Фазы неизбежности

Так что в распоряжении Нази оставалось только старое доброе обезглавливание — куда более быстрое и безотказное.

Топор из оружейной галереи третьего этажа Дарэм удалось незаметно вынести почти пять недель тому назад, когда пристальное внимание к ней немертвых еще не приобрело настолько всеобъемлющих масштабов, и она, пускай не слишком надолго, но все же иногда была предоставлена сама себе. Нази боялась, что пропажа все-таки будет обнаружена, однако хозяева дома в оружейную заглядывали крайне редко. И все же, шаря рукой в погребальной нише у самой дальней стены склепа, Дарэм на мгновение испугалась, что небольшого, чуть потускневшего от времени, но еще довольно острого боевого топорика, примеченного ею еще в прошлый раз, там не окажется. Впрочем, теперь в ее силах оторвать голову и безо всякого оружия. Тревога оказалась напрасной — топор по-прежнему был там, где Нази его оставила, завернутый в отрез темной ткани, и его рукоять легко легла в ладонь, такую же холодную, как и отполированное временем дерево.

Вернувшись к саркофагу, Нази, уже не церемонясь, спихнула крышку на пол, прикидывая, хватит ли ширины гроба, дабы нанести удар — по всему выходило, что должно было хватить.

Тело графа сохраняло все ту же мертвую неподвижность, и не было ни малейшего признака того, что он намерен с минуты на минуту очнуться — как всегда, с трудом. Должно быть, для него выход с изнанки был чем-то сродни нынешнему пробуждению самой Дарэм, которая на этот раз провела за гранью гораздо дольше положенного, так что тропы отпускали ее неохотно. А старший фон Кролок, в отличие от нее, суммарно провел там более девяноста лет своей «нежизни». Девяносто лет полного и беспросветного одиночества.

Искушение остаться там, за гранью, было сильно, однако у нее оставалось дело, не завершив которое, Нази просто не могла спокойно погрузиться во мрак. И это дело она вот-вот должна была закончить.

Сначала Кролок. Затем те, что на кладбище — с ее возможностями могильные плиты стали преградой откровенно смехотворной. А Герберт… что ж, Нази не сомневалась, что Герберт отыщет ее сам еще до наступления рассвета.

Тишина в замке царила полнейшая, даже мышь — и та притихла, насытившись.

Глубоко вздохнув, Дарэм слегка отвела руку назад — сильного замаха ей и не требовалось — и… замерла.

Слишком просто.

Опыт и чутье подсказывали Нази, что в случаях, когда крайне сложная операция протекала излишне гладко и безобидно, это могло значить лишь одно — ловушку. А учитывая, что речь сейчас шла о существе с более чем трехсотлетним опытом…

— Ты ведь не мог не предусмотреть такого, верно? — напряженно вглядываясь в безмятежное лицо старшего фон Кролока, сквозь зубы процедила Дарэм. — Так много «удачных» совпадений… Нет, ты слишком умный сукин сын, чтобы так попасться.

Разум Нази лихорадочно работал, пытаясь определить, в чем именно кроется подвох, и она буквально кожей чувствовала, как безвозвратно утекают в прошлое отпущенные ей секунды.

Каков бы ни был расчет графа, это — шанс, получить который она стремилась столько времени. Шанс довести до конца то, что должно было случиться восемь недель назад, когда еще смертная Нази Дарэм стояла на этом самом месте, сжимая в руках истекающую воском свечу, и размышляла о том, что существо, лежащее в гробу, по какой-то неясной причине спасло ей жизнь. Спасло, чтобы потом не просто отобрать — превратить в существование, сделав Дарэм подобием его самого. Подобием, навсегда застрявшим между двумя мирами, лишенным даже шанса на упокоение, обреченным убивать или превратиться в очередного туманника, бездумно дрейфующего в бесконечной темноте.

«Они могут выглядеть как люди, говорить как люди, копировать их поведение и эмоции до мельчайших деталей, — учил ее Винсент. — Но все это — не более, чем иллюзия. Никаких колебаний, никаких компромиссов, никаких диалогов. Только немедленное уничтожение».

«Не испытывать жалости, не вглядываться слишком внимательно, не позволять себе мыслей о том, что чувствует твой враг, — мелодичный голос фон Кролока звучал спокойно, и в серых глазах, обращенных к ней, Нази видела понимание, доступное лишь тому, кто слишком хорошо знаком с печальной необходимостью подобного подхода. — Не думать о том, что у него, как и у тебя, наверняка есть возлюбленная или возлюбленный, дети, дом. О том, что он такой же, как ты. Так учат солдат на войне, Нази, и в сущности, не имеет значения, о войске идет речь или о конкретном противнике».

