Фатальный Фатали
Шрифт:
Не успел Фатали прочесть письмо хана и закончить его дела, как является племянник хана Джафар-Джеваншир со своими претензиями к дяде:
– Какой же он хан? Не он, а я наследник Карабахского хана! Ты только послушай, Фатали! Еще при Ермолове началось это, четверть века назад!
Но Фатали предысторию знает. Да, нити ведут к самому Ермолову, дальше тянуть ниточку Фатали пока не смеет: спровоцировать побег Мехти-Кули-хана за границу и ликвидировать ханство, обратив его в провинцию.
Но перед этим Ермолов помогает Мехти-Кули-хану овладеть землями своего племянника, законного наследника Карабахского ханства, хотя есть версия и другая: не отнял, а получил, став обладателем "ленты и пера" (Знамени и Сабли).
Да, с ходу ничего не разберешь, запуталось! Значит,
– Да, дед мой и мой отец, единственный наследник, клялись Цицианову в верности!
– А разве дядя - не сын Карабахского хана?!
– От кого он родился?! Моя бабушка иранских шахских кровей, а дядя... о хитрая шамахинская ведьма в обличье красавицы! Так вот, отец внушил мне верность царю, одно лишь имя мусульманское мне оставил, а я весь сделался русским!
– Ну зачем сразу-то?!
– Уже тогда дед мой получил чин генерал-лейтенанта, отец генерал-майора и золотую медаль: "Карабахскому наследнику", а я полковника и впоследствии золотую саблю с бриллиантами и надписью: "За храбрость". Через год я лишился отца, а еще через два года деда, это подлое убийство, майор Лисаневич по доносу вырезал всю нашу родню, а мы с дядей оборону Карабаха держали от шахских полчищ! А потом я преследовал персидский отряд Абюль-Фет-хана и наголову разбил его под Ордубадом! Да, и вдруг я узнаю, что ханство продано дяде!
– Но ведь еще при Гудовиче, - перебивает Фатали, - бал был!
– Что за бал?!
– В честь вашего дяди! И ему вручили саблю и знамя. Да еще грамоту императора на владение ханством!
– А я о чем толкую?! Дядя купил ханство!
– Фатали молча слушает.
– Я еду в Тифлис, а главнокомандующий Ермолов смотрит на меня и головой качает: "Айяй-яй!" Лиса хитрая! "Нехорошо получилось! Как же так?! А мне Лисаневич, опять этот Лисаневич! сказал, что вы малолетний. Ну-ну, успокойтесь, потерпите, ваш дядя хил, не сегодня завтра... А если сие дойдет до монарха?!" И я ему поверил! А как-то вечером возвращаюсь домой от друга Ермолова - Мадатова, у коего был по приглашению, нет, ты послушай, Фатали, и все-все запиши!... Этот Ермолов... ему, оказывается, сводник Мадатов нашел карабахскую красавицу - мало ему собственной жены, дочери наполеоновского маршала де Лассаля, гарем еще азиатский нужен!
– втайне от всех с нею заключил брачный акт - кябинный договор, но чтоб ни одна душа не знала, она ему родила двух красавцев - Бахтияра и... как его... забыл, но вспомню непременно! Ермолов эту красавицу сжег своею страстью, и она растаяла, как свеча! И Ермолов, дабы скрыть свою связь, а ведь сыновья растут, вспомнил... Аллахяр! да, Бахтияр и Аллахяр! хитер, имена дал мусульманские!
– Здесь тоже как у тебя: имена мусульманские, а сами как отец.
– Ты не перебивай! И Ермолов наказал Мадатову, чтобы тот достал бумагу, что дети - не его, а ханского рода! И вот, вышел я от Мадатова, меня окружают какие-то люди, я выхватываю нож, раздаются выстрелы, меня ранят в руку, пуля навылет, спасся чудом, я бегу за помощью к Ермолову, а это, оказывается, у них задумано так! И меня, не говоря ни слова, ссылают в Симбирск! Престарелую мать и всю семью отправляют в Елисаветполь!
– Здесь же нет посторонних, говори - Гянджа.
