Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Но так воевать нельзя, -- горячились генералы.

– - Воевать всяко можно, -- доказывал Голицын.
– - Вспомянем войну былую: сколько раз в дефензиве, сколько раз в офензнве бывали, а войну-то выиграли с божьей помощью...

Сорвав армию с места, Голицын снова отвел ее к магазинам, вернув войско на те позиции, с каких она вступила в войну. Газеты Европы злорадно глумились над русскими неудачами, а Версаль охотно повторял байку, слетевшую с язвительных уст прусского короля: "Вот она, драка кривых со слепыми!"

Но в котлах султанской армии уже было пусто, паши знай себе воровали -- кисет за кисетом, а каждый кисет (мешок) был величиной с хорошего порося; сераскиры таскали за собой по фронту гаремы, усиленно пополняя их за счет казенных денег. Началось дезертирство. Для ободрения армии Эмин-паша вытащил из молдаванской церкви истлевшие хоругви, велел муллам носить их по лагерю, выдавая христианские реликвии за взятые в бою русские знамена. Искусный кондитер думал, что Мустафа III ничего не узнает, и, когда султан велел ему выехать в Андрианополь, визирь тронулся в путь с гаремом. А там его ждал лелек, где палачи с удивительным проворством лишили визиря головы. Гарем в панике разбежался по городу, а голова Эмин-паши, положенная в шелковый мешок, прибыла в Сераль. Мустафа III поднял тяжелые веки мертвеца и плюнул в каждый глаз.

– - Обманщик и вор!
– - сказал он.
– - Я ведь дал тебе столько войска и денег, что ты мог бы уже сидеть в московском Кремле...

Голову визиря приколотили над воротами Топ-Капу, и прохожие читали на доске, что Эмин-паша украл 400 кисетов с золотом.

Но русским от этого легче никак не стало.

Петербург тоже отдал немалую дань совещаниям. Екатерина в Совете была председателем, и она только руками разводила:

– - Даже моего слабого женского ума хватит на то, чтобы понять: Голицын воевать не умеет! Он обнадежил меня депешами о викториях, я, как последняя деревенская дура, устроила пышный салют над Невою, поэты слагали в мою честь оды, я нарядилась в лучшее платье, дабы принять от послов поздравления, и вдруг мы узнаем -- в какой уже раз!
– - что армия снова за Днестром, а побед-то наших кот наплакал... Никого не виню, -- сумрачно сказала Екатерина.
– - Во всем случившемся одна я виновата! Фельдмаршал Салтыков предупреждал меня, что личной храбрости для командования еще маловато. Есть такая слабая порода людей, которые хороши лишь в подчинении у кого-либо, но давать им в подчинение других людей нельзя -- они их погубят... Голицын таков и есть.

Она спросила: каково суждение солдат о Румянцеве?

За всех ответил граф Кирилла Разумовский:

– - С Румянцевым на войне страшно, зато и весело...

Екатерина распорядилась: Голицына отозвать ко двору, Румянцеву принять Первую (наступательную) армию, а Вторую армию доверить опыту генерал-аншефа графа Петра Панина. Пока скакали курьеры с пакетами о переменах, Молдаванджи-паша послал фуражиров за Днестр в поисках лошадиного корма. Но князь Голицын понял его действия как подготовку сильного удара и решил противостоять ему. Хватился с опозданием, когда турки укрепились за редутами. Пришлось слать в атаку отчаянных гренадеров. Запалив фитили в гранатах, храбрецы кинулись в глубокий ров, залитый жидкою грязью, и взяли редуты. Турки спасались бегством.

Вслед за сметенной армией Молдаванджи-паши выскочил из Хотина и зачумленный гарнизон, бросив крепость на произвол судьбы. 9 сентября с немалою опаской, обходя трупы, избегая брать что-либо из добра, русские без единого выстрела вошли в город. Голицын бестолково попрощался с армией:

– - Со мной вам худо казалось, так воюйте без меня...

Петр Александрович Румянцев прибыл! Распахнув дверцу кареты, он тростью нащупал под собой молдаванскую землю и молодцевато выпрыгнул из возка. Недоверчиво оглядел офицеров ставки.

– - Избаловались!
– - грянул басом, грозя палкою.
– - Европа-то хохочет, повторяя слова короля прусского. Но турки пущай и далее слепцами пребудут. А кривых средь нас не сыщется.

– - Я кривой, -- подал голос Потемкин.

Румянцев долго обозревал его повязку на лбу.

– - А камергеры в счет не идут, -- дерзко заявил он.

– - По именному указу ея имераторского величества, -- доложил Потемкин, -- из камергеров переименован я в генерал-майоры...

