Фарги Падающая звезда

— И даже частичка души мага не может уцелеть?

— Жертва не приемлет компромисса. Только тогда она действенна и священна.

— Ты расстроил меня, Айрон. Такие дела не для моего ума. Я знаю три заповеди боя и не хочу знать ничего другого. Убей врага. Сохрани жизнь другу. Выживи сам. Остальное мне ни к чему.

— Ты прав, Налор. Тебе вряд ли пригодятся тонкости ритуала Зуна.

— А ты знаешь его? — принц исподлобья взглянул на сводного брата.

— Знаю. Но даже у меня никогда не хватит сил и решимости применить это знание. Тала слишком сильна, я много раз имел возможность убедиться в этом. Не огорчайся, мой мальчик. Бери Тасо, и он так промчит тебя над облаками, что выветрит твою грусть, как дым из башни с распахнутыми окнами.

— Прощай, Айрон. Увидимся завтра?

— Я буду с тобой, мальчик, — улыбнулся колдун и потом печально прошептал: — Пока я буду нужен тебе и смогу быть рядом.

Воспоминание о смерти Налора на какой-то момент заслонило для меня все остальные переживания. Тогда, в пещере Таламута он и помыслить не мог, что пройдёт совсем немного времени, и он сам, не задумываясь, пожертвует обе свои жизни во имя сохранения тайны своего народа. Обе жизни… Он-то ведь был уверен, что умерев мученической смертью, он уже никогда не возродится к жизни бергарой, как должно было быть. Я должна была погибнуть, не родившись. Но Блуждающие Боги никогда не спят. И вот уже нет моих братьев и сестер, имена моих врагов погребены под грудами пепла, а я здесь и живу…

Я открыла глаза. Звенящая тишина тёмной комнаты, странный приглушённый свет, идущий ниоткуда и медальон на уровне глаз. Цепочка, свисающая с потолка, отрегулирована таким образом, что Перевёрнутая звезда заглядывает прямо в зрачки. В тишине рождается странное присутствие звука, не сам звук, а лишь какой-то намёк на него, словно это призрак звука.

Я сидела, прислушиваясь к нему, пытаясь угадать в нём стон или лёгкое дыхание. Фарги, принц затерянной в мирах Обмоны, до сих пор, может, мчащейся своим бесконечным путём. О чём он думал, оставаясь здесь в одиночестве, глядя на символ своей покинутой родины, вдыхая странный аромат, пронизывающий неподвижный воздух? О чём ты вспоминал, мой друг и брат? Какие видения проплывали перед твоими глазами?

Я медленно опустила веки. Наверно, этот аромат лишь чудился мне, как и лёгкое движение позади, как почти незаметное прикосновение горячих пальцев к плечу, как дыхание, коснувшееся моего затылка. Может, так оно и было. Может быть, это было похоже на безумие, но я знала, что это ключ к постижению тайны, и я замерла, следуя за своими ощущениями, медленно уносясь в иной мир и иные времена.

Ветер подул и пронёсся по просторной комнате, всколыхнув невесомые занавеси из чего-то, похожего на голубой дым. Мерцающие стены как инеем подёрнутые призрачными сияющими узорами слабо вспыхнули. Юноша стоял у окна и молча смотрел на прекрасный город, раскинувшиеся под звёздным небом на раскрытых ладонях долины, окружённой тёмно-синими, искрящимися скалами. Из его башни можно было видеть каждое здание этого странного замкнутого мира, не знающего солнечных лучей, но всегда заполненного светом огромных и ярких звёзд.

Он мог поднять голову и увидеть в вышине нежное полыхание Хрустального Храма, к которому вели звенящие ступени, и почувствовать на лице ласковое дыхание Крыльев. Здесь всё было так знакомо и так любимо, что сама мысль о том, что ему придётся покинуть эту башню, этот город и эту загадочную для других, но такую понятную для него планету, мчащуюся сквозь холод и пустоту Космоса, казалась странной.

Он отошёл от окна. Он вздохнул бы, если б умел дышать, но у него никогда не было в этом нужды. Аромат, струящийся из серебряных курильниц на мгновение унесённый ветром, снова заполнил комнату. Он чувствовал его кожей, тонкой, бледной, почти голубоватой. Он слышал слабую вибрацию тончайших струн, звучавшую для него музыкой. Он провёл тонкой рукой по густым чёрным волосам и опустился на мраморное ложе рядом с фигурной рамой, на которой были натянуты струны.

