Феноменология зла и метафизика свободы

И мне разрешили. Не просто посмотреть, но купаться, кататься, обижаться и не обижаться, опускаться и не опускаться, напиваться и не напиваться и еще тысячу всего только на эту рифму и еще сто тысяч на другие. Стыдно быть несчастливым.

А женщины, самые, казалось бы, несовершенные, иногда говорят такие слова… И так смешно шутят, и так проницательно думают о нас, чтобы нам было лучше, чтобы нам было сладко с последней из всех, как с первой из всех. И то и дело это им удается… А если не удастся, они страдают молча. А если говорят – иногда говорят такие слова… Стыдно быть несчастливым.

А есть коровы. Только и знают, что жуют свою жвачку. Ничего не делают своими руками. Не смогли бы даже, если бы захотели. Пустяковый подарок теленку и то не в силах, не говоря уже о работе ума! Что-нибудь сосчитать, на пользу таким же коровам, как они, и заволноваться этим и вскричать: “Черт побери!” Ничего этого для них не существует. Стыдно быть несчастливым!

Да что там, есть улитки, им за всю свою жизнь суждено увидеть метр земли максимум…

И каждый раз, когда я несчастлив, а я то и дело несчастлив, я твержу себе это: стыдно, стыдно…» [69]

69

Там же. С. 45.

Что это – боязнь неудачи? Гимн скромности? Похоже, что нечто иное. В этом плане показательны парадоксы стыда, выявленные при исследованиях мотивации избегания неудач. На первый взгляд, такая мотивация должна действовать деморализующе, лишая человека веры в собственные силы, побуждая его уклоняться от инициативного выбора, ответственных решений – «как бы чего не вышло». И такой вывод вроде бы подкрепляется экспериментальными исследованиями, показывающими, что любая неудача снижает вероятность достижения успеха в дальнейшем сильнее, чем ее повышает успех. Между успехом и неудачей в мотивации нет симметрии! Простая алгебра поступка не проходит! Стыд все-таки чем-то сильнее гордости?!

Те же исследования показывают, что личности стыдящиеся, ориентирующиеся в большей степени на избегание неудач, ведут себя парадоксально: они непостоянны и ненастойчивы в решении легких задач и проблем, но зато проявляют удивительную настойчивость в решении трудных и даже сверх трудных проблем – жизненных, профессиональных, учебных! Не скрывается ли за избеганием неудач завышенные притязания и амбиции, не является ли оборотной стороной стыда все та же гордыня? То, что «стыдливые» в большей мере берут на себя – это точно. В отличие от мотивированных успехом «гордецов», удачные результаты своей деятельности они склонны объяснять легкостью проблемы, случайно благоприятным стечением обстоятельств, но меньше всего – собственными заслугами: «так уж вышло», и лицо виноватое. И наоборот, неудачи они склонны приписывать собственной неопытности, неловкости, отсутствию способностей, таланта и т. д.

Парадоксально (лишь для поверхностного ума, правда), но беря на себя причины неудач, они легче переносят различные «удары судьбы», несчастья и беды, чем «гордецы», ориентирующиеся на достижение успеха. Для последних удары судьбы необъяснимы и иррациональны, связаны с крахом веры в разумность и справедливость мира по отношению к ним.

Такие люди винят в своих несчастьях других, обстоятельства, считая, что несчастья можно было избежать. Они не берут на себя ответственность за случившееся. Это делает такую личность чрезвычайно и во всем зависимой от внешних обстоятельств и других людей. Такой человек – не хозяин своей жизни и судьбы. Стыдливые же оказываются более жизнестойкими, поскольку считают происшедшее неизбежным и ответственность за него предпочитают брать на себя в максимальной степени. Винят самих себя и в себе же ищут возможности и ресурсы преодоления жизненной или творческой проблемы. Тем самым они оказываются, несмотря на вроде бы большую «субъективность», ориентацию «на себя», по-своему более объективными, по крайней мере – избавленными от субъективизма по отношению к другим людям, от подозрительности по отношению к ним.

Стыд и избегание неудач оказываются не просто противоположными по знаку гордости и стремлению к успеху. Более того, иной стыд и иная скромность, действительно, сродни гордыне, оказывающейся их подоплекой и изнанкой. Вот еще одно свидетельство того же человека, глубоко заглянувшего в свою душу: «А скромность? Пресловутая эта скромность. Не зря говорят, уничижение паче гордости. Я, мол, вот какой скромный. А вы, мол, вот какие гордые. Не говоря уже о том, сколько ненужных обид и неудобств она доставляет самому “скромному”. Сколько очередей он выстоял понапрасну, не спросив, необходимо ли выстоять. А иные очереди по скромности выстоял дважды! А скольким людям, неприятным и чуждым, он подчинялся просто из боязни задеть их самолюбие, оказаться в их глазах гордым. Сколько раз, сопровождая их Бог знает куда и зачем, занимая их неинтересными занятиями, играл в их тоскливые игры, проводил с ними пустынное время, поил их, веселил, развлекал их, а то и хуже, отдавал им то, что самому было важнее всего. Как торопился отдавать! Чтобы не подумали, что жалею! Завидя вдали, переходил на другую сторону улицы и обращался в бегство у них на глазах, и они не понимали, в чем дело» [70] .