Как легко сгорать от ненависти и строить планы, прикрываясь технической невозможностью их осуществления, силой и умом врага, непреодолимыми обстоятельствами… Но вот он, враг. Прямо перед ней — полностью беззащитный, уязвимый, безоружный, отделенный от окончательной смерти лишь ее приговором. Осталась самая малость — вспомнить все, чему ее учили, и завершить начатое, поскольку это было единственно верным решением, которое Дарэм могла принять ради блага людей, чьи жизни когда-то поклялась защищать, не важно, в родном ее мире или в каком-нибудь другом. Она уже ошиблась один раз, позволив себе пойти на поводу у искусно созданной иллюзии и поплатившись за это не только своей жизнью, но и жизнями семерых людей, ставших ее жертвами. Однако у Нази еще была возможность исправить собственную глупость.

«Только немедленное уничтожение, — мысленно повторила она слова покойного мужа, до боли впиваясь пальцами в холодную рукоять топора, усилием воли заставляя себя не закрывать глаза. — И никаких компромиссов».

*

Небольшое горное озерцо почти целиком было покрыто снегом, из-под которого кое-где проглядывал идеально гладкий лед, в предрассветных сумерках похожий на черное вулканическое стекло. Слипшиеся снежинки лениво сыпались со свинцово-серого неба, куда больше напоминая выпотрошенный из подушки куриный пух, нежели замерзшую воду. Они оседали на волосах и одежде Дарэм, которая устроилась на небольшом обломке скалы возле самой береговой кромки, так что ей время от времени приходилось лениво стряхивать их с себя, дабы окончательно не превратиться в сугроб. Тучи висели настолько низко, что макушки горных пиков исчезали в них, как в тумане, и казалось, будто рассвета сегодня не будет. Однако Нази прекрасно знала, что солнце уже готовится к своему триумфальному возвращению на небосклон, нисколько не заботясь о том, что творится здесь, внизу, поближе к земле. Тишина стояла всеобъемлющая и какая-то ватная, какая бывает только во время сильных и безветренных снегопадов, когда даже человеческий слух способен уловить шорох сталкивающихся в неподвижном воздухе снежных хлопьев.

— Намереваешься здесь?… Хм, я бы употребил слово «заночевать», однако оно бессовестно погрешило бы против истины, что, впрочем, нисколько не меняет сути вопроса.

Шагов за спиной Дарэм так и не услышала — ее незваный собеседник при желании ухитрялся двигаться абсолютно бесшумно даже по скрипучему снегу. Отвечать не хотелось, да и разговаривать, если уж на то пошло, тоже — тишина была гораздо приятнее, не требуя от Нази ничего, кроме молчания, поэтому женщина просто пожала плечами.

— Не самый разумный выбор, хотя, признаю, вид отсюда и впрямь неплох. Но все же с моей точки зрения не настолько, чтобы созерцать его на протяжении почти тринадцати часов, — непринужденно заметил остановившийся прямо за спиной Дарэм граф, поверх головы женщины разглядывая деревья на дальней стороне озера, и добавил: — Пойдем домой, Нази. Здесь абсолютно не на что смотреть.

— Вы знали? — вместо ответа тихо спросила женщина, задумчиво водя пальцем по тусклому лезвию лежащего у нее на коленях топора.

— О чем именно? — уточнил фон Кролок. — О твоих намерениях? Скажем так, я о них догадывался. Подобные умонастроения, равно как и подобные чувства, довольно трудно скрыть, хотя ты весьма в этом преуспела. Однако, как я уже говорил, я хорошо знаю людей, фрау Дарэм. Порой гораздо лучше, чем мне бы хотелось. К тому же мы с вами зачастую мыслим весьма схожим образом.

— Вот только вам хватило потрохов довести дело до конца, — сказала Нази, и в ее высоком, чуть скрипучем голосе граф отчетливо услышал обреченность и отвращение. — В отличие от меня.

— Не мне упрекать тебя в слабости, — сказал он, сверху вниз глядя на темные, чуть вьющиеся волосы Дарэм, в которых запутались снежинки.

— Еще бы… — из горла женщины вырвался хриплый смешок. — Это полностью в ваших интересах, Ваше Сиятельство, так что вам радоваться впору, какие уж тут упреки?

— Дело отнюдь не в интересах, Нази, — граф негромко вздохнул, и на берегу озера воцарилась тишина.