Фазы неизбежности

— Фрау интересует конечная цель замысла Божьего? — фон Кролок чуть слышно хмыкнул. — Или конечная цель существования объективной действительности? Или, быть может, ты все-таки конкретизируешь вопрос?

— Фрау интересует конечная цель вашего вампирского мазохизма, — по мнению Нази, тот факт, что граф все еще находил в себе силы на какую-никакую иронию, свидетельствовал о том, что дела его плохи, но не безнадежны. — Злейший враг не посмел бы назвать вас альтруистом. А значит, сокращение количества жертв до минимума — это скорее побочный эффект. Вы прекрасно знаете, что обходиться совсем уж без крови вампир не в состоянии, и свой рубеж нельзя отодвигать до бесконечности. Предел однажды все равно наступит… так зачем?

Последняя фраза сорвалась у Дарэм с языка прежде, чем она успела себя остановить, и прозвучала она настолько тоскливо, что женщина сама невольно поморщилась от собственного тона. Однако менять что-то в уже сказанном было откровенно поздно.

— О, — в наступившей тишине произнес Кролок, — вот он, главный вопрос, который ты не решаешься задать кому-то, помимо себя, уже пару месяцев, предпочитая отсиживаться на дне озера, прости за невольный каламбур, утопая в воспоминаниях, унынии и бесконечных самообвинениях? Право, Нази, я с некоей ностальгией припоминаю те времена, когда ты предпочитала самокопаниям попытки борьбы с внешним врагом в моем лице.

— Кто вам сказал, что ситуация с внешним врагом в вашем лице с тех пор переменилась?
– не желая комментировать остальную часть заявления графа, который с извечной своей проницательностью, черт бы его побрал, был абсолютно прав, спросила женщина.

— Все еще ненавидите меня, фрау Дарэм? — боком Нази прекрасно ощутила, как от короткого смешка дрогнули плечи ее собеседника.

— Да. Все еще не пожалели о своем скотском эгоизме, Ваше Сиятельство?

— Нет. Как видишь, Нази, и этому изменчивому миру не чуждо постоянство. Что же до целей и смысла… сейчас я, признаться, не в самом подходящем состоянии для столь значимого разговора. Однако, даю слово, мы вернемся к нему, как только подавляющая часть работы моего мозга не будет направлена на попытку не забыть, кто я такой. Но я готов ответить на самую несущественную часть твоего вопроса: люди меня и впрямь нисколько не заботят. Как я не раз уже говорил, это необходимость, которую диктуют условия нашего существования. Не меньше, но и не больше. Конечная же моя цель… в перспективе — надежно удержаться на отметке в шесть месяцев. То есть, на ночах зимнего и летнего солнцестояния.

— А потом? — осторожно спросила женщина, которую на самом деле интересовали куда более глобальные планы ее собеседника, — Что будет потом, когда вы достигните этой цели?

— Потом?.. — фон Кролок запрокинул голову и, наконец, посмотрел Дарэм в глаза. — Потом, драгоценнейшая моя фрау, я, как и десятки раз до этого, просто выберу новую. А сейчас, прости, я вынужден тебя оставить. Мне необходимо переодеться во что-то менее примечательное. Боюсь, что в нынешнем веке мой камзол слишком сильно будет бросаться в глаза.

*

Центральная тюрьма Брегенца что снаружи, что изнутри оказалась точной копией той, в которой по долгу службы не раз приходилось когда-то бывать Нази. Те же толстые зеленовато-серые стены, местами, точно язвами, изъеденные грибком, те же узкие коридоры, каждый шаг в которых отдавался эхом, те же железные двери сектора одиночных камер, с узкими, зарешеченными окнами, прорезанными на уровне человеческих глаз. Охранник, последний из пятерых, что попались Дарэм навстречу, дернулся было, но почти тут же затих, застигнутый врасплох волной зова, применять который на таком «базовом» уровне Нази теперь удавалось почти без труда.

— Твой обход прошел без происшествий, — подкрепляя мысленное усилие вербально, тихо сказала она. — Ты не видел ничего примечательного. Ночь была долгой и скучной, ты очень устал. Тебе следует немного отдохнуть.

После тренировок с Гербертом — точно так же, как и она сама, обладающим способностями к менталистике — беззащитный человеческий разум казался податливым, как гончарная глина, и именно из-за этого требовал гораздо большей аккуратности в обращении. Впрочем, «забрать» минуту воспоминаний, отсутствия которой охранник, проснувшись через пару часов, и вовсе не заметит, было не сложно. Сложнее было одолеваемой жаждой Нази позволить ему уйти прочь целым и невредимым. Именно путь к жертве, который для Дарэм всегда пролегал через десяток живых людей, был самым сложным испытанием на прочность. Сегодня — не только для нее.

