Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Оставь ты матушку!
– - пресек его Орлов.
– - Наша императрица больно уж расписалась, как я погляжу. У меня инструкция, у тебя инструкция, у Эльфинстона инструкция, и ежели все их разом прочесть, то все они разные. А кто же командовать будет? Надо думать, однако.

– - И скорее, -- добавил Спиридов...

Думали быстро, но все равно опоздали. Турецкий флот объединился: теперь он имел 16 только линейных кораблей с экипажем в 16 000 человек при 1430 орудиях. Русская эскадра состояла лишь из 9 линейных кораблей при наличии 5458 человек с 818 пушками. Это пока только цифры, и они не запугали Орлова. Собрав офицеров эскадры в салоне, он заявил:

– - Входить в разбирательство жалоб и взаимных обид не считаю пристойным делом. Верховное начальство над флотом принимаю на себя! В знак этого приказываю поднять на "Евстафии" кейзер-флаг...

Солнце уже садилось между островов за море. Снова заиграл оркестр, команды замерли. Медленно поскрипывая канарей-блоками, фалы тянулись к вершине мачты, и скоро над эскадрою ветер растянул "гвидон" длинного кейзер-флага, в котором чернел двуглавый орел штандарта. Сие значило, что отныне приказы графа Алексея Григорьевича Орлова равнялись личным приказам императрицы. С гулом, будто выстреливали пушки, паруса наполнились ветром, эскадра ложилась в крутом галсе, разворачиваясь навстречу противнику. В действие вступила дисциплина и строгая субординация. Сомнения отпали, личные обиды заглохли перед лицом страшной опасности... На кораблях наспех отслужили молебны.

23 июня 1770 года в пять часов вечера командор Грейг, державший флаг на "Ростиславе", высланном для разведки, поднял сигнал: "Вижу неприятеля". На шканцах кораблей выстраивались судовые оркестры. Когда "Евстафии" проходил вдоль линии кораблей, Спиридов крикнул:

– - Играть веселее и непрестанно... пока мы живы!

Почерневшая к ночи вода нехотя расступалась перед эскадрой, уходящей в круг солнца -- прямо в бессмертие.

Перед кораблями раскрывалась прорва Хиосского пролива...

– - Ну и ну!
– - сказал Алехан, увидев впереди грандиозный хаос рангоута турецкого флота, в бортах его кораблей уже были откинуты люки, из которых сонно глядели пушечные жерла.
– - Эй, кают-вахтер! Сбегай да принеси мне большой стакан рому...

Перед флагманским "Евстафием" шла "Европа" под управлением капитана первого ранга Клокачева. Что там у него стряслось -непонятно, но корабль вдруг начал выкатываться из линии кильватера, и в ту же секунду прогремел голос адмирала Спиридова:

– - Капитан Клокачев, поздравляю: ты -- матрос. А если сплохуешь, велю за борт выкинуть... Пошел вперед, сволочь!

Разжалованный в матросы, Клокачев вернул "Европу" в общую линию. Среди вражеских кораблей выделялся флагманский "РеалМустафа", и уже был виден гулявший босиком по палубе с трубкой в зубах сам неустрашимый Гасан-бей в ярко-желтых шальварах, в красной албанской курточке-безрукавке; на виду у русских "Крокодил Турции" стал равнодушно поплевывать за борт... Признаем за истину, нервы турецких пушкарей оказались крепкими: они открыли огонь с дистанции в три кабельтова. Но у Спиридова нервы еще крепче:

– - Не отвечай им, псам! Дождись близости...

"Европа" Клокачева первой подкатилась на дистанцию пистолетного выстрела и правым бортом изрыгнула огонь. С фуканьем выстилая над водой струи яркого дыма, ядра вонзились в турецкий флагман (одни отскакивали, как горох от стенки, другие застревали в бортах). Обходя мель, "Европа" сгалсировала, и теперь "Евстафий" сделался головным -- все ядра турок достались ему! С гулом лопнул громадный трисель, порванные снасти, как живые змеи, закручивались вокруг тел матросов.

