Фатерлянд

Причесываясь, Ким смотрела в большое зеркало. Ей не нравилось ее лицо — она считала, что оно выражает хитрость и беззастенчивость. Ей всегда говорили, что она красива, но сама она не испытывала от этого никакого удовольствия. Люди видели в ней только внешнее, но не внутреннее. «Красивая» или «милая» на мужском языке означало «знай свое место!». Тем более что сама Ким красивой себя не считала. Ее брови были слишком густыми, лоб чересчур широким, нос плоским, а лицо — круглым, словно луна. Единственное, что ей нравилось в себе, так это глаза. Они были четко очерчены, а их уголки не уходили ни вверх, ни вниз, что говорило о твердом, бескомпромиссном характере. И это было именно так. С самого детства она постоянно слышала от родителей и соседей похвалы своему характеру; она никогда не хныкала и никогда не сдавалась. И теперь, когда она оказалась так далеко от родины, Ким Хван Мок была преисполнена решимости вытерпеть все испытания. Да, скорее всего, ей уже не суждено увидеть своих братьев. Эта мысль отдавалась болью в душе. Но при нынешних обстоятельствах ей не полагалось раскисать. Нельзя было позволять глупым снам и мыслям отвлекать себя от дела. А дел было много, и только работа помогла ей забыть о человеке, что являлся ей в ночи.

Ким направилась в командный центр. Для этого ей нужно было пройти через «дубовый» зал. Именно тут до вчерашнего дня находились тела капитана Чхве Хён Ира и других военнослужащих, убитых в перестрелке в парке Охори. Как ей было известно, насчет похорон разгорелась дискуссия: надо ли соблюсти корейский обычай или же предать тела огню по-японски. В Республике, особенно в сельской местности, покойников хоронили в землю, следуя древнему обычаю, а не потому, что так партия распорядилась. С самого своего детства Ким видела немало таких похорон. Ее отец, врач по профессии, был вынужден бежать из Китая в Корею во время культурной революции вместе с другими этническими корейцами. Старые люди, такие как ее отец, стремились сохранить старые обычаи. Ее мать, будучи дальней родственницей Кан Пан Сок — родительницы Великого Руководителя, — слыла убежденной сторонницей традиций. Когда Хван Мок была совсем маленькой, в их деревне внезапно скончался от желудочной болезни главный инженер, работавший на угольной шахте. Шахта была совсем небольшая, на ней трудилось не более трех десятков рабочих — таких же беженцев из Китая, как и ее отец. В клинике отца был изолятор для заразных больных, но он всегда ходил на домашние вызовы. Однажды, вернувшись домой, он рассказал о смерти главного инженера, и Ким вместе с матерью отправилась на похороны. Поскольку их дом стоял выше остальных, они скоро увидели во дворе одного из соседних бараков родственников умершего, которые размахивали руками и горестно восклицали.

По пути мать объясняла Ким, что у человека есть три души. Первая душа остается на надгробном камне, вторая — в могиле, а третья переносится в иной мир. Тогда Ким впервые услышала об этом и спросила, где же находится этот «иной мир»?

— А вот с другой стороны, — сказала мать, указывая на лежавший у дороги камень размером с человеческую голову. — Скажи-ка, что ты видишь? — продолжила она.

— Мох, — ответила Ким.

— Но ведь ты же не можешь знать, что находится под ним? Никто не может знать, что находится на другой стороне камня, будь он поросшим травой, мхом или засижен мухами. Но мы знаем, что у него есть и другая сторона. Вот таков и «иной мир».

Шахтеры жили в четырех длинных бараках, выстроенных из железнодорожных шпал, крепежного бруса и гофрированного железа. Внутри бараки были поделены на комнаты площадью не более половины гостиной в доме Ким, и в каждой такой клетушке умещалась отдельная семья. Мать указала ей на жилище покойного. Перед раздвижной дверью виднелась расстеленная синяя клеенка. На клеенке стояли три чашки с кукурузой и рисом, ссохшиеся тыквы и три пары шлепанцев. Мать заметила, что, согласно традиции, обувь должна быть из соломы, но поскольку в деревне не было ни риса, ни ячменя, то и никакой соломы, понятное дело, тоже не было. Еда и шлепанцы предназначались трем посланникам, которые должны препроводить душу умершего в «иной мир». Там, за невидимой чертой, будет суд, состоящий из десяти судей, которые оценят поступки умершего в его земной жизни и определят, куда он должен направиться — в ад или рай.

