Феникс
Шрифт:
– А почему бы не взять направление прямо на Марс?
– думаю я, и брат, конечно же, меня слышит.
– Потому что, это значит: гнаться за его тенью. Стыдно знатоку астрономии задавать такие глупые вопросы. Мы полетим с упреждением, ориентируясь на условную точку, куда Марс, в своем движении по орбите, придет на встречу с нами. Это будет точка встречи... Теперь возьмем вектор Z, который условно проходит через Вегу..."
– Подожди, подожди, - кричу я, по привычке переходя на звуковую связь, - что значит, возьмем? Где я его возьму?
– Это только так говорят, - терпеливо
– Ну да, просто, я еще даже Вегу в нынешнем ее положении не нашел, не говоря уже о каком-то векторе...
– Запроси свой внутренний компьютер, он выдаст тебе звездные карты. Впрочем, можешь включить автопилот, а сам иди гулять в виртуальную рощу. Но лично управлять гораздо интереснее.
– Оно, безусловно, интереснее, но это, оказывается, такая маята...
– А ты как думал? Пора бы уж тебе сменить свой замшелый менталитет. Ты теперь космическое существо, а стонешь, как последний старый русский. Вот не любите вы учиться. Привыкли, чтобы вам все предоставили на блюдечке с голубой каемочкой, в готовом виде и желательно бесплатно.
– Чья бы овца блеяла... Ты что, не русский?
– Я, брат, давно уже космополит. Мой дом - Вселенная. Ладно, ориентируйся пока на меня. Но учти, учиться тебе все равно придется. Не буду же я вечно тебя опекать.
В тоне Андрея однако не чувствуется упрека, напротив, он, кажется, доволен, что наконец-то он, младший брат, всегда пребывавший как бы в тени художественно талантливого старшего брата и часто под его защитой, - теперь получил законное право покровительствовать ему.
И вот, мы мчимся сквозь Вечную ночь. Чем дальше от орбиты Земли уходим мы, тем становится прохладнее. Я чувствую ледяную пропасть расстояния собственной шкурой. Это и понятно: Марс вращается на 40-70 миллионов километров дальше от Солнца, чем Земля. Марс - драгоценный рубин на черном бархате постепенно увеличивается в размерах, теряя свой резкий блеск и красоту, распухает, становится плоским, постепенно превращаясь в медный пятак.
"За мной!
– подгоняет меня Андрей, увеличивая и увеличивая скорость.
– Пошевеливайся, старая кочерыжка". Всегда он гордился единственным своим бесспорным преимуществом перед старшим братом - молодостью. Всегда меня подтрунивал. Так и ушел из жизни молодым. Казалось, навеки. Но наперекор всем стихиям и законам, а, может, благодаря чьей-то могущественной воле, мы вновь вместе. Спасибо, Боже!
3. МАРС
Теперь четвертая планета походит на безумный глаз великана Циклопа. Некоторые детали поверхности подчеркивают это сходство. Сеточка каналов - капилляры, налитые кровью. Бельмо полярной шапки придает "глазу" экспрессию запредельного ужаса. Слепая ярость. Но это, если разглядывать планету из космоса. А когда ты, дорогой читатель, ступишь на ее поверхность, а это случиться рано или поздно, твоему взору предстанет печальное зрелище.
Угрюмая пустыня, цвета ржавого железа. Голодное завывание ветра, приносящего запахи, несовместимые с жизнью. Ледяной песок на веки поглотил когда-то цветущие
города марсиан, только кое-где торчат еще купола некогда прекрасных храмов, похожие теперь на обглоданные ребра скелетов доисторических животных. Великая скорбь охватит тебя, счастливый житель Земли, когда ты будешь стоять на потрескавшихся, подернутых патиной времени, покрытых фиолетовыми пятнами мха, каменных плитах набережной. Безмерная, не передаваемая словами тоска, придавит душу тысячетонной тяжестью. Великие каналы, чудо ирригационной техники, которые снабжали когда-то городские оазисы водой, теперь доверху заполнены песком. В прах повержены мосты, чья архитектурная красоты лишь только угадывается под коростой ржавчины. Иссеченные ветрами, обезображенные временем части разрушенных триумфальных арок, видавших немало великих побед великих наций, теперь навсегда ушедших в небытие, стоят как напоминание о тщетности мирской славы. Словно пятна почерневшей, запекшейся крови видны повсюду. Куда ни посмотри, везде царствует смерть. Марс умер. В то время, когда бутон жизни на Земле только-только расцветает, цветок марсианской цивилизации уже завял.Крупная ящерица, бегущая впереди меня вихляющей иноходью, останавливается. Желтовато-коричневых тонов песок, поднятый ее когтистыми лапами и длинным подвижным хвостом, под действием слабой гравитации оседает непривычно замедленно, точно донный ил под водой. Песчаный дракон осторожно поворачивает плоскую голову и словно принюхивается. Раздвоенный язык молнией выскакивает и прячется в пасти, обложенной снаружи костяными бляшками - так он анализирует химический состав воздуха. Наши разведывательные тела идеально приспособлены к местным условиям. Андрей вздыбливает спинной гребень - острые иглы с кожистыми перепонками - и вновь опускает его. Черная бусинка глаза, обращенного в мою сторону, по временам затягивается морщинистым веком. Затягивается непривычно - снизу.
– Погода портится, - говорит Андрей, не разжимая челюстей, разглядывая небо вторым глазом.
Конечно, он не говорит, а шипит, как всякий ящер, но я его отлично понимаю. Мы возобновляем движение, бежим по песку, оставляя за собой довольно странные, зигзагообразные следы. "Ты проживешь много жизней, - говорю я себе, торопливо перебирая всеми четырьмя лапами и волнообразно изгибая тело, - ты проживешь много разнообразных жизней. Побываешь в шкуре различных животных и в облике разумных существ. Но все, что ты вынесешь из круговорота разнообразных сюжетов бытия, не должно затмить твою изначальную сущность. Ты должен остаться Человеком. Чтобы когда-нибудь, перейдя через пропасть времени и пространства, как блудный сын Рембрандта, вернуться в свой дом, который ты покинул, - и припасть к ногам родителей. Клянешься ли ты сделать это? Клянусь!.. Нет, не надо клятв. Просто сделай это - и все. Помни, что тебя любят и всегда ждут, ждут там, за негаснущим окном. И этот свет - материнская любовь".
Относительно погоды Андрей оказался прав. Через час с небольшим мы становимся свидетелями бесчинства очередного урагана. Холодное фиолетовое небо мутнеет и меняет цвет, словно какой-то злой проказник плеснул в кювету с чистой водой изрядную порцию китайской туши. Раскинув черные крылья, прилетают с запада бешеные смерчи. Воцаряется ад. Мы спешим укрыться в каком-то полуразрушенном здании, по виду публичном. Возможно, здесь была государственная дума, а, может быть, цирк или какой-нибудь театр. Впрочем, теперь это совершенно неважно. Все здесь мертво. Дерево рассыпалось в серую труху, убранство из более долговечных материалов еще сохранилось, но держится из последних сил. Пыль спрессованных тысячелетий дремлет на украшениях: тусклых завитках бронзы и серебра, на ромбиках эмали, потерявшей свой истинный цвет, на изъеденных проказой винно-темных камнях полуразрушенного фундамента. Мрак и холод царствуют здесь. И тишина. Даже завываний ветра почти не слышно. Здесь похоронено время.