Фазы неизбежности

Все, на что у женщины хватило сил прежде, чем она позволила, наконец, вампиру в ней взять верх над человеком — отрывисто, судорожно кивнуть. В этом вопросе Кролоку и впрямь можно было доверять.

*

Лето в западной части Австрии, в отличие от Карпат, давно уже вступило в свои права, так что майская ночь здесь была хоть и ветреной, но теплой. Тугой ветер пах озерной водой и цветущим в садах клематисом — сочетание, знакомое Нази с детства и оттого вызывающее нежность и острую, почти невыносимую тоску одновременно. Как и заостренные шпили Храма Святейшего Сердца, на фоне темного неба похожие на стражников с покрытыми остроконечными шлемами головами. Как и красноватый камень нешироких улиц, по которым она, кажется, могла бы пройти с закрытыми глазами, ни разу не сбившись.

Дарэм и сама толком не могла сказать, почему сегодня решилась отправиться именно сюда, в то время, как в их распоряжении были любые города континента. Она долго оттягивала встречу с Брегенцем, боясь, что он окажется совершенно не таким, как в ее мире, и еще больше страшась того, что он окажется точно таким же — но где-то в глубине души знала, что эта встреча должна состояться.

Граф, на любезно подставленный локоть которого Дарэм опиралась ладонью, молчал, не задавая вопросов о цели их неожиданной прогулки, и Нази была благодарна. При всех своих недостатках, фон Кролок, пожалуй, был одним из немногих знакомых ей «людей», виртуозно умеющих молчать там, где слова были излишни.

Двухэтажный дом из красного кирпича смотрел на Дарэм темными рядами окон сквозь заросли неухоженного сада, и женщина, выпустив руку своего провожатого, шагнула вперед, к самой ограде. Отсюда невозможно было рассмотреть входную дверь, рядом с которой к стене была прикручена бронзовая табличка, и Нази точно знала, что не станет огибать дом, чтобы взглянуть на нее — слишком уж ей не хотелось узнать, что никакой таблички нет, или, что хуже, значится на ней совершенно иной владелец.

— Иногда сложно поверить, что мир вокруг меня совсем не тот, что год назад, — не повышая голоса и зная, что граф ее прекрасно услышит, сказала она. — Надо же… в точности такой, каким я его помню…

— Твой дом, — фон Кролок не спрашивал. Скорее, констатировал нечто для него очевидное.

— Был им когда-то, — тихо ответила Дарэм, с нежностью проводя рукой по кованным завиткам решетки. Металл казался чуть прохладным, и на пальцах от прикосновения остался слой рыжеватой пыли. — Дом моих родителей. Я родилась здесь, здесь жила все семнадцать лет до замужества. Потом следом за Винсентом переехала в Дорнбирн. Там одна из крупнейших «ставок» Ордена, так что и большинство некромантов высокой степени допуска живут поблизости. Но все самое лучшее, пожалуй, я оставила именно здесь… После смерти отца дом достался мне, но я за восемь лет так ни разу сюда и не приехала. Обещала себе непременно вернуться, но всегда находились дела поважнее. Сами, наверное, знаете, как это бывает… все думала, успеется. Не успелось.

— И именно по этой причине ты просила отправиться сегодня именно в Брегенц? — странно сухим тоном уточнил фон Кролок, тоже сделав шаг к ограде и став плечом к плечу с Нази. — Пытаешься раздать старые долги мертвецам из другого мира?

— Я должна была вернуться сюда. Пускай хотя бы вот так, — твердо ответила Дарэм и, невесело усмехнувшись, добавила: — Как думаете, раз уж между нашими мирами так мало отличий, может, здешний Винсент Дарэм жив и по сей день? Может быть, там внутри сейчас спит мирным сном еще одна Нази, вообще ничего не знающая ни о тропах, ни о вампирах, ни о некромантии, проживающая совсем другую жизнь?..

Она собиралась добавить еще что-то, но фон Кролок, который с каждой секундой все больше хмурился, рассматривая свою спутницу, решительно взял ее за локоть и повлек за собой вверх по улице.

— Нет, — с непонятным Нази раздражением и как будто даже беспокойством сказал он. — Никого там нет, а даже если и есть, тебя это ни в малейшей степени не должно занимать. Прошлое, Нази, следует оставлять прошлому. Особенно, если между вами пролегает твоя собственная смерть. Возвращаться в места, дорогие твоему сердцу при жизни, стоит лишь по прошествии нескольких десятилетий, когда они достаточно переменятся, чтобы не становиться камнем на шее, который потянет тебя на дно. К тому, к чему вернуться невозможно. Если бы я знал заранее, фрау Дарэм, что именно связывает вас с Брегенцем, я бы выбрал иное место для нашей прогулки, сразу же сказав вам, что подобные ностальгические визиты — не лучшая затея.

