Фаворит. Том 1. Его императрица

– - Что мне этот Абды-паша? Такого дурня бить жалко -- мне сам Халиль-бей, визирь великий надобен, тогда и войне конец...

Халиль-бей как раз в это время маневрировал близ озера Кагул; все думали, что визирь прямо с марша навалится на армию Румянцева. Но визирь у Кагула и задержался... Румянцев, повстречав Потемкина, вдруг озлобленно сказал, что отдаст его под суд:

– - И не посмотрю, что вы при дворе отплясывали!

– - За что под суд?
– - обомлел Потемкин.

Обвинение было таково: противника не преследовали.

– - А на что вам, господа, кавалерия дадена? Чтобы по боярыням молдаванским разъезжать, да вино в деревнях сыскивать? Будь такое дело при Минихе, царствие ему небесное, так он не стал бы лясы точить, а сразу бы задрал оглобли полковой фуры и повесил тебя на оглоблях за шею -- вот и болтайся там!

Потемкин ожидал, что за Ларгу-то уж обязательно станет кавалером георгиевским, а вместо ордена ему оглобли с петлею сулят. Однако он не полез на рожон, вежливо объясняя Румянцеву, что кавалерия после атаки едва ноги таскает:

– - Нам конницу подвижную не догнать было б!

– - Конницу? А пехоту на двух ногах -- тоже не догнать было? Ездить не умеете, господа хорошие...

Надсадно визжали колеса -- Румянцев отгонял прочь обозы, составляя их в обширный вагенбург, чтобы лишние грузы не сковывали маневренность армии.

Вместе со штабом Потемкин участвовал в рекогносцировке Румянцева, который взлетел на жеребце к подножию Траянова вала, подле него крутился на лошади молодой и шустрый капитан Михаила Голенищев-Кутузов, отмахиваясь от жалящих слепней.

– - Вас ждут великие дела, -- шепнул он Потемкину.

– - Зачем пугать меня?
– - Потемкин на шенкелях стронул лошадь ближе к Безбородко: -- Сколько Халиль привел войска?

– - Сто пятьдесят тыщ.

– - А татар за нами сколько собралось?

– - Восемьдесят тыщ.

– - Опять наши силы неисчислимы, -- засмеялся Потемкин.
– Бедная мать-Россия: никак солдат нарожать вдоволь не может...

Румянцев через подзорную трубу оглядел турецкий лагерь.

– - А пушек у них много, -- обратился он к Мелиссино.

– - Я вижу. Вагенбург, считайте, уже отрезан.

– - Это кто ж отрежет?
– - удивился Румянцев и трубою показал в гущу противника.
– - Утром оставлю от них рожки да ножки...

От своей ничтожно маленькой армии он оторвал еще 6000 солдат и велел Потемкину взять их для охраны вагенбурга.

– - Вам предстоит обрести честь и славу, -- мрачно изрек он.
– - Пока я бью турок, вы должны сберечь мне обозы. От вашей бдительности, сударь, зависит все: быть армии или не быть.

Один глаз Потемкина был мертв, другой источал слезу.

– - За что обижаете меня?
– - спросил он.
– - Почто в великий час битвы лишаете случая отличиться? Вы ведь знаете, каков я: смерти не страшусь, хотя и от жизни не отказываюсь.

– - Исполнять!
– - гаркнул Румянцев.

Михаила Илларионович Голенищев-Кутузов тихо засмеялся:

– - Я ведь предупреждал, что вас ждут великие дела.

– - Помолчи хоть ты... капитанишко!

Потемкин отъехал к обозам. Ночью разожгли костры, в пикетах покрикивали часовые, кони фыркали устало. Было неприятно тихо, но даже в тишине угадывалось присутствие многотысячной орды татарских всадников, стороживших огни русского вагенбурга, чтобы утром наброситься на него и, опрокинув, вломиться в тылы румянцевской армии. Потемкин открыл флягу с вином... Чу!
– вытянулся он от костра, напрягаясь. В отдалении слышались первые громы битвы при Кагуле. Потемкин видел молнии битвы и всей душой понимал, что сейчас (увы, без него!) свершается там нечто такое, что решит многое -- раз и навсегда!

Это был момент, когда Румянцев перешел Траянов вал, а его войска -- в суровейшем молчании -- выстроились к баталии. Турки проснулись, с удивительной бодростью накинулись своей конницей. Но уже миновали времена Миниха, который создавал гигантское каре, еле ползущее со своими обозами, пушками и стадами живности внутри его, -- Румянцев, избавясь от вагенбурга, расчленил армию на несколько подвижных малых каре, ограждая их не рогатками, а массированным огнем артиллерии, и пушки Мелиссино, встречая этот день, день небывалой славы, прямо с колес (!) дали башибузукам жестокий отпор... Румянцев обернулся к штабу:

– - Виватов не надо! Скажем "хоп", когда выскочим...

Каре князя Репнина уже трещало под натиском турок, выскочивших из лощины. Румянцев бросил резерв в эту лощину, дабы пресечь врагу пути к ретираде. Бой охватил всю линию войск. Румянцеву доложили, что взято уже девяносто орудий.

Румянцев хвалить за геройство никого не стал:

– - Девяносто? Почему так мало, черт вас побери?..

За главным ретрашементом открылись мощные батареи великого визиря. Под свирепым огнем, в двух каре, шагали полки -Бутырский, Муромский, Астраханский и прочие (всего четыре тысячи штыков). Вдруг, будто из-под земли, выросла перед ними десятитысячная толпа отборных янычар.

Никаких ружей и пистолей-одни лишь сабли.

– - Ля-илъ-Алла!
– - дружно закричали они.

Румянцев прикрыл глаза. Потом открыл их: двух каре уже не было. Русские знамена перешли в руки янычар, а великое воинство великой России спасалось постыдным бегством -- под защиту соседних каре. Румянцев дернул давно не бритой щекой.

– - Коня!
– - повелел он. Конь вынес его перед панически бегущими войсками. Румянцев вздыбил под собой жеребца, раскинул руки вширь: -- Да постыдитесь, робяты... вы же ведь -- русские!

Это не был приказ -- лишь сердечный призыв. Не полководца к солдатам, а отца -- к сыновьям своим. Вокруг него собирались разбитые, растоптанные, изувеченные, посеченные саблями бутырцы, московцы, астраханцы и прочие. Над ними возвышался сам Румянцев без парика -- с открытою головой, кое-как обстриженной ножницами:

– - Очухались? Тогда за отечество, с Богом... арш!

Спасибо Мелиссино, вот молодец: сверхточно уложил он ядра прямо в зарядные фуры, отбитые турками у русских. Порох есть порох, и с ним не шути: фуры -- одна за другой -- взрывались, погребая янычарские толпы. Халиль-бею протянули подзорную трубу, но величавым жестом визирь отвел ее от себя:

– - И без нее видно, что пора убирать шатер...

Его шатер уже пронзали визжащие пули -- это в тыл янычарам продралась, вся в крови, дивизия князя Репнина. Напрасно великий визирь пытался остановить бегущих.

– - Мы не виноваты, -- кричали ему в ответ, -- поди-ка сам побывай у Кагула, где сверкают молнии и грохочут громы...

Разгром турецкой армии довершила турецкая же дивизия "Анатолия", составленная из курдов. Выступив на подмогу Халиль-бею, они поняли, что битва проиграна, и всех убегавших грабили и убивали без жалости. На целых семь верст дорога турецкого отступления покрылась голыми обезображенными трупами. Каплан-Гирей поспешно увел своих татар прочь от Кагула -- в дунайские плавни, под защиту стен Измаила...