Он не был человеком, он был одним из тех существ, гены которых, занесённые на планеты периферии Галактики Космическими Ветрами, облагородили и вдохнули жизнь в странных косматых аборигенов, придав им стройность тела и мыслей, наполнив чувством их души и глаза.

Слишком нежный и хрупкий на вид, он был силён и вынослив. Его черты чересчур резкие и при этом гармоничные являли собой воплощённую красоту.

Его глаза были огромны и бездонны, высокие скулы слегка западали, придавая лицу болезненную прелесть, тонко вырезанный нос и маленькие, почти всегда неподвижные губы казались принадлежностью серебряной статуэтки. Голубой шёлк окутывал его крепкое, но чрезмерно вытянутое тело. Он был бы слишком хорош для любого другого мира.

Так почему же его тянуло отсюда, из сияющего города в тёмные скалы и джунгли, к грубым и коварным зверям, в которых едва лишь затеплилась искра разума и чувства?

Слабый звон зачарованных дверей донёс до него весть о госте. Губы из серебра чуть дрогнули, и он взмахнул рукой.

Демиург Ростем, мудрый и прекрасный старец, в чьём изборождённом временем лице навеки запечатлелось величие Вечности, медленно вошёл, опираясь на алмазный посох. Он был уже почти богом, но его время уйти в мир Покоя и Созерцания так и не пришло. И он знал, что оно не придёт никогда. Он король, отец короля и дед короля должен будет навсегда остаться в городе, чтоб встречать рождавшихся, обучать их таинству победы над Тьмой и провожать в бой, из которого лишь единицы выходили живыми.

Он смотрел на своего внука с грустью, и принц чувствовал, что дело здесь не только в том, что старик опечален грядущей разлукой. Было в его прозрачных глазах ещё что-то, но как ни пытался юноша проникнуть в мысли деда, ему не удавалось. Что поделаешь, бог на то и бог, чтоб оставаться непознанным.

«Все опечалены твоим решением, Фарги…», — скорее, почувствовал, чем услышал он высокий звенящий голос, созданный для того, чтоб произносить заклинания и петь гимны.

«Я знаю об этом, — ответил он, улыбнувшись одними глазами. — Уже который день печаль золотистой лавой стекается к подножию моей башни и бурлит, наполняя воздух ароматом отчаяния. Немногих провожали так…»

«Ты лучший, Фарги. Ты — гордость и надежда королевства. Именно тебе предначертано величайшее правление на тысячи и тысячи витков».

«Я уже слышал об этом, — глаза принца сузились и, он, поднявшись с ложа, подошёл к окну. — Мне жаль нарушать столь великолепное и многообещающее пророчество, но теперь уже ничто не может поколебать моего решения. Я уйду, потому что не могу остаться, я вырос из нашего мира. И я вырос из нашей миссии. Я не такой как все здесь. Я хочу найти таких же, как я».

«Ты не найдёшь… — старик опустил голову и его посох слабо зазвенел от печали. — Ты всегда будешь одинок. Ты сам не знаешь, что ты встретишь там, внизу… Подумай, найдёшь ли ты там то, что будешь искать?»

Губы Фарги снова дрогнули в улыбке.

«Я знаю, что найду, дедушка».

«Что ты собираешься искать?» — спросил старый кудесник.

«Любовь».

«Тебе мало нашей любви? Найди в городе хоть одно сердце, которое не горело бы от любви к тебе…»

«Я знаю, знаю… Но это не то. Меня здесь любят, потому что я Фарги, потому что все здесь знают меня уже целую Вечность. Потому что я пою и играю на арфе, и изредка веселю друзей своими проделками. Меня любят, потому что здесь никто не умеет не любить. Я хочу другой любви. Я хочу зажигать её в душах тех существ, которых мы спасаем».

«Они ещё не способны любить, Фарги. Они слишком дремучи для этого благородного чувства».

Глаза принца снова сузились, и он мрачно взглянул на деда.

«А кто научит их этому? Скажи мне, кто? Мы приходим в их миры лишь на мгновение, больше, чтобы сразиться со Злом, чем чтобы породить Добро. Мы убиваем врага, учим своих союзников, как выжить, и бросаем их на произвол судьбы. Мы в гордом молчании проносимся мимо планет, где нет персонифицированного Зла, потому что там вроде бы не с кем бороться. Но там живут в злобе, предают друг друга, устраивают войны. Разве это меньшее Зло?»