Фатерлянд

— Мой отец — врач, — промолвила Ким. — И он тоже увлечен своей работой.

Еще не успев закончить фразу, она поняла, что говорит об отце в настоящем времени.

— Простите… мой отец уже умер.

Когда она служила в охране железнодорожных путей близ китайской границы, до нее дошли вести, что отец серьезно болен. Командир дал ей внеочередной отпуск. На следующее утро Ким села на поезд, а потом долго тряслась в кузове грузовика, который перевозил уголь. Когда она добралась, отец уже совсем ослаб, у него началась пневмония, и понятно было, что он долго не протянет. Ким сидела у его изголовья. В последние минуты он приподнял голову с подушки и сказал:

— Хорошо бы нам еще сходить на рыбалку…

А потом:

— Люби и береги своих детей.

Люби и береги своих детей… Она снова и снова повторяла эти слова, запрятанные в памяти.

Сейчас Ким пыталась что-нибудь сказать, чтобы разрядить напряженность, но у нее пересохло в горле и язык не повиновался. Сераги налил ей кофе, и она наконец задала свой вопрос: почему он пытался защитить тех солдат?

Доктор молча смотрел в окно. Из него хорошо был виден палаточный лагерь. Только что начался обед, и солдаты собирались за столами, на которых дымились котелки.

— Позвольте, я расскажу вам очень старую историю, — вздохнув, произнес доктор. — Во время войны я был свидетелем многих казней, которые мы проводили в вашей стране. Правда, мы делали и хорошие вещи — например, построили дороги и плотины, мы создали ирригационную систему и осушили большие площади. Я был совсем молодым и, конечно, не смог бы остановить расстрелы, но ужас в том, что я даже и не пробовал. Это мне просто не приходило в голову, так как я не видел в казнях ничего плохого.

Слушая доктора, Ким разглядывала книги в шкафах. Еще раз посмотрела на чучело цыпленка; оно было настолько искусно сделано, что птичка казалась живой. Кофе без сахара горчил, но от него шел чудесный аромат.

— Мне тогда было пятнадцать лет, — продолжал доктор. — Я совсем ничего не знал. Не то чтобы я был полным невеждой… но нет ничего хуже невежества. После того как мы вернулись на родину, мне начали сниться кошмары. Только много позже, когда я пошел учиться, до меня стал доходить смысл всех этих казней. С тех пор прошло уже семьдесят лет, но кошмары не уходят. Мне восемьдесят три, и я понимаю, что могу умереть в любой момент, но новые кошмары… нет, они мне не нужны.

Сераги замолчал и посмотрел на Ким, которая не выпускала из рук пистолет. Он не мог знать, что она хотела застрелить не доктора, а саму себя. Но стреляться в кабинете? Это создало бы кучу проблем для всех. Нет, это следует сделать где-нибудь в другом месте. «Люби и береги своих детей», — сказал ей умирающий отец. А она… она забыла его последние слова и жила по другим правилам.

Ким подняла глаза на Сераги и сказала:

— Знаете, я убила своего ребенка.

Из-за льющегося в окно света она не могла разглядеть выражение его лица.

После смерти отца Ким оставила службу на железной дороге, вернулась домой и вскоре вышла замуж за техника, работавшего на консервном заводе. В 2002 году у них родился ребенок. Их деревня была слишком маленькая, чтобы иметь возможность покупать что-то у китайских контрабандистов, и люди голодали. Правительство отпустило цены, и рис с кукурузой стоили теперь в сотни раз дороже. Причиной смерти ее отца была пневмония, но на самом деле он умер от недоедания. Матери пришлось зарезать овцу, из шерсти которой она когда-то связала свитер для Ким, и мясо продать на черном рынке. Денег надолго не хватило. Тогда мать решила насобирать хвороста на ближайших холмах, чтобы обменять его в Ранаме на яйца и мед, но местные жители уже подобрали все до веточки.

Муж Ким оказался находчивым человеком. Он придумал, как провести в их дом воду при помощи разрезанных вдоль бамбуковых стволов, а также научился делать мыло из жженых желудей. С рождением ребенка дела пошли хуже, и муж думал только о том, как бы украсть со своего завода несколько банок кошачьих консервов. Но завод, на котором он работал, находился в ведении Четвертого корпуса Народной армии, поэтому и сырье, и конечную продукцию вывозили военные грузовики.