Мать подошла к скорбящим. Затем, к изумлению Ким, вдруг закрыла лицо руками и заголосила: «Эйго!» Родственники умершего предлагали гостям водку и рыбу; некоторые были уже заметно пьяны, кто-то даже блевал в канаве. Несколько человек уселись играть в карты. Повсюду слышались смех и шуточки. Разумеется, близких родственников покойного среди веселящихся не было. Как выяснилось позже, смех и шутки должны были отвлечь родных от свалившегося на них горя.

Когда наступили сумерки, те, кто должен был нести гроб, зажгли самодельные фонарики и вынесли тело умершего на улицу. Все вокруг запели за упокой его души. Доска, на которой стоял гроб, была украшена цветами и разноцветными лентами. Несшие гроб друзья покойного допились до такого состояния, что несколько раз чуть не вывалили мертвеца на землю.

— Эй, смотрите мне! — сказал один из них. — Если уроним его, то он, чего доброго, еще и оживет!

Могила, вырытая на полпути к холму, была устлана ветками. На ветки плеснули немного соджу, поставили гроб, на который каждый из родственников бросил по горсти земли. После того как могилу засыпали, друзья покойника взяли доску и отнесли ее обратно к дому. Там женщины демонстративно разбили три чашки с рисом и разорвали три пары шлепанцев, а увидев пустую доску, вновь зарыдали в голос. Вот какова была похоронная традиция, которую знала Ким Хван Мок.

Вообще, похоронные церемонии в Корее различались в зависимости от региона, но общим для них было потребление огромного количества алкоголя. И теперь это создавало некоторую проблему. Ким разъяснила, что закупка алкоголя в количестве, достаточным для пятисот человек, влетит в солидную сумму, но это вызвало недовольство.

— Это что ж, и выпить нельзя будет? — возмутился кто-то из офицеров.

Даже Ким Хак Су, несмотря на свои опасения по поводу дисциплины в лагере, заметил, что провожать мертвецов в последний путь водой или чаем — не по-корейски. Тогда Ким предложила выдать каждому солдату по банке пива «Кирин». Идея была одобрена, но с условием, что поскольку такие закупки не могут быть оплачены из войскового бюджета, то стоимость пива будет вычтена из жалованья каждого солдата. Ли Ху Чоль выразил удивление по поводу такой бережливости товарища Ким, и все рассмеялись.

Перед телами Чхве Хён Ира и двух его боевых товарищей, павших в бою с врагом, прошла процессия из пятисот солдат и офицеров с банками пива «Кирин» в руках, после чего героев перенесли в бронетранспортер, а потом похоронили на южном склоне холма в районе Хигаси, вдали от жилых домов и японских храмов.

Завтрак Ким состоял из чая и печенья с кедровыми орехами. Чай, хлеб, печенье, яблоки и другие фрукты всегда имелись в изобилии. На обед обычно подавались рис, суп и кимчи. Основным блюдом, как правило, являлись разогретые рыбные консервы; в супе попадались свинина, водоросли вакамэ или овощи и мисо. Поев, Ким отправилась на свое рабочее место в командном центре. У стены на диванах отдыхала ночная смена. Горело две люстры — поскольку в зале не было окон, искусственное освещение требовалось круглосуточно. Ким нужно было организовать встречи с представителями оптовых торговых фирм, крупными розничными продавцами электротоваров и поставщиками кухонного оборудования. Но сначала требовалось подсчитать расходы. В связи с прибытием ста двадцати тысяч человек пополнения она постоянно сталкивалась с множеством финансовых проблем, от которых голова шла кругом. Большинство офицеров, и в том числе командующий со своим заместителем, занимались политическими и военными вопросами, а вопросы снабжения целиком легли на плечи Ким Хван Мок и ее коллеги по финансовой секции На Че Ко. На текущий момент ежедневные расходы на каждого солдата составляли чуть меньше трехсот иен; на офицера — на десять иен больше. Такие суммы выходили благодаря дешевому рису, который мэрия обнаружила на брошенном складе. Но даже если исходить из этих сумм, то ежедневные расходы на сто двадцать тысяч человек составят тридцать шесть миллионов иен.

