Фатум. Том первый. Паруса судьбы

– Пусть так. Что предлагаешь, Брэтт?

Тот ответил не сразу, стирая со щеки струйки ползущей из пореза крови.

– Мы убьем его на дороге за городом.

* * *

Утром следующего дня князь Осоргин благополучно отправился в путь, не ведая, что Петербург к обеду был в плену чудовищной новости.

Домыслы строились преразличные. Дикое убийство отставного генерала Друбича, возвращавшегося из театра домой, не укладывалось в головах.

И лишь в одном дворце знали точно, в другом догадывались, откуда тянулся след, способный привести к истине.

Часть 2 Восточные ворота

Глава 1

Стояла ранняя, хмурая весна. По ночам земля еще крепко подмерзала, схватываясь камнем. Колючие ветры разгуливали по закоулкам простывшего с зимы Охотска, хищно бросались на прохожих, впивались ледяными когтями в лица.

В один из таких дней Палыч, денщик капитана Преображенского, дробливо постучал в двери господского дома. Громкий постук повторился, после чего кованая ручка скакнула вверх, лязгнула щеколда, и дверь распахнулась. Расправив на себе смятый кожан, насквозь пропитавшийся холодной дождевой водой, денщик юркнул в теплые сени.

Это был невысокий кряжистый старик лет шестидесяти, с темным, как бурак, от мористого загара лицом. На моряка он походил мало, но что-то выдавало в нем морскую закваску. Просмоленные седые волосы слипшейся паклей валялись на вороте его изрядно потертого кожана. Беспокойный взгляд старика резанул по сумери сеней, лицо напряглось.

– Андрей Сергеич, батюшка! Где вы?
–  осипшим от волнения голосом позвал он.

Ответа не последовало. Тогда Палыч ловко крутнулся на низких деревянных каблуках и бросился к дверцам, которые вели в комнаты. Проскочив пару из них и не узрев своего барина в горнице, слуга закудахтал:

– Господи Иисусе Христе, да что ж за напасть?! Где вы, вашескобродие? Откликнись, не таись!

– Будет горло драть, не на палубе, чай,- послышался вдруг из комнаты напротив спокойный голос. Бархатная занавеска качнулась, навстречу денщику вышел капитан Преображенский. Был он двадцати восьми лет от роду, высок, приятно широк в плечах, тонок в талии; крупные черты не портили его гладко выбритого породистого лица, которое выглядело обветренным и суровым от долгих странствий. Жесткая складка рта выдавала если не своенравный, то, без спору, вспыльчивый, не терпящий возражений норов. Длинный, ниже плеч, темный волос был зло зачесан назад и туго схвачен атласом черного банта, зеленые глаза взирали строго.

– Ну?
–  барин раздраженно поглядывал на вестового из-под угольных бровей.

– Андрей Сергеич, сокол, ну-тка, собирайтесь скоро. Боюсь, не поспеем. Распух он весь, ровно восковой… хрипит… Часом, Богу душу отдаст. Тайное дело у него до вашего благородия. Ни в какую глаголить не желат… Чистый немтырь.

– Кто он?

Старик трижды перекрестился, глядя на иконы с неугасимой лампадкой, и продолжил неистово:

– Кажись, казак… На смолокурне помират. Артельщики наши егось нонче на трахте подгребли… В беспамятстве был. В двух местах пулями дырявлен… И в глазах -страху, аки с дьяволом обнялся, али с чем еще похуже… ежли тако водится…

– Хватит вздор молоть. Сыт!
–  резко оборвал Преображенский.- Лошади под седлом?

– Так точно-с! У ворот, родимые. Пожалуйте, сапоги ваши и плащ,- скороговоркой выпалил перепуганный Палыч.

Глава 2

Они неслись во весь опор за крепостной вал, разбивая в клочья загустевшее грязье, пугая дюжим скоком честный люд.

Дорога на смолокурню была местами избоистая -страсть, особенно ныне; лошади заступали в грязь по колено, вымогаясь из последних сил.

Миновали первый косогор, дыбившийся чернильным горбом, а затем другой, помельче. И тут уже нырнули в лес. Прибрежный чахлый ельник стоял густо, штыковой стеной без конца и краю. По узехонькой бровке дороги, где лес был толику прорежен, лепились жидкие кусты ивняка и березы. Оставшаяся каким-то чудом листва крючилась черным лоскутьем, шелестела мертвым шепотом, ко-гда ее трепал залетевший ветродуй с океана.

Всадники выскочили на опушку леса. Пар клубами валил от взопревших лошадей, забрызганных на пару с седоками липучей слякотью по самые уши.

– Приехали, ваше благородие,- буркнул раскрасневшийся Палыч.- Вона, гляньте-ка, Андрей Сергеич,- он ткнул перед собой черенком нагайки.

На другом берегу безымянной речонки, одного из мелких притоков Охоты, проглядывали покосившиеся редкие и гнилые, как зубы старухи, избы артельщиков.

Вместо ответа капитан резко стряхнул с треуголки скопившуюся воду, пришпорил одеревеневшими в стременах ногами жеребца.

В народе прозвали стан артельщиков имечком темным -Змеиное Гнездо. Это было прибежище отпетой рвани и босяков, прикипевших к излучине омутистого притока. Месяца не проходило, чтобы в этом логове не перерезали кому-нибудь горло, то вдруг приключалось знатное воров-ство или сбыт краденого… Словом, человек порядочный и честный места сего сторонился, как черт ладана, и без нужды носа сюда не казал.

* * *

У Палыча засосало под ложечкой. Страх вторично схватил старика за ворот. Так же, как и в первый раз, когда он пытался докопаться у раненого, почему ему нужен барин. Однако нынче страх был вдвое ознобливее: денщик дрейфил за хозяина, которого безумно любил и уважал. И ей-Богу, не только за кус с барского стола. Шутка ли, вся жизнь Палыча проходила в неусыпном дозоре об Андрее Сергеевиче, коего с малолетства оберегали его руки и глаза.

Он остро помнил тот день, когда покойный барин приставил его, Палыча, бывшего яицкого казака, дядькой к розовощекому барчуку, при сем молвил, сыграв желваками:

– Бога ради, не изувечь, не утрать ребенка…

Помнил и то, как в ответ, молитвенно прижав ладони к груди, он побожился беречь и холить мальчонку. Семьей старик так и не обзавелся… А поэтому смысл жизни для него заключался в опеке Андрюшеньки. Сам же Палыч разумел так: Андрей Сергеевич ему заместо сына Богом даден.

Капитан платил той же монетой: искренне любил своего слугу и не мог обойтись без него, как обедающий без ложки за столом.

* * *

В переузье они вброд перешли мелководье и, выбравшись на противоположный берег, оказались в центре поселения. Навстречу им с оглушительным лаем выметнулась свора полудиких собак.

– Цыц, зверье! Чу-ка!
–  рыкнул Палыч, нагайка угрожающе взлетела над клыкастыми пастями. Властный окрик и свист над ушами осадил осатаневших псов. Зло ворча, они отбежали на почтительное расстояние и зорко следили за чужаками.

У одной избенки на высохшем бревне мостилось с десяток мужиков: драные косматые шапки, сизый дымок самосада, трубки с медными цепочками, что были в обменном ходу с инородцем на пушнину. Лесная братия безучастно поглядывала на приезжих.

Преображенский скосил глаза: две бойницы вместо окон слепо таращились на речушку. Андрей заметил прильнувшие к ним испитые женские и детские лица. Они воровато, исподлобья зыркали на него, будто боялись чего-то.