Фаустерон

Именно. Но разве меня это касается? Пускай себе воскрешает своих покойников. Пускай даже снова их замораживает. Пусть бьет меня каждый день по лицу, лишь бы было так хорошо, как сейчас. Я даже запел. Замурлыкал что-то себе под нос. Может быть, слишком громко? Черт знает что. Неважно. И в этот самый момент отворились большие двери, словно в актовом зале университета.

Женщина была в коротком халатике, в туфельках, волосы вроде слегка слипшиеся. И накрашена словно кукла, только что снятая с витрины. Я видел это отлично, несмотря на полумрак. Не знаю почему, но меня смутило, что я тоже в халате и босиком, и в таком состоянии, вдобавок держу в руке рюмку. Но это мое смущение тут же прошло. На всякий случай я встал за большой черный стол, так что лишь верхняя половина оказалась на виду. И вот какой забавный разговор произошел между нами; .

– О-о-о, кто вы? Я ничего о вас не слышала.

– А вы ищете Юрека? Он внизу, выпускает каких-то животных из холодильника.

– Меня он уже выпустил.

Естественно - в таком халатике она не могла прийти с улицы. Вероятно, выражение лица у меня было дурацкое, так как она рассмеялась. Засмеялся и я, хотя и ощутил замешательство.

– Вас? Ну да, это же вы! И как вы себя чувствуете?

– Чудесно. Но почему ты сидишь за этими дурацкими шторами?

Она подбежала к окну, встала на цыпочки. Я поворачивался за ней, как подсолнечник за солнцем. Так мне вспоминается. В окно брызнул свет. И она, со спины, на фоне этого света была воплощением женственности.

– Чудесно, - повторила она.
– Жить так приятно.

– А разве вы что-нибудь помните о...

– Слушай, не морочь мне голову.

Она подошла к столику с графином. Налила себе и выпила залпом. Я заметил, что руки у нее слегка дрожат. Часть жидкости пролилась. Она жестом пригласила меня сесть рядом с ней, на кушетку. Смущенный, но послушный, я сел и выпил. Она тоже. И еще раз. И еще.

– Веселый ты человек, - сказала она.
– Видимо, пьешь целый божий день. Это он тебе так удружил?

Я оглянулся, будто почуял какую-то опасность. Потрогал пластыри на лице. Понизил голос.

– Где он?

– Не знаю. Вероятно, пошел в город. По своим научным делам.

– А тот, второй?

– Вы меня удивляете. Знаете что-то, но... Сколько времени вы спали? Или были без сознания? Уже вторые сутки, как все закончилось. Вторые сутки. Зачем вы здесь?

– Зачем ты здесь сидишь?
– крикнул я хрипло и пьяно, беспорядочно взмахнул руками.
– Зачем ты здесь сидишь?
– крикнул я, встал, схватил ее за талию и подтолкнул к двери.
– Беги!

Она с трудом вырвалась.

– Сумасшедший дом, - сказала она.
– Разве же ты не видишь, что у меня прекрасное настроение и я не собираюсь отсюда сматываться? Что мне там делать одной? Одной на всем белом свете?

– Но ведь здесь он, он...

– Он утратил свою власть. Слушай, - сказала она, смеясь и прищуривая глаза, - он утратил свою власть, когда меня оживил. Что он может мне сделать? Я уйду когда захочу. Когда угодно. Смотри, - добавила она, - вот ключ от лаборатории, ключ от моей комнаты, ключ от входных дверей. Уйду когда захочу. Что он мне сможет сделать? Он сейчас добрый, нежный - и полный беспокойства. Он способен сейчас только бояться.

У меня это не укладывалось в голове.

– Тогда выпьем, - сказал я.

Как он вошел, мы не заметили. Я увидел его внезапно - его благополучное, молодое, гладко выбритое лицо, его элегантный темный костюм. Он присел на фортепьянный стульчик. Крутнулся. Я глядел на него, и глаза у меня, вероятно, были довольно мутные, потому что он насмешливо усмехнулся, показывая на рюмки.