Изъятые у «преступников» средства — около тридцати миллиардов иен — На Че Ко частично инвестировал в зарубежные хедж-фонды. Ким с уверенностью могла сказать про себя, что стала специалистом по управлению инвестициями. Но факт оставался фактом: если три дня содержания личного состава обходились примерно в сто миллионов иен, то простой арифметический расчет показывал — изъятых тридцати миллиардов хватит максимум на три года. А если учесть стоимость жилья, одежды, медикаментов и электрических приборов, то средства истощатся уже через год. С конца минувшей недели количество арестов значительно сократилось — понятное дело, мало кто будет сидеть и ждать, когда его начнут стричь, как овцу. Кроме того, если китайское и американское консульства возобновят работу, то конфискация средств сделается весьма проблематичным вопросом, и в сложившейся ситуации даже финансовый гений майора На Че Ко окажется бессильным.

Командующий и старшие офицеры придерживались мнения, что прибывшим солдатам нужно обеспечить рабочие места непосредственно в Фукуоке. Однако служащие Восьмого корпуса были обучены воевать и убивать, но не работать. Кроме того, вследствие тесного общения с местным бизнес-сообществом стало понятно, что в Фукуоке и так переизбыток рабочей силы. Хан Сон Чин решил разоружить большую часть новоприбывших, хотя сторонники «жесткой линии» выражали свое несогласие с его позицией. Но разоружение, скорее всего, было обязательным условием США, Южной Кореи и Китая для возобновления работы их консульств. Были предложения реализовать излишки оружия или обложить местных жителей налогом на поддержание общественного порядка и безопасности. Впрочем, опасаясь решительного противодействия, подобные инициативы были отвергнуты.

Проконсультировавшись с майором, Ким поняла, что наилучшим выходом из положения будет организация уроков японского языка и профессиональной подготовки с тем, чтобы впоследствии превратить прибывших солдат в дешевую рабочую силу. Обучение должно занять от двух до шести месяцев. Но в то же время нужно было подсчитать все финансовые возможности, учитывая каждую иену, чтобы обеспечить прибывших хотя бы футболками и носками.

К семи часам помещение штаба наполнилось людьми, и пришлось зажечь все люстры. Большой телеэкран в углу показывал боевые корабли и самолеты, приведенные в состояние боевой готовности, однако никто не обращал на это никакого внимания. Корейцы не верили, что Силы самообороны вступят в противоборство с северокорейским флотом. Секретарь Кабинета министров чуть ранее заявил, что правительство Японии призывает США и расквартированные на островах американские войска к сотрудничеству и просит Совет Безопасности ООН осудить акт агрессии. Телеведущий сообщил, что на данный момент в стране не наблюдалось никаких признаков саботажа и диверсий на важных объектах вроде хранилищ сжиженного газа. Под давлением СМИ и оппозиционных партий правительство установило охрану хранилищ и ввело вокруг них пятикилометровую зону отчуждения. Однако по всей Японии было двадцать девять таких хранилищ и более тысячи километров трубопроводов, в связи с чем полностью обезопасить всю систему представлялось весьма затруднительно. Мысль о том, что любая попытка остановить северокорейские корабли приведет к террористическим атакам ЭКК на газохранилища, была подхвачена журналистами, и корейцы не преминули этим воспользоваться. На пресс-конференции Хан Сон Чин сделал следующее заявление: «Мы являемся регулярными войсками. Мы не партизаны и не террористы. Мы не приемлем террористическую идеологию. Но дело в том, что если японские власти не выстроят вокруг своих газовых хранилищ бетонные заграждения, то говорить об их безопасности не имеет смысла. Ведь все, что потребуется, — это обычная противотанковая ракета, выпущенная из-за границы зоны отчуждения. С этим сможет справиться даже ребенок».