70

Там же. С. 36–37.

Такой горделивый стыд может стать феноменом общественного сознания, завладеть целыми социальными слоями, а то и этносами, как это имело место с российской интеллигенцией конца прошлого – начала нынешнего века. Самоунижение, служение – за которым медленно, но верно прорастало навязчивое самозванство знания, как других сделать счастливее помимо их воли. Вина перед народом, хождение в народ, просветительство в рабочих кружках, захват власти, коллективизация – от благоговения перед крестьянской общиной до насаждения колхозов – звенья одной цепи. Цепи, приведшей к нынешнему распираемому гордыней самоуничтожению общества. Будет еще место в специальном разделе поговорить об этом подробно, а пока стоит отметить, что амбивалентность горделивого стыда сродни бесстыдной гордыне и является верным симптомом самозванства. Эту же симптоматику описал в своем «Апокрифическом Евангелии» великий парадоксалист Хорхе Луис Борхес:

«28. Делать доброе врагу могут праведники, что не очень трудно; любить его – удел ангелов, не людей.

29. Делать доброе врагу есть лучший способ тщить в себе гордыню».

Отслоить, отделить стыд от гордыни – высший пилотаж нравственности: граница между ними – граница добра и зла. Но сделать это на основе традиционной дихотомии, «алгебры» гордости и стыда, успеха и неудачи невозможно. Не следует поэтому преувеличивать мировоззренческие и концептуальные возможности «формулы счастья». В лучшем случае она выводит на парадоксы, сталкиваясь с любой нетривиальной нравственной проблемой вроде проблемы самозванства. Успех и неудача, гордость и стыд – категории, а главное – феномены, сложные, чреватые в своем содержании самозванством и требующие поэтому уточнения их содержания, соотнесения с уровнями социальной и нравственной зрелости личности.

Значимость признания и признание значимых

Успех успеху рознь. Наиболее очевиден просто успех-признание. Его типичным примером является популярность. Известность киноартиста, звезды эстрады, спортсмена, футбольной команды, об успехах которых на все лады вещают средства массовой информации, интервью с ними на радио и телевидении, фотографии, подробности жизненного пути и личной жизни, толпы почитателей, ожидающих автографа или просто взгляда, – крайнее выражение такого рода успеха. Не каждый человек способен его выдержать, не всякая личность проходит через него без нравственных деформаций. Не случайно народная мудрость выстраивает по нарастающей испытания огнем, водой и медными трубами. Медные трубы славы, успеха-популярности не каждому под силу.

Для незрелой, неотрефлектировавшей свое сознание личности такой успех становится прямым выражением самооценки, а последняя – простым отражением временной и переменчивой славы. Значит я действительно так велик! Ведь я это заслужил! Ведь мир справедлив! И вот уже очередная звезда кино или эстрады менторским поучающим тоном вещает в лучшем случае банальности, а футболист ставит условием своего выхода на очередной матч смену тренера, отчисление других игроков и т. п. И все это не случайные проявления эгоизма, себялюбия и рвачества – это было бы слишком просто: «частные свойства характера, мол». Дело сложнее и опаснее. Если успех – широкое общественное признание отпущенного тебе природой, ситуацией и т. д., то вывод для неокрепшей души напрашивается сам собой: бери, пока дают, хватай, пока ты на гребне успеха, лови момент, а другие всего этого не заслужили и не заслуживают – потому что они не такие, как ты! Не случайно спорт и массовая культура (прежде всего – эстрада) являются питательной средой и столь сращены в любом обществе с мафиозными структурами, и являются главными каналами вербовки в организованную преступность новобранцев. Именно в спорте и эстраде наиболее легок и доступен успех-популярность, в 12–15 лет можно стать оглушительно популярным. Для неокрепшей души этот успех – достаточно случайный и мало зависящий от работы души – становится чем-то вроде наркотика. Человек «садится на иглу» ненасытной гордости, а вера в справедливость мира, по мере утраты популярности, а она так быстротечна, понуждает винить других и, разумеется, утверждаться за их счет, предъявляя им счет своей гордыни. Так и возникает нравственная питательная среда организованной преступности. Разумеется, спорт и массовая культура это еще и легкодоступные живые деньги, и здесь легко «отмыть» деньги, добытые преступным путем, но важно и сказанное – нравственная готовность к преступному самозванству.

Нельзя, конечно, сбрасывать со счета роль успеха-признания, особенно для молодого человека, испытывающего глубокий душевный дискомфорт и дистресс в связи с обостренной потребностью в самоуважении, а оно зависит для него прежде всего от социального признания значимости его личности. «Мое кредо и моя цель в жизни – не быть серым человеком, не принадлежать серой толпе» – провозглашал один из участников дискуссии в передаче питерского телевидения, посвященной неформальным молодежным движениям и общинам. В конце той же дискуссии запомнилась девушка, выкрикивавшая в студии: «Вы про меня еще услышите!» В этих словах выражена обостренная потребность в уважении.