Фау-2

— Ну, как хотите, — ответил Граф и ускорил шаг.

Фау-2 возвышалась над ним монстром, размером в семь с лишним его роста, хотя сейчас казалась ещё выше. Он снял фуражку и прищурился, глядя вверх. С трансформатором, вероятно, и была проблема. В Пенемюнде выяснилось, что ракета склонна к воздушному подрыву в конце полёта из-за жара при входе в атмосферу, поэтому на верхнюю часть корпуса поставили металлический кожух. Но зимой, по-видимому, это вызывало усиленное конденсирование, что, в свою очередь, замыкало проводку. Решаешь одну проблему — создаёшь другую.

Лестницу уже везли на прицепе за небольшим грузовиком. Водитель остановился у основания ракеты, выскочил и сразу принялся отцеплять её — это была пожарная выдвижная лестница из трёх секций. Другой солдат передал Графу ящик с инструментами. Оба тревожно косились на дым. Граф выбрал пару маленьких гаечных ключей, отвёртку и фонарик и запихнул их в карманы пальто.

Он поставил ногу на первую ступеньку и начал подъем. Нижняя секция, самая широкая, была ещё прочной, но выше лестница становилась всё более хрупкой, а ветер крепчал, швыряя полы его пальто. Он держал взгляд строго вперёд, убеждаясь, что каждая ступень под ногой надёжна, прежде чем сделать следующий шаг. Он миновал отсек двигателя, бак жидкого кислорода, бак со спиртом. В месте, где фюзеляж начинал сужаться к носовому обтекателю, он достиг второго отсека управления.

Из-под люка валила чёрная гарь. Ему пришлось снять правую перчатку, чтобы взяться за отвёртку и открыть люк. Когда он открыл его, вырвался густой поток едкого дыма. Он отвернул голову, чтобы не надышаться, и от этого движения взгляд скользнул в сторону. Он увидел дорогу, машины сопровождения, далёких солдат, наблюдавших за ним — и в тот миг у него как будто ослабли руки и ноги. Он вцепился в лестницу, пока нервы не успокоились настолько, чтобы он смог освободить одну руку и снова натянуть перчатку.

Он сунул руки внутрь ракеты, вертя головой из стороны в сторону, кашляя, с глазами, полными слёз. Хорошо ещё, что он знал внутренности этого отсека как свои пять пальцев — работать приходилось почти вслепую, ощупью, от распределительной коробки к фильтрующему блоку и далее к главному электрическому узлу. Он нащупал гаечный ключ и провёл им по корпусу, пока не нашёл пару болтов, удерживающих трансформатор. Через пару минут ему удалось их открутить. Он обеими руками выдернул трансформатор — металл обжигал лицо жаром. Он крикнул Биваку внизу, чтобы тот отошёл, и швырнул устройство как можно дальше.

Дым сразу же начал рассеиваться. Он включил фонарик и осмотрел отсек. Большая часть резиновой изоляции на кабелях расплавилась. Фанерная обшивка вокруг отсека была обуглена. В остальном серьёзных повреждений не наблюдалось. Он закрыл люк. Очень медленно, не глядя вниз, он начал спуск.

Когда он достиг земли, у ракеты уже собрались десятки человек — и пешие, и на грузовиках: не только Зайдель с расчётом, но и сам полковник Хубер, сидевший на переднем сиденье штабной машины. Бивак нагнулся над обгоревшим трансформатором. Он попытался его поднять, но металл был слишком горячим — даже в кожаных перчатках, и он тут же уронил его.

— Как сильно повреждена ракета? — спросил Зайдель.

Граф снял перчатки, сел на корточки отдышаться:

— Вроде не повреждена. Только трансформатор.

— Что предлагаешь?

— Слить топливо, отправить в ремонт на проверку электроники.

— А если просто заменить трансформатор?

— Можно, но зачем рисковать?

— Вы же сказали — нет повреждений, — вмешался Бивак.

Граф встал:

— Вероятно, нет. Но уверенность будет только после проверки.

— Сколько займёт слив топлива?

— Пару часов.

— Полдня потеряете, и у Лондона будет выходной! А если запустить — что худшее может случиться?

— Осечка, — ответил Граф, уже едва сдерживая раздражение. — Или промах, и в пустую сотни тысяч рейхсмарок.

Подошёл Хубер:

— Итак, господа?

— Доктор Граф рекомендует отменить пуск. Штурмшарфюрер — против, — доложил Зайдель.

— Не обращайте на меня внимания, — Бивак махнул блокнотом. — Я здесь только наблюдатель.

Хубер посмотрел на ракету, на обгоревшую деталь, на Графа — и на блокнот Бивака. Граф почти слышал, как скрипят шестерёнки в голове полковника.

— На войне надо рисковать. В этом суть национал-социализма. — Он кивнул Зайделю. — Заменить деталь. Запуск — провести.

Граф отвернулся, с отвращением. Хотел закурить — не позволили. Осталось лишь ходить кругами, как в Пенемюнде, пока всё не будет готово.

Трансформатор доставили на мотоцикле. Один из унтер-офицеров быстро поднялся по лестнице, установил его. Отсек закрыли, лестницу убрали, подключили кабели. Прозвучал сигнал тревоги. Люди спрятались в укрытиях. Зайдель, Хубер, Бивак и Граф отправились к пусковой машине.

Внутри было тесно и холодно — люк на крыше открыт. По громкоговорителю из Гааги подтвердили: самолётов противника в радиусе 50 км нет.

— Готовы к пуску.

— Каков порядок?

Граф отступил в угол. Пусть Зайдель объясняет:

— Пять положений тумблера. Сейчас — первое...

Сержант выглянул в люк:

— Обратный отсчёт.

Десять… девять…

Второе положение — закрытие клапанов, подача воздуха в бак кислорода.

Восемь… семь… шесть…

Третье — подача перекиси и перманганата в турбонасос. Искровой воспламенитель, как огненное колесо.

Пять… четыре…

Четвёртое — подача топлива в камеру сгорания. Пламя охватывает основание.

Три… две… одна…

— Пуск! — Сержант спрятал голову, захлопнул люк.

Пятое — турбонасос на полную. Топливо с бешеным давлением врывается в камеру. Машина задрожала. Шум, рождающийся в солнечном сплетении, расходился во все стороны. Лесной мусор стучал по броне. Граф зажал уши и начал молиться.

4

К этому моменту Кэй стояла на углу Чансери-Лейн и Уорик-Корт, держала чемодан и наблюдала, как машина «Скорой помощи» пытается протиснуться через переполненную улицу в сторону больницы Бартс. Прошло уже семьдесят шесть минут с момента удара ракеты. Улица была заполнена выжившими и зеваками. Водителю пришлось включить звонок, чтобы расчистить путь. Люди поворачивали головы, отходили на тротуар, сталкивали других с дороги, а потом снова возвращались назад.

Наконец «скорая» исчезла из виду, и звук звонка затих. Но Кэй даже не пошевелилась. Голова казалась именно полузасыпающей — она могла думать только об одном за раз.