Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах
Шрифт:
И современная духовная деятельность всё ещё представляет те четыре типа, которые характерны для тоталитарной культуры: 1) антикультура, вирусом проникающая в культуру (Бондарев образца 80-х годов, Пикуль); 2) утилитарно-пропагандистская культура на службе политики (Юлиан Семёнов, Шатров); 3) искалеченная культура («обломки атлетов») — Шаламов, Ямпольский; 4) общечеловеческие ценности — Гроссман, Домбровский.
Лев Толстой и идейно подкованный охранник ГУЛага опирались на разные традиции, но исходили из единой культурной парадигмы — развивать идею до беспредела, истово устремляться к справедливости: «Во всём мне хочется дойти до самой сути…», или — «Коль
И Ленин, и либералы высказывались за принцип партийности литературы (сам этот термин впервые появился в либеральном журнале начала века «Северные цветы»). Другими словами, русская культура могла вступить в «классово-партийную», социально-утилитарную стадию своего развития или либеральным, или большевистским путём. Троцкий утверждал вульгарный социологизм, подменяющий эстетические критерии политическими. Эти принципы нашли своё продолжение в сталинском политическом прагматизме в культуре. Такое развитие эстетических принципов обусловлено парадигмой отечественной культуры и было чревато выпадением нашей культуры из человечества.
Тоталитарность — это всегда выламывание из человечества. Железный занавес в политике имеет свой аналог в культуре — подмену общечеловеческих ценностей классовыми. Железный занавес и отказ от общечеловеческих ценностей — это взаимные условия тоталитаризма. Сейчас мы вышли из утилитарно-политической стадии развития нашей культуры. Её парадигма — устремлённость к социальной справедливости и к совершенству, — остаётся прежней. Однако внутри этой парадигмы происходит переориентация на иные традиции. Это не новая модель развития культуры, а новая стадия её развития, возвращающая нас с обретённым нами бесценным трагическим опытом к человечеству.
В Америке эмигранты из России считают человеком хорошего вкуса того, кому нравится роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
Владимир Войнович приехал на Запад и надеялся получить деньги от «Имкапресс» за издание по всему мира его «Чонкина». Но оказалось, что получить свой законный гонорар не так просто, переписка с издательством затянулась, наконец что-то ему отдали, что-то — нет. И в этой ситуации в мюнхенской квартире Войновича раздался звонок из Нью-Йорка. Звонил журналист, знакомый ещё по Москве:
— Здравствуй, старик. У тебя есть карандаш и бумага? Возьми, пожалуйста. У меня к тебе поручение от Александра Исаевича. Пиши: «Не гоже русскому писателю слишком много думать о деньгах. Александр Солженицын».
— Старик, у тебя карандаш и бумага есть? Пиши ответ: «А иди ты на х… Войнович».
— Вы член Союза кинематографистов? Я знаю там Смирнова, он до последнего времени был секретарём Союза. Он имеет какое-либо отношение к писателю Сергею Смирнову?
— Да, он сын Сергея Сергеевича.
— А Сергей Смирнов человек отрицательный.
Участвовал в истории с Пастернаком, вёл всю кампанию в Московской организации.— Да, он виноват. Но у него есть и заслуги. Он способствовал реабилитации героев Брестской крепости.
На закате Римской империи в моду вошла мистика. Это случилось и с нами. Поэтому героями многочисленных анекдотов стали психотерапевт Кашпировский и экстрасенс Чумак.
Сталин выступает перед аудиторией: «После телесеанса доктора Кашпировского у меня исчезли трупные пятна и рассосался шов от вскрытия, и вот, как видите, живу!»
У Полозкова после телесеанса Кашпировского выросли сталинские усы.
Белинский, Добролюбов, Чернышевский похожи на воспитанников одного детского сада. На них грех проповеди насилия. Можно ли быть революционером и демократом одновременно? Сахаров дал удивительное определение: интеллигент — это человек, который отрицает насилие. Были ли они революционными демократами и интеллигентами?
Счастье интеллигента начинается с того, что он может себе позволить видеть ужас нашей реальности, не заставляя себя думать, что это частные недостатки нашего прекрасного общества, движущегося в ещё более светлое будущее. Возможность реально видеть реальность — путь к устойчивой духовной жизни.
Светлов говорил: «Многие молодые писатели хотят не писать, а печататься».
Наум Коржавин сказал: «Поэт лицо частное. Он принадлежит только богу. Поэт должен числиться по России».
Николай Козырев называл икону окном в космос.
Вдова Александра Меня получила соболезнования со всего мира, в том числе от ряда высоких лиц. Ни наша церковь, ни наш президент не выразили по поводу этой утраты никаких чувств. Когда Александру Невзорову на помойке прострелили подмышку, Михаил Сергеевич высказал ему свои соболезнования, переданные по Центральному телевидению, за что через полгода Невзоров отблагодарил его, обвинив в предательстве Родины за недостаточную заботу о развитии военно-атомного потенциала страны.
Было бы противоестественно, если бы Союз писателей, Академия наук, экономика, сельское хозяйство и так далее были бы разрушены, а церковь нет. В церкви — коррупция, взятки при получении званий и должностей, многие священнослужители служили одновременно в другой организации. Бывший председатель Совета по делам религий Харченко говорил: «Ни одна кандидатура епископа, тем более члена Священного синода не проходила без утверждения ЦК КПСС и КГБ».
Сегодня возникло кликушество вокруг церкви и религии. Да, религия даёт людям нравственную опору. Да, религия подвергалась жестоким гонениям. Да, с крушением коммунистической идеологии религиозное мировоззрение особенно необходимо. Однако: многое в новом приливе религиозности от моды, от нового карьеризма внутри новых структур власти. А среди служителей церкви хватает таких, которые более преданны бывшей площади Дзержинского, нежели Богу.
Урок русского языка в американской школе. Учитель спрашивает: