Феномен

– О, богатый москаль, - сказал один, изучая моё добро, и я понял, из националистов. Точно валить.

***

Очнулся я в тот момент, когда меня переворачивали на спину:

– Ерхо, тут русский живой. Ранен. Похоже это он развёл костёр. Остальные мертвы.

Голос звучал на немецком. Открыв глаза, продолжая сжиматься в позе эмбриона, дрожа от жуткого холода, только со спины теплом подогревало, я рассмотрел над собой финского солдата.

– Добей, - донеслось откуда-то со стороны.

Несмотря на довольно плохое состояние, я мигом просчитал ситуацию. Похоже, новое перерождение. Причём или зима сорок первого, или Финская. Думаю, последнее. Память бывшего хозяина этого тела пока не проявилась. Почему-то в этот момент вспомнился случай послевоенный, отдыхая на берегу Волги, нашёл дикий край, до ближайшего населённого пункта километров тридцать, как на меня наткнулись беглецы с пересылки. Убили конвой, и бежать. В принципе, я сразу уничтожил тех троих, что на меня вышли и четверых в кустах. Там раненый был, авторитет у националистов, тащили его. Оружие прибрал, место сменил, свернув лагерь. Недалеко на катере ушёл, километров на пять. Хорошо отдыхал, а тут выстрел из леса. Пуля срезала кожу с плеча, почти попал, явно на поражение били. Тут ещё насколько выстрелов, но я уже упал на берег, в мёртвой зоне оказался. Пока неизвестные сближались, дистанция была метров тридцать, лес всё же, я был уверен, что это ещё одни беглецы, достал гранаты и «ППШ», ну и закидав неизвестных, переждав разрывы, а там криками многоголосо предупреждали о гранатах, ну и стал лупить из «ПП» на поражение. То, что на неизвестных солдатская форма Советской Армии меня не смущало, я жизнь защищал. По мне тоже стреляли. Потом достал «МГ-42», и уже из него бил, старясь почаще менять позицию. С моей ногой это не так и быстро. Гранаты кидал почаще, заставив откатиться неизвестных. Достал батальонный миномёт и выпустил десять мин, прицельно. Накрыл. Потом уйдя за кустарник, достал танк, «Т-38М», и управляя им с места командира, атаковал, расстреливая неизвестных из штатного пулемёта в башенке. Кстати, танк этот другой, добыл на пункте сбора трофеев у Минска. Их всего десять выпустили. Свой прошлый я потерял, когда в теле Никифорова был и так возместить и не смог.

В общем, результаты боя таковы, позиция осталась за мной, забрав свои вещи, свернув лагерь, уплыл на другой берег, и ушёл, вскоре перебравшись на вертолёте поближе к цивилизации. Нашли меня в сельской больнице, где зашивали огнестрельную рану. Два касательных ранения, плеча и с левого боку у ребра и третья пуля прошла мякоть плеча, после чего покинув тело. Это всё мне и обрабатывал врач, когда прибыла милицейская опергруппа. Так сообщили же медики, как к ним с огнестрельными ранениями обратились. Попытка захвата не удалась, я гранату продемонстрировал, так что когда те успокоились, на нервах были, врач продолжал меня шить, ну и поговорил со старлеем. Тот изучив моё удостоверение отставника, вытянулся, и поинтересовался откуда у меня ранения. Вот и ответил:

– Рыбак я страстный, нашёл тихое место, только рыбачить начал, меня обстреляли. Пуля по плечу чиркнула. Я фронтовик, сразу ответил из того что было. Запас в кармане имею.

– И танк в кармане?

– У меня много что имеется. Танки в том числе, - хмыкнул я.
– В общем, банду прогнал, частично уничтожив, и вот за медпомощью обратился.

– Восемнадцать убитых, - вздохнул старлей.
– Товарищ генерал, там поисковый взвод был, бандитов искали, что сбежали с пересылки, убив конвой.

– Мне без разницы, они первые начали, я только отвечал.

– Это была ошибка. А семь беглецов?

– А, эти? Тоже на меня вышли, угрожали. Прибил их, место поменял, чтобы лесные хищники шумной трапезой не мешали, и там ваши меня обстреляли.

Вот такая ситуация. Как не крути, но под суд я попал, дали два года условно, не списали историю, недругов у меня хватало. Хотя виновным сделали командира взвода, он среди погибших был. А так дальше жил и занимался чем пожелаю. Это может показаться странным, но я прожил ровно двадцать семь лет, умер в больнице в семьдесят втором, в Москве, куда меня срочно доставили с сердечным приступом. Сердце я посадил после ранения в Крыму, такое ранение, а наркоту я колоть после операций запрещал. Последние три года часто сердечко прихватывало, возраст, поэтому квартиру особо не покидал. Я был женат, не сам, меня женили, скажем так, на свадьбе знакомого загулял и утром проснулся женатым, и не против, жена золотце, редко такие встречаются. Двое детей. Всё им отойдёт. Наследство большое. А что я последним помню? Как меня выносят из машины «скорой» и несут в здание больницы, и всё. Не выдержало сердце. Жизнь удалась, как я считал, фронтовые раны давали знать, но ничего страшного. Союз жил и развивался, Хрущёва не было, шлёпнул его в Москве в сорок четвёртом, когда тот как Член Военного Совета фронта прибыл для совещания. Тут конвертов с информацией о будущем не было, пришлось так сработать. Не скажу, что прям Союз стал таким серьёзным, но если первое перерождение вспомнить, там лучше жизнь была. Это значило одно, такая помощь с информацией о будущем здорово помогала. Там конечно всё на веру не брали, но некоторой информацией вполне пользовались. В общем, жизнь как жизнь была. Сам себе хозяин. Мене конечно суд припомнили, здорово сократили выпуск моих песен, но сами же и страдали, мне было на что жить, не нужно ходить каждый день на работу, чтобы это болото затянуло, постоянно в путешествиях, особенно летом.

Отреагировал я на слова мгновенно, в руке моей появилась гранат «Ф-1». Повернувшись, я продемонстрировал ту без кольца, прижимая предохраняющий рычаг к ноге. Глаза финна стали большими и тот медленно разогнувшись, сделал микрошажог от меня, не сводя глаз с гранаты. Причины так поступить были, на руках у моего нового тела рукавицы, мигом скинуть, тело плохо слушалось, достать пистолет с глушителем и пристрелить этого солдата я не мог, не успею, нужно время, и граната мне его выиграла. Стряхнув с правой руки рукавицу, теперь ясно почему со спины подогревает и палёной шерстью воняло. Там костёр прогорал, угли шипели в снегу, шинель на спине тлела. В общем, в правой руке появился пистолет «Вальтер», пальцы плохо слушались, но выстрел произвести я смог, что и сделал. Ох, какой теплый пистолет, ладонь греет. Пуля вошла финну точно в лоб, под низ его белой меховой шапки. Сам тот в белом маскахалате. Трофеи.

– Что там, Ханну?
– раздался вопрос и захрустел снег приближающихся шагов, я сразу перекатился, от костра, отчего снова начал леденеть. И выстрелил на вскидку. Снова в лоб.

С трудом встав, скоро вырубит, как придёт память, нужно торопится. Дрожащими руки достав фляжку с водкой, открутил колпачок, и сделал два больших глотка, похоже тело мне голодным досталась, тепло начало расходится, но и развезло серьёзно. Я подкинул веток в костёр, тот больше дымил чем грел, и осмотрелся. На волокуше из лапника лежали три бойца, мертвы, видно, и два финна рядом. Я пробежался, шатало, но определил, что двое их и было, по следам волочения пришли. Пока тела не одубели, быстро снял с них всё ценное. Одежду, включая исподнее, и оружие. Даже лыжи, воткнутые в снег. Мороз под сорок, я тропился. Оружия было шесть единиц, два у финнов, это «Суоми» и винтовка «Мосина», а вот у советских бойцов, два карабина «Мосина», «ДП», и винтовка «Мосина». У меня семнадцать тонн свободного места было в хранилище. Ну да, я не в том был состоянии чтобы пополнять, больше тратил, вот и убрал всё ценное. Чуя наступление сильной головной боли, успел сделать пару шагов и рухнул на лапник рядом с костром, и меня вырубило. Память прежнего владельца тела пришла.

Очнулся я видимо вскоре, меня била крупная дрожь, сопли во все стороны, слабость. Встав на ногах, похоже отморозил, не чувствовал, как костыли, я осмотрелся, тихо было, и чуть в сторону подав, тут место открытое, достал баню. Та прямо на снег ухнула, и встала как надо. Я открыл дверь, ввалившись в предбанник, а тут всё мной заранее готово, как приготовил, так и не трогал три года, на столе кружка с пивом, пена ещё высоко стояла, блюдо с варёными раками парило, однако не обратив внимание на это, я открыл дверь и упал в баню. На меня просто чудовищная жара навалилась, чтобы начать дышать пришлось у пола это мелкими глотками делать. Смог всё же закрыть за собой и непослушными руками начал расстёгивать пуговицы шинели. Тело горело то ли от холода, то ли от жары. Нужно тепло и побольше. Когда разделся, а мне полегче стало, оттаяли руки-ноги, горели болью, одежду выкинул в предбанник, и подав парку, налил воды в шайку, а потом облился тёплой водой. Чёрт, как же больно обжигает, и ведь даже не горячая, просто тёплая. После этого прошёл в парную, дважды поддавал дров, мылся, потел в парной, запас воды в бочке хороший. Ноги горели, но я терпел. Чуть не кипятком ошпаривался, кожа красной стала, но одно ясно, к счастью следов серьёзного обморожения, чтобы там до ампутации дело докатилось, не дошло.

Минут сорок прошло, пока последний лёд из костей не ушёл, всё распаренный, я уже выходил в предбанник дважды, в первый поел плотно, каши и мяса варёного кусок, во второй пивку попил, с раками остывшими, хорошо. Потом снова в парную, от появившегося внутреннего холода избавляться. Угля приходилось часто поддавать. Выходил наружу, накинув овечий полушубок, армейский, помнится с немца его снял, шапку меховую, валенки, обошёл вокруг бани, чужих пока не было, всё как я оставил, а стволы вокруг трещали. Я глянул на градусник, он снаружи закреплён, сорок один градус. Ого. Вернувшись, продолжил парится. В общем, вердикт такой, кожу чуть поморозил, пятна останутся, в остальном успел отогреть. Ну а пока снова парной сидел, ох и раскочегарил её, ещё и воды на каменку подливал, вот и размышлял. Сознание плавало, вон водка ещё не вышла, да и состояние, похоже простыл, вот и выгонял, но думать можно. Попал в Алексея Петрова. Киевлянин, был призван весной тысяча девятьсот сорокового года и вот уже как восемь месяцев числится в Сорок Четвёртой стрелковой дивизии РККА. Получил специальность пулемётчика, это его «ДП», лежал на лапнике, как и коробка с запасными дисками. Дивизия без зимнего обмундирования, в сапогах, шинелях и будёновках, была брошена на помощь, другой дивизии. Их часть зажали на лестной дороге, расстреливая со всех сторон. Часть дня и всю ночь держались, пока боеприпасы к концу не подошли, и решили на прорыв. Удалось вырваться. Алексей собрал раненых, идти не могли, так тот сделал волокушу и тащил их. Это его и спасло, сильный парень, согревался в такой работе, пока не выдержал и не развёл костёр, товарищам боевым это не помогло, а там тот и сам погиб. Думаю, уснул и умер. Вряд ли от мороза, ранений тоже не было, может от усталости? Или от простуды? Алексей уже простыл на момент, когда дивизия шла по дороге, до засады, когда дивизию рассекли на несколько частей. Что за парни, тот не знал, просто собирал своих, остальные по лесу так и разбежались, недолго их финны ловить будут. Мороз убьёт.

Меня же бесит, ну вот знаете бесит, сижу на полке, пот течёт с меня, в некоторых местах кожа горит, это где обморожение получил, а голова другим занята. А бесит то что я в военнослужащих попадаю, в третий раз уже, и на войну в дополнение. Ладно пусть первое перерождение в парня, избитого отцом, сам уже пошёл в училище. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас припоминаю, что хотел получить опыт армейской службы и специальность перед водой. Чтобы после призыва не быть как другие растерянные призывники, ничего не знающие. Армия - это не моё, первое перерождение полковником пережил, второе… тоже полковником, хотя говорили, что мне генерал-лейтенанта дали, но это всё слова, документы я не видел. Вот третье, самое интересное, аж генерал-полковником закончил войну. Самым молодым. Однако это не значит, что армия мне нравится. Сложно объяснить, просто не моё, самая главная проблема, это ор, ненавижу, когда на меня орут, да ещё с матом, а в армии это повсеместно, тут ором и матом разговаривают, думаю из-за этого и возненавидел её, хотя немало времени проносил военную форму. А сейчас за что мне всё это? Мало того, что снова на войне, хотя насчёт трофеев подумаю, так ещё в салагу попал. Не в добровольца, кои бывали, а в зелёного салагу. Тут не два года служат, как будет в будущем, все три. Так вот, призвался паренёк весной тридцать девятого, три года служить, значит на дембель пошёл бы весной сорок второго. Вот и я про это, не соскочишь, а там новая война. И надо мне терять целый год? Для других служба, даже для этого лопоухого парнишки, в которого я попал, служба - это почёт, долг и гордость. Для меня ненужная повинность от которой я хочу избавится. Почему меня не отправят в поздний Союз? В Афган тот же? Я там бы оружия современное набрал, бронетехнику. Нет, вообще ещё ниже в прошлое сунули, не сильно, но всё же. Бесит.

Вот так отогреваясь, настой на каменку плескал, хороший, от простуды поможет избавиться, горячий чай с мёдом и вареньем малиновым пил, заодно осмотрел форму. Сапоги отогрелись, я их в бане у печки держал, слушаться. Форму постирал и повесил сушится. Перед этим красноармейскую книжицу нашёл, комсомольский билет. Распотрошил два вещмешка. Один был у раненого, другой Алексея, двое других их не имели, хорошо оружие не бросили. Финны тоже пусты. Писем нет, да и вещи так, красноармейские, бедные. Алексей сирота. Последствия Гражданской, бандитизм. Младенцем был, когда потерял родителей, детдомовец. Самое главное, полк, в котором и числился Алексей, шёл головным. Мне было ближе добраться до той дивизии, к которой они шли на выручку, чем до своих. Я так думаю. А до своих бегом нужно бежать. Дело в том, что я читал эту историю, и в курсе, что пленных было полторы тысячи командиров и бойцов дивизии, как потом говорили финны. Их после войны вернули в Советский Союз и все они по приговору суда были расстреляны. Я это точно знаю. Выпив ещё порошок антигриппина, у меня его много запасено, на такие вот минуты, аптекарь их смешивает, срок годности семь дней, и чайком с мёдом запил. Я как раз поел, жидкого, ухи, так что стал собираться. Оделся, исподнее тёплое, зимнее байковое, форму теперь свою, шерстяные носки и валенки, свитер на форму и овечий тулуп. Шапку меховую. Подав угля в печку, остальные вещи я уже прибрал, покинул баню и убрал её. Хм, след полозьев остался в пятне льда, от мыльной воды, что натекла из бани через сливное отверстие. Пока тихо, хотя лес слушать в такой мороз смысла нет. Зверя и птиц нет, голос не подадут. В общем, осмотрев тех трёх бедолаг, я забрал документы, тела брать не стал, в хранилище не хочу, хотя живое та не принимает, но погибших живыми уже не назвать. Эх, убрал всё же с волокушей. Надел лыжи и быстрым шагом пошёл прочь. Шарфом замотал лицо, только щель для глаз осталась, но я иногда вставал и внимательно прислушивался. С момента прорыва часов восемь пошло, снова белые ночи, видно всё хорошо, так и шёл. А возвращался к дороге. Я трофейщик, там много военного снаряжения брошено, не оставлять же финнам, место в хранилище есть, вот и позаимствую. Пулемёт через грудь, если что, дам очередь от живота. А вообще пулемёт был разряжен, Алексей всё расстрелял, до последнего патрона. Ещё в предбаннике я почистил всё оружие и снарядил все диски из своих запасов. Правда, коробку с запасными дисками держал в хранилище. Тяжелая. После бани такое лёгкое состояние, как будто взлечу, на границе между здоров и простыл, лёгкая слабость, горло чуть сушит, но при движении даже жарко было, тепло одет, длинные полы тулупа прикрывали ноги. На шарфе, через который дышал, всё равно не помогало, лёгкие обжигало морозным воздухом, нарос кристаллами лёд. На мехе шапки вокруг лица, тоже.