Дождавшись, пока охранник скроется за поворотом, Нази судорожно выдохнула и с тревогой оглянулась на графа, которого в полумраке тюремного коридора можно было принять за ее собственную, непропорционально большую тень. Губы фон Кролока были плотно сомкнуты, руки скрещены на груди так, что длинные пальцы судорожно вцепились в предплечья, свет настенных электрических ламп тускло отражался в черных глазах. За все время, что они были здесь, граф не издал ни звука, и было очевидно — он целиком поглощен тем, чтобы удержать себя в руках до нужного момента. Нази страшно было представить, какова на самом деле должна быть сила воли у существа, после резкого «скачка» в восемь ночей способного не вцепиться в горло первому же попавшемуся ему на пути человеку. В обществе Кролока Дарэм вообще было некомфортно и жутко так, как никогда не бывало в компании Герберта, трансформировавшегося даже не частично, а целиком. Но в данном случае это было Дарэм лишь на пользу: инстинктивное, принадлежащее вампирской ее части желание — в присутствии куда более сильного хищника втянуть голову в плечи и сделаться как можно менее значительной, дабы не навлечь на себя его неудовольствие — неплохо удерживало от искушения ее саму.

К счастью, давешний охранник на их пути оказался последним.

Эти камеры находились в самом конце левого крыла — дальше всего от общих темниц, ближе всего к виселице. И, благодаря весьма жесткой законодательной системе Австро-Венгрии, камеры смертников пустовали редко. Вот и на этот раз Дарэм прекрасно ощущала за одной из дверей присутствие живого человека. Пока еще живого.

Нази с опаской коснулась локтя своего «подельника», и тот сразу же шагнул прямо сквозь дверь, в небольшую комнату, постояльцы которой после оглашения приговора суда никогда не задерживались здесь надолго.

Внезапное появление прямо из воздуха сразу двух незваных гостей застало узника врасплох. Мужчина примерно возраста Нази, невысокий с рыжевато-палевыми вьющимися волосами и неаккуратно отросшей щетиной, спросонок несколько раз осоловело моргнул, а затем сделал глубокий вздох, который явно должен был вылиться во вполне закономерное «Кто вы?», но не успел. Дарэм вообще старалась с такими вещами не затягивать, не давая жертве права последнего слова.

— Мы пришли тебе помочь, — скользнув вперед, сказала она, вглядываясь в недоуменно распахнутые серые глаза. Страх, безнадежность, бессильная злость, чувство обреченности накатывали на ее сознание, и взамен Нази отдавала собственное чувство умиротворения и спокойствия. Все, на какое только была способна, — Скоро ты будешь свободен, и тюрьма для тебя останется позади, словно страшный сон. Ты ведь хочешь уйти отсюда, верно? Так встань и подойди ко мне.

«Он все равно умрет. Завтра или через пару дней, задушенный веревочной петлей, которая убивает совсем не безболезненно и далеко не сразу. Какая разница, ты или палач? Это можно считать милосердием».

— Вы первый, — тихо, но твердо сказала Дарэм, обращаясь к графу. Благо арестант, убаюканный зовом, сейчас едва ли осознавал происходящее. — Вам нужнее.

Однако фон Кролок по непонятной причине колебался, и на лице его отражалась некая внутренняя борьба, природа которой Дарэм была пока абсолютно не ясна. Жадный взгляд высшего вампира с трудом оторвался от лица жертвы, обращаясь к Нази, и та, припомнив бал, тихо вздохнула, поражаясь тому, что даже сейчас графа способны были заботить подобные вопросы.

— Я ведь все равно однажды увижу… — пробормотала она.

Глаза Дарэм, тем не менее, послушно закрыла, отчетливо услышав, как спустя всего пару мгновений арестант коротко всхлипнул, когда клыки графа вонзились в его покорно подставленную под укус шею.

В нос ударил запах живой крови, и Нази скрипнула зубами, перестав дышать и не позволяя себе утратить концентрацию на сознании умирающего в двух шагах от нее мужчины, боль и страх которого она взяла на себя.

— Отпусти его, Нази, — голос фон Кролока прозвучал совсем близко, и ее запястье обхватила рука, показавшаяся Дарэм странно теплой. — Теперь о его разуме позабочусь я.