Весь багаж Потемкина умещался в седельных саквах и хурджинах. Но другие офицеры, что побогаче, таскали за собой по два-три воза всякого добра, не считая походных метресс и оркестров. Очевидец пишет: "Труднее всего было сладить с халатами. Как это ни воспрещалось, но любители понежиться не отставали от халатов..." Конечно, имел халат и ленивец Потемкин!

Однажды по росе вышел он в халате размяться, и сам не заметил, что за ним наблюдает Румянцев, который и сказал с ядом:

– - Ишь, как вас, камергеров, для войны-то принарядили!

Велел он одноглазому сопровождать его по лагерю, и-пошли, но лучше бы не ходить. Солнце всходило выше, бивуак пробуждался, выбрались из шатров офицеры, из палаток солдаты, все видели, как Румянцев водит за собой камергера в халате. Григорий Александрович признался, что утренняя нужда подоспела.

– - Ничего, потерпишь, -- ответил безжалостно Румянцев и увлек его в свой шатер, где собрал генералов. Очень приветливо Петр Александрович попросил камергера в халате принять участие в общей беседе.
– - А без вас как же?
– - сказал он. ("Потемкин слишком чувствовал тягость халата на плечах, но всякий раз, как пытался уйти, Румянцев его удерживал, задавая военные вопросы".) -- Куда спешите, военачальник опытный? Мы без вас как без рук. Ну-кось, скажите, что думаете, а мы послушаем...

Румянцев был в форме и при шпаге, все генералы тоже, а он, несчастный, один, как барин, в халате, и даже по нужде не отпускают. Такого позора Потемкин еще не переживал. "Табель о рангах" -- штука каверзная: Румянцев издевался с умыслом, ибо поручик стал сразу генералом, да еще из халата его никак не вытряхнуть...

Ежели так, и жалеть его не надобно: пущай мучается!

10. НОВЫЕ УЗЛЫ

Начиналось! Перед отправкой эскадр, дабы предохранить корабли от быстрого разрушения, их борта обшивали просмоленным войлоком, а сверху обстегивали тесом, -- готовились в дальний путь.

Черногорцы уже восстали, Греция ждала русских освободителей, но флот еще не имел баз в Средиземном морс, и Екатерина в эти дни писала на Корсику: "Господи! Защита и спасение Отечества от несправедливой узурпации, борьба за свободу -- вот то, чему Европа уже несколько лет свидетельница в ваших подвигах". Она обращалась к партизанам Корсики, которые из кустарников-макй подстреливали французских оккупантов: "Долг всякого человека -помогать вам!" Екатерина искала союзника в безбрежии морей, в которые уплывала ее первая эскадра. Паскуале Паоли, вождь корсиканцев, запрашивал Петербург: чем конкретно Россия может оказать помощь его стране?

– - И что вы ответите?
– - спросил Панин императрицу.

– - Вот и не знаю... Пушек самим не хватает. А испанские корабли от Мексики теперь стали плавать севернее: Мадрид беспокоится, что мы, русские, сеем и пашем, рожаем и умираем уже в Калифорнии -- под боком колоний испанских. Англичан тоже надобно остерегаться, и потому пушки нужны для укрепления Камчатки... Ладно! Если не партизаны Корсики, так рыцари Мальтийского ордена всегда придут нам на помощь в морях южных...

Вольтер прислал очередное письмо: "Здесь (в Европе) появился манифест Грузинцев, из коего ясно видеть можно, что они не хотят более снабжать Мустафу девицами". Екатерина отвечала без промедления: "Грузинцы воспротивились Туркам и отказываются платить им ежегодную дань, состоящую в наборе девушек... войски мои перешли горы Кавказские и объединились с Грузинцами". Вольтер сообщал, что собирается умирать, и потому требовал от царицы подробнейших реляций, дабы на том свете вручить их лично в руки Петру Великому от имени Екатерины Великой! Императрица в ответ желала его здоровью окрепнуть так же, как окрепли ее Азов с Таганрогом, а все реляции о победах бралась доставить в преисподнюю сама. Желая оказать России практическую помощь, Вельтер предложил проект боевой колесницы. "Не мое ремесло выдумывать, как людей убивать, но два отличных Немецких душегуба уверяли меня, что оные колесницы..." -- и далее следовало красочное описание того возвышенного момента, когда колесница, подобно молотилке с серпами, начнет косить головы с легионов турецких.

В июне Екатерина, как всегда, праздновала годовщину своего вступления на престол. Неожиданно во дворце явилась Дашкова, сразу замешавшаяся в сонме иностранных посланников. Екатерина не могла миновать дипломатов, а подойдя к ним, волей-неволей была вынуждена обратить внимание и на свою "подругу":

– - Ах, моя любезная! Как я счастлива видеть вас...

Будучи статс-дамой, Екатерина Романовна, чтобы выехать за границу, обязана получить разрешение от престола, и она учла, что в присутствии иностранцев Екатерина не сможет ей отказать.