Фатальное трио
Шрифт:
— Не пробовала, но могу попытаться, давай отварим.
— Отварим, — повторяет за мной Роб и качает головой. — Рассказываю секрет получения нежного осьминога. Первое. Сам осьминог. Он должен быть максимально свежим. Свежайшим. Вот он. Берём и помещаем его в кастрюлю. Никакой воды, соли или специй. Просто осьминог и кастрюля. Теперь закрываем кастрюлю пищевой плёнкой.
Он достаёт из своей коробки рулон плёнки и тщательно заматывает верх кастрюли.
— Готово. Теперь ставим на медленный огонь и держим примерно тридцать-сорок минут.
Роб включает кухонную плиту и ставит на неё кастрюлю.
— И
— Ничего не поделать. Разве что утопить это чувство в вине. Я принёс отличный совиньон из Фриули. Давай бокалы.
— Упс. А бокалов у меня нет, не обзавелась ещё.
— Ничего. Я ожидал этого. Доставай вино, бокалы я принёс с собой.
И точно, на столе появляются два сияющих бокала “Ридель”. Роб принимает из моих рук бутылку вина и ловко её открывает.
— Ну, за нас, — говорит он, поднимая наполненный на треть бокал.
Я ничего не отвечаю, только едва заметно хмыкаю. Он, конечно, замечает, но оставляет мой демарш без ответа. Я делаю глоток.
— М-м… Вино прекрасно.
— Рад, что тебе нравится. Пока осьминог варится, подготовим всё остальное.
— А что это будет? Чем ты меня собираешься подкупать?
— Ничего особенного, салат из осьминога.
Роб достаёт из коробки отваренный картофель, свежую морковь, баночку с каперсами, стебли сельдерея, лимон, бутылку оливкового масла и помидоры черри.
— Только не говори “черри”, ладно? — предупреждает Роб, — это настоящие пакино из сицилийского Пакино. Лучшие помидоры в мире.
— И как их называть?
— Просто пакино.
Я отщипываю одну помидорку и кладу в рот. Ох ты ж, ёжик! До чего вкусно! Обалдеть. Сладкий, ароматный. Прелесть.
— Вижу, что понравилось, — усмехается Роб. — Итак, вот тебе рецепт салата из осьминога. Картофель нарежем кубиками. Дай какую-нибудь миску. Пакино разрежем пополам. Томаты должны быть некрупными, надо, чтобы все части салата были примерно одинакового размера. Теперь добавим стебель сельдерея. Вкус у него выразительный, поэтому я порублю его тонкими пластинками.
Нож в руке Роба движется невероятно быстро и точно. Я наблюдаю за волшебством, возникающим у меня на глазах, затаив дыхание.
— Точно так же порежем сырую морковь. А теперь петрушку.
Из коробки появляется пучок свежей ароматной петрушки.
— Теперь немного консервированных каперсов и, собственно, всё. Когда сварится осьминог мы его тоже порежем. По идее его стоило бы минут на двадцать положить на лёд, чтобы он остыл, остался красивым, и кожица с него не слезала, но я всё сделаю хорошо и безо льда. Потом посолим польём оливковым маслом и чуть сбрызнем лимоном. Будет хорошо.
Роб наливает ещё вина мне и себе. Голова немного кружится и появляется лёгкая беззаботность и эйфория. Пить натощак не самая лучшая идея, но ничего. Я справлюсь.
— Знаешь, я вчера тоже была не ангел, — говорю я после довольно долгой паузы.
— Знаю, — серьёзно, безо всякой улыбки, отвечает Роб.
От этой серьёзности, от горящих золотисто-медовых глаз, от его запаха и бокала вина во мне рождается тревожное томление. И он чувствует это, не может не
чувствовать, я знаю.— Просто столько всего навалилось, — я поворачиваю голову и смотрю мимо Роба, — что я растерялась. Я чувствую себя растерянной всё последнее время. Растерянной и одинокой.
— Я знаю, — тихо и серьёзно говорит он. — Но наша связь…
Опять эта связь. Откуда она взялась так быстро, почему он постоянно это повторяет? Должно быть, эти мысли слишком явно отражаются на моём лице. Роб ставит свой бокал, приближается и кладёт руки мне на талию, а потом мягко привлекает к себе.
— Ты правда не понимаешь?
Я отрицательно качаю головой.
— Как за одну неделю могла появиться эта связывающая нас сила, о которой ты постоянно говоришь? Ведь ты меня совсем не знаешь.
— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой.
— Но как? Как это возможно, Роб?
Мои щёки покрываются румянцем, и я ничего не могу с этим поделать.
— Ты правда не понимаешь и ничего не помнишь?
Я поднимаю голову и впиваюсь в него взглядом:
— А что я должна помнить?
— Наши предыдущие встречи.
— Предыдущие встречи?
Он молчит и смотрит на меня. Взгляд тяжелеет, янтарь его глаз медленно тает и вскипает, подёргиваясь языками расплавленной позолоты. От непринуждённости и простоты не остаётся и следа. Моё сердце непроизвольно начинает ускоряться, и я уже не могу скрывать подступающее волнение. Воздух вокруг нас накаляется и электризуется, а Роб прижимает меня к себе всё сильней.
23. Одержимый
Я не выдерживаю его взгляда и чуть отворачиваю голову. Он продолжает с силой прижимать меня к себе, и это страшно неудобно. Я выставляю вперёд руки, опираясь о его грудь. Она горячая, как огонь и твёрдая, как дерево.
— Так когда мы виделись? В прошлых жизнях? — стараюсь я свести всё к шутке. — Ты думаешь, мы близнецовые пламёна или что-то в этом роде?
— Почему ты не смотришь на меня?
Я поднимаю глаза.
— Мне неудобно так стоять.
Он сжимает челюсти, но через несколько секунд ослабляет хватку и освобождает меня.
— Первый раз, — говорит Роб, — мы встретились в школе. Не помнишь? Ты училась в третьем классе, у Розы Григорьевны, а я в восьмом. Я пришёл в твою школу посреди учебного года и проучился в ней полтора месяца. Родители развелись, и мама привезла меня сюда, к бабушке, матери моего отца.
Я начинаю внимательно всматриваться в лицо Роба, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из того времени.
— Жили мы плохо. Не хватало денег на еду, не то, что на одежду, и я всегда был голодный и донашивал чьи-то старые брюки и рубашки.
— И мы были знакомы в то время?
Роб не отвечает.
— В классе, — продолжает он, — меня не приняли, не хотели со мной знаться. Заморыш в обносках, поберушка, в голове тараканы, конченный, урод — чего только не пришлось услышать от одноклассников. Я стал изгоем. На уроках никто не хотел сидеть со мной за партой, на переменах все меня сторонились. У них была такая игра, кто со мной заговорит, тот сам становится конченным. А если кто-то случайно меня заденет, то это и вовсе несмываемый позор. Подростки бывают жестоки, и я это испытал на себе.