Дарэм хотела было возразить, что не графу решать подобные вопросы, и что для самой Нази действительно важно было вернуться сюда, пускай даже на несколько минут. А еще, что именно прошлое делает немного человечнее даже вампира. Однако вместо этого она сказала лишь:

— Возможно, именно поэтому я вас заранее в известность и не ставила. Но, раз уж мы все равно здесь, можем ли мы еще немного пройтись? Я хотела бы увидеть озеро.

В ответ граф смерил Нази неодобрительным взглядом и, едва заметно поджав бледные губы, коротко, словно бы нехотя кивнул.

— Спасибо, — искренне поблагодарила его женщина, и между ними воцарилось молчание.

Людей на улице в этот час почти не было — слишком поздно для вора, слишком рано для молочника — а та пара человек, что попались навстречу, не обратили на них особого внимания, что, впрочем, и не удивительно. Если не присматриваться внимательно, сейчас Нази, как и Кролок, ничем не отличались по своему виду от людей, каждый день проходящих по улицам Брегенца, спеша по своим делам или праздно прогуливаясь под кленами, в изобилии растущими по всему городу. И возможно, некоторые из этих людей тоже кого-то убили.

«Он бы все равно умер».

Эти слова Дарэм повторяла всякий раз, глядя в лицо очередного осужденного на смертную казнь арестанта, пытаясь убедить себя, что забирает лишь то, что и без нее через несколько дней перестанет существовать. С самого своего обращения Нази знала, что убивать обычных людей она попросту не сумеет. Так что, когда первая жертва оставила ее один на один с реальностью, от которой Дарэм пыталась отвернуться, женщина поняла, что ей придется найти собственное решение проблемы. И в какой-то степени она действительно его нашла. Или ей просто хотелось в это верить.

«Какая разница, ты или палач?»

Уже сегодня утром охрана обнаружит в камере полностью обескровленный, обезглавленный труп, рядом с которым найдется и «орудие убийства» в виде топора. Случай этот, разумеется, тут же будет признан весьма загадочным и даже мистическим. Следствие с месяц поломает голову, пытаясь понять, что же могло произойти в запертой снаружи камере, дверь которой так и оставалась закрытой до прихода охраны, а потом все забудется, и дело это канет в бумажном море отчетов о куда более серьезных преступлениях, чем убийство висельника. Иногда Дарэм забирала тела с собой, заставляя следствие рассматривать версию о побеге, иногда бросала на месте… Но сколько бы ни напоминала она себе, что люди, которых она убивает — преступники, что в противном случае они погибнут смертью куда более страшной, полностью сознавая каждую секунду жизни, уходящей из их агонизирующего в петле тела, убийство все равно оставалось убийством. Как не перестала быть убийством смерть отступника, которого Дарэм принесла в жертву на ритуальном круге, твердя, что жизнь обреченного на казнь нужна ей гораздо больше, чем в сложившихся обстоятельствах нужна она ему самому.

«Спасать человеческие души — удел церковников, которые служат Богу, — так когда-то говорил ей покойный Винсент Дарэм. — Обеспечивать их благополучие — удел государства, которое служит обществу. Карать и миловать их за земные преступления — удел судей, которые служат закону. А мы служим людям, и наша главная задача — защитить их не друг от друга, не от той тьмы, что у них внутри, но от той, что угрожает им извне».

— Вы спрашивали, ненавижу ли я вас, — снова заговорила Дарэм, когда они с Кролоком, миновав небольшой парк, вышли, наконец, на набережную. Уличные фонари уже не горели, и в предрассветных сумерках подернувшаяся туманной дымкой гладь Боденского озера казалась пепельно-синей. — Я ответила «да», но это не совсем так. В конце концов, вы всего лишь позволили мне стать вампиром, Ваше Сиятельство. А стала им уже я сама. Все, что происходило после двадцать второго декабря — моя вина настолько же, насколько и ваша. Я ведь могла уйти, остаться на тропах и, в конечном счете, вы бы этому никак не смогли помешать, хотя и способны были создать мне определенные проблемы, не скрою, — облокотившись на широкие деревянные перила, Нази рассеянным взглядом уставилась на неспешно покачивающиеся возле пирса лодки. — Я и должна была уйти. Любой некромант вам сказал бы, что это единственно верный поступок в моем положении. А я вот все… трушу, что ли. Знаю, что надо, откупаюсь чужими жизнями, ненавижу себя за то, что делаю, и все равно существую. Пытаюсь найти себе какое-то оправдание, но штука-то в том, что оправданий нет, верно? Только мой выбор. Вот и выходит, что я сама поставила свою «жизнь» выше десятков других жизней, ничем не хуже и не лучше моей. Если бы Винсент меня сейчас видел… он бы побрезговал даже плюнуть в мою сторону. И был бы прав.