно. В какой-то момент он вставил:

— Ваш отец…

Но собеседница улыбнулась и остановила его:

— Извините, мсье, — сказала она, — вы ошибаетесь. Я не мадемуазель Вильгельмина де Наарбовек, как вы полагаете, я лишь ее компаньонка; осмелюсь даже прибавить — друг дома, меня зовут мадемуазель Берта.

— Бобинетта! — невольно воскликнул Фандор.

Он сейчас же пожалел о своей слишком фамильярной выходке, но молодая женщина не придала ей значения.

— Меня действительно так называют… близкие друзья, — добавила она, лукаво подчеркнув последние слова.

Фандор нашел любезные фразы в свое оправдание. Он изо всех сил старался завоевать расположение этой особы: ведь Дюпон рассказал Фандору, что последней, кто видел капитана, была как раз мадемуазель Берта, по прозвищу Бобинетта. Но по какому поводу они встретились? Каковы были их отношения? Вот это и надо выяснить.

На любезности журналиста молодая женщина ответила, что ничуть не сердится за столь фамильярное обращение.

— Увы, мсье, — заявила она с оттенком грусти, — я опасаюсь, что мое имя, мое дружеское прозвище скоро станет известным публике. Ведь я полагаю, что вы пришли к барону за разъяснениями по поводу этого несчастного дела, занимающего всех нас со вчерашнего дня… Барон де Наарбовек, мсье, не скажет вам ничего, о чем бы вы уже не знали, за исключением того — и это тоже не секрет — что капитан Брок постоянно посещал этот дом. Он много раз обедал у барона и занимался с ним разными делами. Здесь бывали многие из его друзей, офицеров: господин де Наарбовек любит общество…

— И потом, — прервал Фандор, — у него есть дочь, не правда ли?

— Да, мадемуазель Вильгельмина, — ответила молодая женщина.

— Мадемуазель, в рапорте было сказано, что вчера после полудня у вас была встреча с капитаном Броком, за несколько часов до его печального конца.

Молодая женщина пристально посмотрела на журналиста, как бы желая прочесть его мысли, понять, знает ли он, что она не только виделась с капитаном Броком, но и провела добрый час наедине с ним.

Фандор, конечно, знал об этом, но оставался непроницаемым.

Бобинетта, прекрасно владея собой и не давая повода думать, что хоть сколько-нибудь взволнована, сказала непринужденно:

— Да, мсье, вчера я была у господина капитана с поручением.

— Вы сочтете меня очень нескромным, — продолжал Фандор, притворяясь, что не смотрит на молодую женщину, но на самом деле не теряя из виду ее лица, отражавшегося в стекле, — вы сочтете меня очень нескромным, но не смогли бы вы мне сказать, что это было за поручение?

— О, конечно, мсье. Я пошла к нему по поручению мадемуазель Вильгельмины. Это связано с приемом, который намерен дать барон…