А потом, издеваясь, погладил себя по лицу - по щеке и по подбородку, напоминая мне о пластырях. Думал, я опять психану? Однако не получилось.

– Выпьем, Ежи, - сказал я и налил. Рука у меня слегка дрожала.

Женщина громко смеялась. Еще немного - и нас стало уже трое мужчин рядом с нею, единственной. Теперь я разглядывал ее молокососа. Худенький, щуплый. Рядом с Ежи Фаустом настоящий заморыш. Такие малые бывают задиристыми. Вот и он вел себя вызывающе. А с ней - довольно-таки фамильярно. Когда он ее обнял и привлек к себе, со смехом глядя на Ежи, она резко сказала:

– Не надо этого. Отцепись.
– И сильно его оттолкнула. Он чуть не упал с кушетки, на которой мы все сидели. Мы трое разразились смехом, он покраснел.

И присел на краешек.

– Не думай, что это тебе так сойдет, - сказал он Ежи.

– Почему же ты еще тут?
– спросил Ежи.

– Перестаньте!
– крикнула она.
– Что вам, плохо? Мне хорошо. Налей-ка еще.

Я налил.

Потом мы танцевали с нею по очереди. Ежи был элегантен и старался не замечать выпады соперника. Я же всем уступал.

Исключительно задиристым петушком был этот ее юноша. Он меня раздражал. Правда, потом и он напился. Не помню, когда все это веселье кончилось - то ли вечером, то ли утром.

Впрочем, простите. Одно все-таки помню. Когда, не знаю уж в который раз, она танцевала с Ежи Фаустом, я заметил, что он ее целует, а ей это нравится. Черт знает что. Выпустил женщину из холодильника, в котором она пролежала без признаков жизни целых десять лет, а ей хоть бы что. Она с ним целуется.

Я почувствовал даже легкую симпатию к дерзкому юнцу. Вряд ли он это видел, поскольку был совершенно пьян и ему казалось, что он разыгрывает на старинном шахматном столике великую партию.

Он расставил шахматы, двигал пешками и фигурами. Бормотал: "Шах, шах, шах, мат". Потом восстанавливал позицию и снова ходил. "Твоя очередь, сказал он мне.
– Давай". Я пожал плечами. "Давай", - повторил он. И еще что-то плел. Я его не слушал. Интересней было, что там говорит танцующий Ежи. Как я теперь вспоминаю, разговаривали они громко. Приятная пара.

– Ты так молод, - говорила она ему.
– И так много умеешь, Я так рада!

Неужели он победил?
– подумалось мне. Одно то, что она не намерена бежать, было, по-моему, его победой. А теперь она еще и ласкалась. Я все больше преисполнялся симпатии к одураченному юнцу. Из-за нее он пролежал в холодильнике столько же, сколько она. Вычеркнул из жизни десять лет, чтобы теперь ее потерять. Черт побери все это,

Я искал ее по всему дому. Однако ни ее, ни юноши не было. С сожалением осознал, что все делаю на трезвую голову. К бутылке меня не тянуло, хотя после вчерашней пьянки (а может, это было позавчера или еще раньше?) в баре и на столах их было сколько угодно, причем не совсем пустых. Я даже налил себе, но так и не выпил. Забавная ситуация. Эта беготня по всему дому. Я действовал как в лихорадке. Видимо, из-за вчерашнего и еще потому, что сегодня ни капли. Ладно. К черту все объяснения. В коридорчике внизу, в котором я очутился, горели две лампы дневного света. Их громкое гудение подчеркивало пустоту. Я заставил себя успокоиться. Надо войти тиxо, внезапно - если они здесь. Потянуло холодом. Ежи Фауст стоял перед камерой и улыбался. Он еще ничего не сказал, только смотрел на меня и улыбался. Я оттеснил его в сторону и вошел. Он позволил себя оттеснить. В той самой ванне, в которой, по-моему, раньше лежала она, покоилось теперь косматое тело большой обезьяны. Я непроизвольно попятился. Он хлопнул меня по плечу. Обнял и показал на другую обезьяну во второй ванне. Я опешил.