Бравый Круз никогда не терял хладнокровия.

– - Мы уже горим, -- невозмутимо доложил он.

– - Но еще не тонем, -- отвечал Спиридов...

Палуба "Евстафия" при каждом залпе чуть приподымалась, будто нечистая сила выгибала ее, -- это распирал палубу газ от обилия пушечных залпов (и там, внизу, в преисподней батарейных деков, шла такая веселая работа, что дьяволу лучше туда и не соваться: в аду дышится намного легче!). Круз почуял ослабление ветра:

– - Паруса обвисают, теряем ход.

– - Сам вижу... Усилить стрельбу!
– - командовал Спиридов.

Обнажив шпагу, он гулял по шканцам, будто по бульвару, вслушивался в треск пожара, заполнявшего отсеки корабля, успевал определять силу ветра и направление курса. Желтые шальвары "Крокодила Турции" быстро перемещались между мачтами "РеалМустафы", и Спиридову уже надоело их задорное мелькание. Федька Орлов заряжал пистолеты, прицеливался в капудан-пашу, но никак не мог залепить в него пулю.

– - Как заговоренный, черт!
– - ругался он...

Алехан вдруг пригнал к борту флагмана пакетбот "Почтальон" с приказом: Спиридову, чтобы не сгореть заживо, срочно перейти на "Трех святителей", что адмирал исполнил, продолжая управлять битвою. Ветер стихал, а горящий "Евстафий" стало наваливать прямо на "Реал-Мустафу". Круз выхватил пистолет и шпагу:

– - За матушку Екатерину... братцы, на абордаж!

Лохмотья парусов мотались в пламени, свечками сгорали пеньковые штаги и ванты. Пылающее бревно формарсарея, круша рангоут, полетело вниз, калеча людей. Абордажа не избежать -длинный хобот бушприта турецкого флагмана уже выпирал над палубой "Евстафия", и турецкие матросы, визжа, прыгали на русский корабль, а русские матросы кинулись на корабль турецкий.

Вспыхнула дикая драка -- на ножах, зубами.

– - Вот это мне любо!
– - обрадовался Федька Орлов и вломившись в гущу драки, крушил вокруг себя кулаками чужие головы...

("Один из наших матросов бросился срывать турецкий флаг. Его правая, протянутая к флагу рука была отрублена. Протянул левую -- ее отсекли ятаганом. Тогда он вцепился во флаг зубами, но, проколотый турками, пал замертво с вражеским флагом в зубах...")

С высоты раздался ошеломляющий треск: это перебило горящую мачту "Реал-Мустафы". Оркестр еще играл -- весело, как приказано адмиралом. А мачта медленно пошла в наклон и, взметнув тучи искр, рухнула поперек палубы "Евстафия", на которой дрались озверевшие люди.

– - Господи, пронеси!
– - послышался вопль Федьки Орлова.

Господь бог рассудил иначе: огонь с упавшей мачты вдруг шустрой белкой скакнул прямо в люки "Евстафия", пламя быстро пробежало до крюйт-камер, где хранились запасы пороха, и два корабля, сцепившиеся в поединке, вдруг раздулись бортами, словно пузыри, затем разом исчезли в бурном извержении пороховых вулканов... Александр Круз взлетел выше всех, вращаясь телом в полете, как акробат; под ним раскинулась обширная панорама Хиосской битвы, а рядом вращались флейты и барабаны доигравшего до конца оркестра; потом Круз начал падать, и чистый воздух высоты сменился угаром и зловонием боя. Наконец прохладная вода разомкнулась под ним, командир "Евстафия" увидел на глубине испуганных рыб, тонущие предметы и людей... Наконец бравый Круз вынырнул, широко открыв обожженный рот.