Фатальный Фатали
Шрифт:
НА ГРАНИ ГРЕЗ
Удалось-таки Фатали в последнее холостяцкое лето, будучи в Нухе, увидеть шекинца-нухинца Юсуфа-Гаджи: будто ездил к султану в Порту и привез важное письмо Шамилю.
А потом Фатали вдруг исчез на время, и никому неведомо, где он, - то ли задание получил разведать что? то ли личное желание: увидеть имама!! то ли еще какое секретное дело Ахунд-Алескера по части торговли: шариатский заседатель - это само по себе, а тайная торговля - дело другое, надо ведь как-то жить.
А вдруг у имама хорошая память?! должен бы помнить личного переводчика царского генерала; явь? грезы?...
– К Шамилю?! Тебя?!
– Кстати, - перебивает его Фатали, - а когда ты успел в Мекке побывать, чтоб стать Гаджи?
– Это у нас тут никуда не уедешь! А побывав в Стамбуле, нетрудно и в Мекку!
– А можно ведь и просто взять да прибавить к имени!
– Да, определенно от тебя гяурским духом пахнет! А ведь Шамиль учует!
У Юсуфа-Гаджи личная медаль Шамиля, да еще курьерская бумага, тоже за подписью Шамиля, - в каждом ауле обязаны дать свежего коня и проводника, а если ночь - ночлег и пищу. А у Фатали - удостоверение, подписанное Головиным, с императором на "ты".
Леса, спуски, подъемы и - новая гряда гор. И никого, будто и горы, и ручьи живут сами по себе, и нет им дела, видит их человек или нет. Рано утром следующего дня взобрались на вершину Гудор-дага, и на той стороне аулы, подвластные уже Шамилю.
А пока они в пути, Шамиль занял Кумух, вывел на площадь перед мечетью дюжину приверженцев Казику-мухского Агалар-хана и велел отрубить им головы. Один был совсем юн, побледнел, как его повели на плаху, но молча повиновался, и особых усилий не стоило палачу разрубить тонкую шею. Не пожалел его Шамиль, он давно забыл о слове этом, и не вспомнит, пустое, ненужное и вредное даже! Собрал головы в мешки и отправил Агалар-хану, вздумавшему за его спиной вступать в переговоры с царскими генералами. И еще он мстил за своего наиба Кибит-Магому, кого посадил в темницу за то, что - лазутчики донесли!
– помышлял вступить в связь с Агалар-ханом; а на Агалар-хана вышел тогда Граббе, после провала с убийством Ахверды-Магомы.
Дела Шамиля шли как нельзя удачно: он казнил изменников, раздал награды отличившимся, потом с пленными распорядился и часть отправил в Дарго, где плавили большое количество железа, захваченного в Ичкерийском лесу, и переливали отнятые у царя большие пушки на малые; Шамиль умилялся при виде пушки, называя ее "тысяча воинов", и ему доставляло удовольствие ставить на каждую отлитую пушку свою печать; а часть пленных - в Ведено, на только что построенный пороховой завод, где работал опытный мастер Джебраил-Гаджи, научился делу в Дамаске; со свинцом туго, лишь обливают им глиняные пули или употребляют пули медные.
А тут и Юсуф-Гаджи, с письмом от султана!
– А это мой молочный брат, вместе из Стамбула едем.
– А брат твой мне как будто знаком!
– Ну да, и он тебя тоже знает! У русских служил, а потом бежал к султану!
"Ох, заврется!" Но очень верил Шамиль Юсуфу-Гаджи, и потом - это письмо! И вдруг Шамиль к Фатали обращается:
– Вот и будешь мне переводить
одну беседу с грузинзинским князем! Но прежде покажи, на что способен. Какая ступень совершенства тебе доступна?Душа Юсуфа-Гаджи ушла куда-то, а Фатали учили этому в келье Шах-Аббасской мечети в Гяндже. Сказать "шариат", это первая ступень, доступная всем, или перескочить на "тарикат", ступень избранных?
– Я прошел через шариат и ступил на тарикат!
– Эмблема шариата?
– Тело, земля, ночь, корабль.
– Эмблема тариката?
– Язык, дыхание, звезда, море.
– А какая ступень доступна твоему молочному брату?
– Юсуф-Гаджи весь собрался.
– Хакикат.
– Шамиль удивился.
– Он достоин быть твоим наибом, имам!
– Эмблемы?
– Разум, свет, месяц, раковина.
– А как же я?!
– Шамиль спрашивает.
– Вам доступна высшая ступень - маарикат! отчего не вознести? И тут же об эмблеме: - Мозг, глаза, огонь, солнце и жемчужина!
– И пояснил еще: Корабль выходит в море, в море раковина, а в раковине жемчужина!
Да, нравится мне твой брат! А пока вот тебе задание: заболел мой переписчик Абдул-Вагаб, не успел последние суры Корана для меня записать. На чем он остановился?
– спросил у сына Гази-Магомеда; в честь первого имама назвал.
– Кажется, на "Утре"?
– Сын молча кивнул.
– О, я очень ценю эту суру!
– сказал Фатали и из рек: - Клянусь утром и ночью, когда она густеет, последнее для тебя лучше, чем первое, давно-давно зубрил, в детстве, и дохнуло чем-то щемяще-сладким: он юн, Мирза Шафи, ясные летние ночи, большие-большие звезды.
А потом беседа с грузинским князем, молодым прапорщиком, плененным Шамилем. По дороге:
– Вот, смотри, какую мне выстроили мечеть русские беглые солдаты! Остановился перед мельницей и долго смотрел, как ходят и ходят по кругу лошади, приводя мельницу в движение.
– Это тоже, - как ребенок радуется, они мне построили!
– Глянул на часы (любимая игрушка), не расстается с зонтиком (диковинный предмет, да еще и трость).
Князя вывели из ямы на свежий воздух, он зажмурился от обилия света, и весь разговор щурился, отводя взгляд от Шамиля и Фатали, - солнце падало ему в лицо. Шамиль специально:
– Так ты говоришь, что султан турецкий выше египетского паши?!
– А как же!
– Но ведь египетский паша отнял у султана целое государство, покорил инглиса, френга, стал верховным властелином всех мусульман! Чего ты улыбаешься, разве я не прав?
– К Фатали. Фатали промолчал.
– Унцукульский Джебраил-Гаджи недавно в Египте был, говорит, у паши стотысячное войско, солдаты с одним глазом на лбу, и одеты с ног до головы в железо! Неправда?!
Я тоже думаю, что неправда насчет одного глаза, но остальное - правда! Вот, смотри!
– и достает бумагу. Уж не та ли, что Юсуф-Гаджи состряпал? Вот: переведи ему, Фатали, это от египетского паши!
– Кто-то еще привез? или сочинил?
И Фатали читает:
– "Ко всем ученым и важным лицам дагестанским!" - И Шамиль шепчет. Наизусть выучил! мелькнуло у Фатали.
– "До настоящего времени я имел войну с семью государями: английским, немецким, греческим, французским, султаном Меджидом и прочими, которые по воле божьей имеют ко мне полную покорность. Но ныне мои силы обращены против России..."