Фатум. Том первый. Паруса судьбы

– Эх, господа, боль сердечная! Речь-то ведь идет о цели России в Америке! Поймите, сие не только торговая кампания и промысел морской. Высочайшие привилегии, дарованные нам, содержат значение государственное! А совет компании, в коей все мы состоим, создан монаршим соизволением. Извольте еще раз взглянуть сюда!
–  Булдаков указку держал как шпагу.- Нам, господа, с Божьей помощью предстоит реализация грандиозного по своим устремлениям плана.

Эбеновая указка поползла на юг от Аляски, минуя остров Ванкувер²⁰.

– Все западное побережье, включая Калифорнию, Санд-вичевы острова²¹, южную часть Сахалина и устье Амура,-сии колонии вместе с Камчаткой, Алеутскими островами и собственно Аляской должны превратить северный бассейн Тихого океана во внутренние воды Российской Империи! Верхняя Калифорния²², господа, как вы знаете, наш самый южный форпост. Но, замечу, помимо ее стратегиче-ского назначения, она не должна, а обязана послужить еще и земледельческой житницей для россиян в Америке. Теперь - Сандвичевы острова,- Михаил Матвеевич азарт-но прищурил правый глаз, сладко затягиваясь француз-ским табаком.- Они являются главным пристанищем для всех судов, оные совершают дерзновенные хождения между Азией и Америкой. Именно сии острова, господа, по моему глубочайшему убеждению, отдадут под контроль российской десницы всю морскую торговлю с Китаем. Это ли не велико? Я уж не считаю нужным здесь сыпать слова о том, что одновременно нами ведется планомерное наступление на Китай, а также на английские, испанские и голландские колонии в Азии. Вы способны на миг представить воплощение сего колоссального плана?

– Признаюсь, с трудом, Михаил Матвеевич,- осторожный Молчанов был само внимание, но его лицо с косо нависшими бровями восторгом не сияло.- Тем не менее, я способен и не на миг представить, что Калифорния, хотим мы того или нет, покуда незыблемая собственность Испании. И сей прожект, господа, опасен, ибо пуще возбудит противу Мадрида к России. Вспомните басню: осмотрительный опасался, да и был цел; опрометчивый - напротив, да и был съеден.

Булдаков зарделся пылающей головней, но молвил по обыкновению уверенным тоном:

– А ты - скептик, брат. Право, не замечал за вами сего греха. Но я возьмусь развеять ваши опасения, милостивый государь. Мадрид,- Михаил Матвеевич вонзил указку в самое сердце Испании,- был силен, да весь вышел. Судите сами: война с Наполеоном, кровопролитные восстания в колониях, темные интриги при дворе и, наконец, больной зуб в десне испанской короны - Кадисское ре-гентство! О, нет, господа, Мадриду не до Калифорнии. Вспомните якобинский диктат: когда в доме пожар, о соседях не думают. А значит, лакомый кусок будет взят сильнейшим. Разумеется, всё решится миром. Кстати, Баранов²³ и Кусков²⁴ уведомляют: туземцы вельми как охотно ссуживают нам свои земли. И полно вам сомневаться, Фердинанд²⁵ не рискнет ссориться с победителем Буонапарта из-за мелких недоразумений.

– Но Англия, черт возьми!

– Вот эта мозоль побольнее!
–  первенствующий директор скрипнул зубами и утерся платком.- Но насколько можно судить из верных уст, англичанам нынче не до России. Они по горло увязли в войне с американцами…

– Это уж точно! Монархи начинают вести себя разумно лишь после того, как исчерпают все другие возможности…

– Хватит ребячества!
–  Румянцев грохнул по столешнице.- Хватит гадать на кофейной гуще!

Господа притихли, с опаской глядя на графа Николая Петровича. Того лихорадило.

– Ужель не ясно, помыслы наши гроша не стоят, ежели сильный мира сего прислушивается к подлейшей клевете! Клевете бесстыдной, без меры и приличия!

Волевая, что порез кортика, ямочка на подбородке, воспаленные бессонницей глаза с красными ячменными веками и подвижные во гневе, словно порхающие крылья, темные брови испугали соратников. Многие повставали со стульев, болея душой: уж не приключился бы с канцлером новый удар. Все держали в памяти тот случай, когда Румянцев, сопровождая Императора в Вильну, был там разбит параличом.

– Будет, ваше сиятельство,- вкрадчиво вставил Булдаков, мягко отложил указку и подошел к тяжело дышавшему графу.- И на море случается чехарда: шторм, буря, шквал… Станем вместе поднимать паруса, командор,- он оглянулся на замерших офицеров, и его большая, теплая ладонь согрела холодные персты старика.

Николай Петрович взглянул на простое лицо Михаила Матвеевича, и грудь его заныла от щипательно-теплой волны благодарности. На глаза предательски навернулись слезы, но тут же пропали, точно пожалели седого канцлера.

Булдакова, младше его на 12 лет, граф знал еще с тех времен, когда пребывал в должности министра коммерции. Тот был талантливым самородком из сословия не громкого, но с крепкой жилкой, торгового. С зеленой юности он вел торговлю с китайцами. Пришелся по сердцу великому путешественнику Шелихову, да так, что после его кончины безутешная вдова выдала за Михаила дочь.

На дворе еще топтался девяносто девятый год, а Булдаков уменьем да рвением добился, чтобы Российско-Американская Компания была обласкана и принята под Высочайшее покровительство. Он же и возглавил совет директоров. За выслугу и жертвенность во благо Отечества ему был жалован чин коллежского асессора и серебряная шпага.

В третьем году он, ратуя за расширение торговых операций, влез по уши в долги, но снарядил кругосветную экспедицию. Его величество, лично знавший Булдакова, изволил после удачного завершения плавания наградить его орденом Святого Владимира IV степени.

Румянцев губ не разомкнул, но в сыром блеске его очей Михаил Матвеевич, равно как и весь совет, прочитали низ-кий поклон признательности и испытали душой крепкую боль за старика. Перед ними стоял тот же человек, некогда блестящий канцлер, с осанкой родовитого вельможи, сына екатерининского героя, но теперь, увы, не с гордо поднятой головой, а с погасшим взором, согбенный бременем царской опалы, сирый и одинокий в своем тускнеющем величии.

Все это знали и все молчали. Начиная с двенадцатого года, Императора во всех кампаниях сопровождал не старый канцлер, а граф Нессельроде, назначенный, кстати, временно заведовать Министерством иностранных дел.

Николай Петрович, обведя своих питомцев взглядом, спокойно сказал:

– Да, господа… вы правильно всё истолковали. Номинально я еще держу дипломатический штурвал нашего корабля, но управляют им чужие руки. А посему,- голос его звучал по-ратному твердо,- мне стоит поторопиться сделать прощальный залп. А вам, други,- он с надеждой посмотрел на свою смену и отечески улыбнулся,- помочь старику.

За спинами собравшихся послышались шаги. Господа обернулись: в дверях стоял подрумяненный морозцем князь Осоргин.

Глава 8

Унылая осень, объевшись туманами, колючими дождями, свинцовой ватой облаков, уступила место русской зиме: студеной, ворчливой, седой,- а леди Филлмор по-прежнему пребывала в Северной Пальмире.

«Боже, я всё еще здесь…» - кутаясь в черную пену кружев, склонив задумчиво голову, она стояла у высокого окна, устало наблюдая за падающим снегом. Изящные пальцы бессознательно гладили червонное золото подаренного распятия.