Ребенок едва научился держать головку, когда у Ким пропало молоко. Она пыталась кормить малыша кукурузным соком, но кукуруза и рис становились все дороже. Муж не спал ночами. Жег желуди, фильтровал золу через конопляную ткань и смешивал полученный экстракт с измельченными кусками обычного мыла. В результате получалась пенистая жидкость, которую он разливал по бутылкам, чтобы потом продавать на черном рынке. Однако на рынке было гораздо более качественное китайское мыло, и он почти ничего не выручил. Мать Ким продала всю домашнюю мебель на китайской границе и на эти деньги купила кукурузу. Половину они продали в Ранаме, а вторую половину оставили для семьи. Книги отца и его медицинские инструменты тоже пошли на продажу. Последнее, что можно было реализовать, — промасленную бумагу, покрывавшую земляной пол. Ким вспомнила, что когда-то они с братьями ходили на море за моллюсками. Несмотря на страшный холод, она добралась до берега, но обнаружила, что и здесь ничего не найти. Тогда она предложила пойти на холмы ловить кроликов. Мать рассмеялась — кролики, как и прочая живность, включая голубей и диких уток, давно были истреблены. Раньше на холмах росли лекарственные травы, но и их не осталось.

После того как выпал первый снег, в их деревне состоялась публичная казнь. Муж Ким был потрясен, узнав в двух приговоренных своих товарищей по цеху — их поймали при попытке вынести с завода несколько банок консервов. После этого он впал в депрессию. Однажды он рассказал Ким, как рабочие жаловались друг другу: мол, «для заграничных кошек рыбы им не жаль, а нам — шиш без масла». Эти разговоры услышали солдаты и избили рабочих до полусмерти. Потом муж ушел от них и, переправившись через реку Туманная, стал работать в Китае. Как-то раз он объявился дома с мешком пшеничной муки, и больше его уже не видели. Слухи ходили разные — кто-то говорил, что он утонул при переправе, а кто-то считал, что его поймали и расстреляли северокорейские пограничники. Впрочем, находились свидетели, утверждавшие, что он прекрасно устроился в Китае с какой-то этнической кореянкой. Судьба его так и осталась неизвестной.

Однажды братья позвали Ким, чтобы сходить на холмы за сосновой корой, которую у них в деревне теперь употребляли вместо хлеба. Кора отслаивалась с трудом, и после работы долго кровоточили пальцы. Дома они пользовались острым камнем, чтобы удалить верхний слой и живицу. То, что оставалось, на ночь помещали в воду, а потом кипятили с добавлением двууглекислого натрия. Слив остатки воды, массу сушили двое суток, подсохшую, складывали в мешок из конопляной материи, а потом, не вынимая из мешка, мяли при помощи круглого камня. Полученный порошок смешивали с пшеничной мукой или кукурузной мукой, а потом пекли лепешки. Волокна сосновой коры были безвкусными и плохо переваривались, отчего сильно раздувался живот. Именно это и произошло с годовалым ребенком Ким, который был слишком слаб, чтобы плакать. Сосновая кора облегчала чувство голода, но она почти не переваривалась. Ким выбирала древесные волокна из прямой кишки своего мальчика.

Как-то раз, пережевав волокна, чтобы сделать их помягче, Ким дала ребенку тюречку, но он не смог ее проглотить. Ким заставила, ребенок проглотил совсем немного и тут же начал извиваться, а через некоторое время его животик раздулся, как шар, — древесные волокна закупорили кишечник. После смерти отца в деревне не было доктора, и в тот же вечер малыш умер. В деревнях матери опасались класть своих детей в колыбель — всегда похлопывали их по животу, чтобы выходили газы. Когда Ким увидела чудовищно распухший живот своего ребенка, она решила, что убила его, и этот грех не сможет искупить даже ее собственная смерть.

— Я поступила глупо, — сказала она Сераги. — Я пришла к вам, чтобы рассказать эту историю, но это все равно не может искупить моей вины. Я прошу прощения за мое вторжение к вам.

Ким не выполнила последней воли своего отца. Она не любила своего ребенка, убила его, а затем попыталась бежать от реальности. Но когда она увидела доктора Сераги, бегущего в белом халате к месту казни, она вспомнила о своем отце. Ирония судьбы заключалась в том, что если бы Ким не приехала в Японию, то она, возможно, и не осознала бы того, что с ней происходит: что ее любовь к Республике затмила все остальные чувства. У нее было только одно оправдание: в КНДР в тот голодный год многие потеряли детей, и это как-то смягчало боль собственной потери.

Ким положила ПСМ в сумочку. Ей было стыдно перед доктором за то, что она заняла его время из-за своих эмоций.

Сераги продолжал неподвижно сидеть в своем кресле, не сводя с нее глаз. За окном маячила громада отеля, напоминавшая вонзенный в землю нож. Вдруг Ким увидела, как из окон второго этажа повалил белый дым, а через мгновение раздался звук взрыва. Доктор Сераги вздрогнул и тоже посмотрел в окно. Ким вынула из сумочки телефон и набрала номер Ли Ху Ноля. В этот момент донесся грохот второго взрыва.