– Нет, ты послушай! А Ермолов говорит: после побега моего дяди Мехти-Кули-хана в Персию решил изгнать наследника, то есть меня, для спокойствия карабахской провинции! А меня-то сослали до побега хана! И все, что было в доме, переходит к Мадатову. Два года я страдаю в Симбирске, не зная языка и не смея жаловаться. И наконец, при проезде через сей город в бозе почившего государя, имею
счастье подать прошение: возвратить мне имение, позволить свободный въезд в столицу и определить сына на службу, и он принимается корнетом в лейб-гвардии уланский полк.– Умолк, вздохнул. Да, я мечтал о другом, но возможно ли? Чтоб сына в пажеский корпус!!
– И чтоб на караул в Зимний дворец?
– усмехнулся Фатали.
– Да! А ты как узнал об этой моей мечте?!
– Так ли уж трудно? Стоять перед дверью, отделанной золотом, и в высоком светлом квадрате длинного темного коридора появляется государь (рассказывал Хасай Уцмиев).
– Не береди мои раны, Фатали!
– И, очарованный, останавливается перед черноглазым, чернобровым пажом! "Ты кто?" - спрашивает государь. "Я правнук карабахского хана, мой государь!" А потом плац. Вахтпарады.
– Разве из наших примут?
– Ведь приняли Хасай-бека!
– Хана, а не бека! Тут же политика, как не понимаешь? Его отец тогда был в силе, Муса-хан, и отдал сына в аманаты в знак верности царю, а Хасай-хана в пажеский корпус, чтоб через язык и присягу привязать крепко! А я? А мы? Ханы без ханств!
– Джафар-Дже-ваншир не ведает, но кто о том знает, что намечается сватовство Хасая и его племянницы Натеван.
– Мне вернули имение, но не разрешают возвращаться, ибо, как я узнаю, мой дядя бежал в Персию, верь теперь докторам, - именно Ермолов с помощью Мадатова провоцировали побег, чтобы ликвидировать ханство и обратить его в провинцию!
– Может, остальное доскажет сам Мехти-Кули-хан? Тем более что он жалуется на неповиновение своих крестьян.
– Нет, не перебивай! И я должен страдать из-за преступного поведения дяди?! Потом он снова переметнулся сюда, ему все простили, вернули генеральский чин, а я, преданный России, должен страдать? Все близкие, вся округа смеются возмездию за преданность мою к России!
– "И он скорбит из-за недоверия к нему?!" - О, этот Мадатов!! Не зря бездетным умер! Он присвоил моих карабахских коней, похитил подаренную мне царем саблю, разорил надгробные памятники карабахских ханов! А что творил его племянник Мирзаджан Мадатов? А его родственник Багдасар Долуханов? А вымогательства Мадатова насчет подложных свидетельств на сыновей Ермолова, зачатых... ну я об этом уже говорил! И мой дядя смеет еще!...
Как же так, изменник - и восстановлен в своем звании?! А Фатали разъяснил Хачатур Абовян, они встретились в родной деревне Абовяна, в Канакире, куда Фатали приехал по делам службы из Эривани (улаживание пограничных дел - сколько лет уже в мире, а снова спор из-за "ничейного" пустыря!).
– Да, Фатали, это ж известное дело, натравливать нас друг на друга! Помогли азербайджанцу - обидели армянина, потом возвысят моего земляка, так высоко, что дальше некуда, и унизят твоего - и снова семя раздора! И пишут, негодуют, ищут справедливость, и растут кипы жалоб в имперской столице у какого-нибудь Царского чиновника: слева ваши жалобы, справа - наши! А потом присылают из Петербурга будто бы защитника! Был тут в наших краях один, из генерального штаба, не то Пружанин, не то Плужников. Собрал армянскую знать и такие дерзкие им речи говорил, так разжигал национальные страсти! "Вы, говорит, составляете здесь господствующий парод, а вас теснят! А ведь как, - прожужжал им уши, - воскресла у вас надежда к облегчению участи вашей, когда ханы Цицианову присягу на верность принесли?!" И ему отовсюду: "Да, да, истинно говорите, господин".
– Может, Ладожский?
– Нет, не станет он так примитивно!
– Не помню, только в фамилии жженье какое-то. "А как же, - говорит он моим землякам, - ведь вы имели право мечтать, что под покровительством великой христианской державы возвратите утерянные права! и таковые ожидания еще более разгорелись и казались легко исполнимыми, когда хан бежал в Персию! И что же? Милость правительства к изменникам беспредельна, а вы вновь сделались их рабами!" Зажег, воспламенил, одурманил, а в записке в генеральный штаб написал о нас так: "Страсть к обману, корыстолюбию иногда до грабительства, и разного рода иные факторства", слово-то какое!