Фау-2

Что до момента, когда он по-настоящему познакомился с фон Брауном — это случилось в следующем году, и тут он мог указать точную дату: 15 октября 1929 года, на премьере фильма Фрица Ланга «Frau im Mond» — «Женщина на Луне» — в кинотеатре УФА-Паласт ам Цоо в Берлине. Студия наняла Общество космических полётов, чтобы те подготовили работающую ракету к мероприятию, но они с задачей не справились. Зато фон Браун, чья семья была состоятельной и влиятельной, сумел достать Графу билет. Он даже одолжил ему смокинг, чтобы они могли затеряться среди высокопоставленных гостей. Более того, фон Браун подошёл и представил их обоих самому Лангу. Граф никогда не забудет, как великий режиссёр прищурился сквозь монокль, будто этот неловкий школьник и впрямь был существом с Луны.

С тех пор они стали часто видеться. Граф был единственным ребёнком в семье двух учителей — отец преподавал английскую литературу, а мать музыку — замечательные, добрые, уже немолодые родители, которые не проявляли ни малейшего интереса к космосу или технике, но выучили его английскому, чтобы он мог читать научную фантастику Герберта Уэллса. Фон Браун стал его самым близким другом. Он садился на трамвай и ездил в особняк фон Браунов на окраине Тиргартена, где им прислуживал дворецкий и подавали лимонад. Они писали собственные фантастические рассказы — про межпланетные путешествия и орбитальные станции. Собирали деньги на нужды Общества космических полётов, открыв стенд в универмаге Wertheim. («Дамы и господа, — провозглашал фон Браун, — человек, который однажды ступит на Луну, уже живёт среди нас!») Оба поступили в Технический институт в Шарлоттенбурге, изучали теоретическую физику, а затем прошли по полгода практики на производстве: фон Браун — на заводе Borsig, выпускавшем локомотивы, а Граф — на заводе Daimler-Benz в Мариенфельде.

Примерно в то время Общество — бедное собрание энтузиастов и мечтателей, среди которых было несколько серьёзных инженеров, таких как Карл Ридель и Хайни Грюнов, оба — механики, — сумело уговорить городские власти Берлина выделить им пустырь на севере города, возле Тегеля, где ещё со времён Великой войны сохранились несколько крупных, заброшенных артиллерийских бункеров. В старом караульном домике они обустроили клуб, принесли походные кровати и примус, чтобы можно было оставаться на месте по нескольку дней подряд, прикрепили на стену логотип из Женщины на Луне — ослепительную даму на серпе Луны — и назвали это заброшенное болотистое убежище Raketenflugplatz — Ракетный аэродром.

И со временем, в значительной степени благодаря усилиям Риделя, им действительно удалось построить ракету. Они назвали её «Репульсор» — в честь космического корабля из одного из любимых научно-фантастических романов общества, Две планеты. Она была уродливым устройством, ничего общего не имевшим с изящными аэродинамическими красавицами, которые они построят позже — название «Repulsive» (Отталкивающий) подошло бы куда больше. Фюзеляж представлял собой тонкую металлическую трубу длиной три метра и диаметром всего десять сантиметров, с двигателем в яйцевидном отсеке в носовой части и с контейнером в хвосте, содержащим сигнальную ракету и парашют. Главной инновацией стала схема подачи топлива, которую они придумали — в точности такая, какую впоследствии применят в Фау-2: спирт и жидкий кислород в раздельных баках, установленных один над другим, подававшиеся в камеру сгорания под давлением сжатого азота. Удивительно, что они тогда не взорвались. Они открывали подачу топлива и начинали обратный отсчёт с десяти — драматический элемент, позаимствованный из «Женщины на Луне», — после чего кто-то выбегал вперёд, подносил горящую тряпку к соплу и бросался в укрытие. В удачные дни 160 фунтов тяги поднимали Репульсор на высоту до тысячи метров, и парашют мягко опускал её обратно на землю. Конечно, были и неудачные дни. Часто эта длинная металлическая «метла» не срабатывала или улетала на уровне деревьев; однажды они угодили прямо в казарму полиции.

Формально старшим инженером был Ридель, а номинальным руководителем — бывший пилот Рудольф Небель. Но уже тогда главным центром притяжения оставался фон Браун: всегда с улыбкой — его прозвали Sonny Boy, в честь хита Эла Джолсона, — он быстро учился, умел работать руками не хуже, чем головой, и горел жаждой стать первым человеком в космосе. Летом 1932 года его отец, аристократ и помещик, был назначен министром сельского хозяйства в правительстве фон Папена. Похоже, за ужином он замолвил словечко перед кем-то важным из военного ведомства, потому что вскоре Общество пригласили провести демонстрацию их ракеты на армейском полигоне в Куммерсдорфе. Испытание обернулось фиаско: струя выхлопа прожгла сварной шов, и ракета рухнула через несколько секунд после старта. Но офицеры были очарованы фон Брауном — они сразу разглядели потенциал двадцатилетнего юноши: вежливый, живой, с лёгкостью находил общий язык со старшими. Через пару месяцев он влетел в клуб Общества на Ракетном аэродроме с новостью: он договорился. Армия будет финансировать их исследования. Было лишь одно условие — работу придётся продолжить в обстановке строжайшей секретности, за стенами Куммерсдорфа.

