Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах
Шрифт:
Какие же сакраметальные слова сказал этот человек? «Муаллим (учитель), моя бабушка жила на одной улице с вашей бабушкой».
Выступает чукча на Верховном Совете: «Прошу осудить дом Романовых за то, что Аляску они продали, а Чукотку — нет».
В этот маленький прибалтийский городок поезд пришёл поздним вечером. Пожилой человек с орденом Отечественной войны на груди и с чемоданом в руках сошёл на платформу. Когда-то он воевал в этих местах, а сейчас приехал в отпуск. Человек отправился искать пристанища. Зашёл в гостиницу: мест нет и не будет. В дом никто не пустит. Уже настала ночь. С моря повеяло
Оптимисты в Прибалтике изучают местный язык, пессимисты — карту Сибири, а реалисты — автомат Калашникова.
После чёрного воскресенья в Вильнюсе 13 января 1991 года, к которому оказался причастен секретарь ЦК партии Литвы на платформе КПСС Швед, известные пушкинские стихи стали читать так:
Швед: «Русский — колет, рубит, режет. Бой барабанный, клики, скрежет, Гром пушек, топот, ржанье, стон, И смерть и ад со всех сторон».После событий в Вильнюсе кинорежиссёр Тенгиз Абуладзе направил президенту СССР письмо: «Дорога, на которую вы свернули вместе с чёрными полковниками, ведёт в ад. Опомнитесь!»
В Москве на площади Восстания пятнадцать флагштоков — для каждой республики. 1 мая 1991 года на них развевались флаги всех цветов радуги.
Грицько и Иван гнали волов по степи. Грицько попросил:
— Иван, отдай мне волов за двадцать рублей!
— Самому нужны.
— Отдай, что хочешь сделаю!
— Съешь дерьмо — отдам.
Иван съел, получил волов, а Грицько приуныл.
— Ну как я теперь без волов, отдай, что хочешь проси!
— Съешь дерьмо, отдам!
Съел Грицько дерьмо, вернул своих волов, всё вернулось на круги своя, гонят волов по степи. Говорит Грицько:
— И зачем мы дерьма наелись?
Путник сбился с дороги, долго кружил по лесу и вдруг увидел человека. «Скажи мне, как выйти из леса?» — обрадовался он. «Я тоже заблудился, — ответил встречный, — и знаю только то, что сейчас мы на неверном пути. Давай искать вместе».
Мудрый человек, рассказывавший эту притчу, объяснял её так: «Подобно этим двоим, мы знаем, что сбились с пути и найти его можем только вместе».
Когда на твоих глазах гибнет твоя страна, любовь к ней становится тревогой, тоской, обожанием сына больного отца или матери.
Ликвидируется Советский Союз — тюрьма народов, но некоторые народы попадают под домашний арест.
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА
Боги разгневались на Вавилон. Дети перестали слушаться родителей и каждый хочет написать книгу.
Некоторые полагают, что у тоталитарной и у демократической культур разные модели развития. Это неверно. У культуры, как и у живого существа, может быть только одна модель развития. Жизнь есть саморазвитие белка путём обмена веществ. Культура — саморазвитие духа путём обмена духовных ценностей. Иное дело, что в райских условиях Крыма жизнь бьёт ключом, а в пустыне или во льдах Антарктиды её признаки трудноразличимы. Культура тоже может свободно развиваться
в условиях демократии и полусуществовать при тоталитаризме.Академик Лысенко отрицал значение генного кода и утверждал, что развитие организма определяется исключительно средой. Полагать, что культура полностью зависит от окружающей реальности, — значит, быть лысенковцем в теории культуры. Реальность может уничтожить культуру, замедлить или убыстрить её развитие, но не может быть её двигателем. Взаимодействие генного кода культуры с историческими обстоятельствами эпохи определяет вид и направление изменения мыслительного материала культуры. Код культуры есть концептуально обработанный и спрессованный опыт народа. Этот код — набор порождающих факторов, матрица, хромосомный набор духовности культуры, определяющий национальный характер тех ценностей, которые она вносит в общечеловеческую сокровищницу.
Этот код не сводится к традиции. Он находится на порождающем уровне, он — духовная парадигма, определяющая архетип культуры. Например, одну и ту же русскую идею мировой справедливости и совершенства развивали как Достоевский и Толстой, призывавшие к непротивлению злу насилием и к внутреннему самосовершенствованию, так и их «клоповоняющий» антипод Чернышевский, во имя совершенства и справедливости звавший Русь к топору; как Флоренский, стремившийся к социальному умиротворению и духовному очищению людей, так и рядовой охранник ГУЛага, стрелявший в затылок Флоренскому, полагая, что устраняет очередного врага всеобщего счастья.
При всём различии исходят из единой духовной парадигмы и наследующий традицию Чернышевского красноармеец, который «хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», и наследующий толстовскую традицию непротивления злу доктор Живаго. Духовная парадигма всеохватно влияет на данную культуру. Воплощение этой парадигмы можно найти и в произведениях разных направлений русской литературы, и в литературе русского зарубежья. Внутри общей парадигмы развиваются разные традиции и разные художественные концепции. Только антикультура (вроде драматургии Сурова и Софронова) выламывается из парадигмы культуры. Носители лживых концепций, люди антикультуры выполняют роль охранителей тоталитаризма даже тогда, когда в самом тоталитаризме появилась трещина. Пастернак, выживший в эпоху сталинизма, был сломлен в оттепель, ибо оттепель была либерализацией тоталитаризма, а не демократизацией общества.
Не только председатель КГБ Семичастный, сравнивший поэта со свиньёй, но и добрых два десятка писателей распинали Пастернака. Специально обученные слоны помогают в охоте на слонов. Писатели убивали своего собрата. Это тканевая несовместимость культуры и антикультуры. Антикультура, вводимая в культуру, действует как разрушительный вирус на организм. При тоталитаризме представителем антикультуры в сознании писателя становится его внутренний редактор. А извне это дополняется издательским типовым договором, который расторгается, если автор сопротивляется редакторскому произволу. Договор наделяет редактора и цензора властью, которой сам господь бог не имеет над художником. Это давление завершалось возможностью прямого устранения художника из жизни, что и произошло, например, с Мандельштамом или Клюевым.
Если только зерно не перемолото, оно может попасть либо на хорошую, благодатную, либо — на плохую, бедную почву. При тоталитаризме культура либо перемалывается в утилитарно-пропагандистскую служанку политики, что стало с Маяковским или Николаем Погодиным; либо ценой трагедии личной судьбы творца мощно пробивается через асфальт тоталитаризма к солнцу человечества, пример чего дали Пастернак, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Платонов и другие; либо живёт, по словам Олеши, как «обломок атлета» в творческой судьбе Светлова или Николая Глазкова.