Никто из остальных не хотел туда идти. Небель симпатизировал нацистам и презирал консервативную армию. Рольф Энгель, тоже двадцатилетний, был коммунистом и не желал иметь дело с военными. Клаус Ридель — утопист, противник любой войны. Отец Графа был отравлен газом в Первую мировую и всю жизнь поддерживал Лигу Наций. Фон Браун убеждал их, что упускать такой шанс — безумие:

— Мы даже не знаем, как измерить результаты испытаний — расход топлива, давление сгорания, тягу. Как мы можем двигаться вперёд, не имея для этого оборудования? А где мы его ещё достанем, кроме как через армию?

«Ваши родители были коммунистами, так?»

Нет, они состояли в Социал-демократической партии.

Один из гестаповцев закатил глаза. Социалисты, коммунисты, пацифисты — для него это было одно и то же.

Споры в Ракетном аэродроме о том, что делать дальше, быстро переросли в ссору. Прозвучали резкие слова. В итоге никто, кроме фон Брауна, не отправился в Куммерсдорф — теперь он был связан правилами военной тайны. Это был последний раз, когда Граф разговаривал с ним почти за два года.

А за эти два года произошло многое. Граф оказался в центре Берлина в ту ночь, когда нацистское факельное шествие прошло через Бранденбургские ворота к Рейхсканцелярии в честь прихода Гитлера к власти. В следующем месяце он видел зарево в небе — горел Рейхстаг. Когда режим воспользовался всеобщей паникой, чтобы начать преследование оппонентов, его родители оба потеряли работу. Осенью гестапо провело обыск на территории Ракетного аэродрома, сняло отпечатки пальцев со всех участников и заставило членов общества подписать обязательство не делиться своими разработками с «иностранными державами» — документ, не имевший особой ценности, так как эксперименты к тому моменту практически прекратились из-за нехватки средств. В это время Граф уже покинул Технический институт и учился в Берлинском университете, готовясь к защите диссертации.

Иногда он мельком видел высокий силуэт фон Брауна в коридоре или на улице поблизости, а однажды, гуляя в парке неподалёку от Александрплатц, ему показалось, что он увидел его верхом на лошади. Но всадник был слишком далеко, к тому же на нём была форма СС, и Граф отбросил мысль, сочтя это невозможным.

Как бы то ни было, они снова встретились только летом 1934 года — к сожалению, Граф не мог назвать гестаповцам точную дату, хотя помнил, что это было ближе к вечеру. Он сидел у себя в мрачной однокомнатной квартире в районе Кройцберг, писал диссертацию «Некоторые практические проблемы жидкостной ракетной тяги», когда услышал, как на улице за окном кто-то давит на клаксон. Звук был такой громкий и не прекращался, что в конце концов он поднялся посмотреть, что происходит. На тротуаре стоял фон Браун, с рукой на клаксоне, и смотрел прямо на окна дома. Ничего не оставалось, как спуститься и сказать ему, чтобы он замолчал.

Он совершенно не обиделся.

— Руди! Мне сказали, что ты живёшь в этом доме, но я не знал номер квартиры. Садись, я хочу тебе кое-что показать.

— Уходи. Я работаю.

— Ну же, ты не пожалеешь. — его неотразимая улыбка и рука на плече.

— Нет, это невозможно.

Но, разумеется, он пошёл.

В те дни фон Браун ездил на крохотном, потрёпанном двухместном Ханомаге, который купил за сто марок. Машина выглядела как моторизованная детская коляска: без крыши, а местами и без дна. Граф видел, как дорога мелькает под его ногами, пока они мчались на юг, прочь из города, в сельскую местность. Говорить было слишком шумно. Он догадывался, куда они направляются. Через полчаса они свернули с шоссе. Фон Браун показал охраннику пропуск, и они проехали мимо кирпичного административного корпуса армейского испытательного полигона в Куммерсдорфе, пересекли плоскую пустошь и подъехали к скоплению бетонных построек и деревянных бараков.

— Вернер...

— Просто выслушай.

Снаружи это выглядело довольно заурядно. Но внутри фон Браун провёл его сквозь настоящий рай — по крайней мере, в глазах Графа: выделенная конструкторская мастерская, рабочие помещения, фотолаборатория, диспетчерская, полная измерительной аппаратуры, и наконец, лучшее из всего — бетонный бункер под открытым небом, в центре которого возвышалась А-образная рама из тяжёлых металлических балок, высотой около трёх метров. На ней, закреплённый на жёстких кронштейнах, висел ракетный двигатель. По его бокам тянулись топливопроводы и кабели. Внизу торчало сопло. Фон Браун жестом показал укрыться за низкой стенкой, затем обернулся и поднял вверх большой палец.