Фенрир. Рожденный волком

— Что такое сейдр?

— Магия. Женская магия.

— Значит, слабая? — Леший задал вопрос, зная ответ. Он знал, что северяне с большим уважением относятся к своим кол­дуньям.

Офети только посмотрел на него так, словно купец все же ли­шился наконец той капли рассудка, какой вроде бы обладал.

А потом они увидели ее. Элис вышла из жидкого вечернего воз­духа, мерцая и то и дело исчезая из виду, подобная игре света. Она пугала своей красотой, слишком совершенной, поэтому неземной. То была Элис, но какая-то другая и странная.

— Госпожа, мы хотим защищать тебя, — произнес Леший, вспом­нив о награде, обещанной Олегом.

Она стала такой красивой, что Олег, пожалуй, посадит его на пре­стол вместо себя, если Леший приведет ему такую женщину. Вне­запно от этой мысли купцу стало тошно. Неужели он не может смо­треть на такую женщину, не подсчитывая при этом выгоду от ее продажи? Он одернул себя. Что это творится с практичным чело­веком, который все меряет прибылью и убытками?

Элис исчезла, и в голове у него прояснилось. Мул остался один, он пасся рядом с драгоценными мечами Лешего.

— Наши лошади, — сказал он, — они пропали.

Глава шестьдесят третья ВЫБОР ЖЕАНА

Элис положила ладонь на лоб Жеана. Он был холодный, но весь в поту. Жеан непрерывно вращал глазами, как будто стараясь не­утомимым движением восполнить потерю зрения.

— У тебя лихорадка.

— Да.

— Она пройдет.

Однако лихорадка не проходила, и Элис сидела, глядя, как Же­ан на соломенной подстилке слабеет на глазах. Она сидела тут не одна. С ней были руны, они дышали и пели внутри нее, мелькали на краю сознания. Элис протянула руку к одной из них и позволи­ла ей упасть на ладонь, подобно снежинке. Руна была вырезана в форме чаши, и, взяв ее, Элис решила, что такой чашей запросто можно вычерпать море. Она всмотрелась в ее недра и увидела при­чину лихорадки Жеана. Амулет. Она разжала ладони, и руна исчез­ла. Тогда она сняла с шеи Жеана камешек и положила на стол.

Она присела рядом, слушая звон, стоны ветра и грохот океан­ского прилива, которые издавали руны. Она заснула. Когда просну­лась, Жеана не было и наступила ночь.

Элис не ощутила тревоги, однако последовала за Жеаном; она отчетливо видела его следы в лунном свете, посеребрившем лес. Она не разбиралась в следах, просто магия, живущая внутри нее, указывала путь, точнее, делала все другие пути невозможными и не­мыслимыми — так хозяйка, которая каждое утро на протяжении тридцати лет выходит из дома и поворачивает к курятнику напра­во, просто не может повернуть налево.

Жеана она нашла среди мертвецов, гниющих человеческих останков. Элис догадалась, что он пришел на запах, она знала, что волки находят мертвые тела невыразимо притягательными.

Исповедник сидел на земле, его слепые глаза безумно вращались, как будто высматривая неуловимую искру света. На коленях лежа­ла голова одного из разбойников.

— Не ешь это, Жеан. Пусть Волк внутри тебя умрет от голода.

Жеан бормотал что-то себе под нос на латыни, то и дело крестя голову мертвого разбойника.

Элис узнала слова псалма и мысленно перевела их с латыни, как всегда делала в церкви, с самого детства: «Объяли меня болезни смертные, муки адские постигли меня; я встретил тесноту и скорбь. Тогда призвал я имя Господне: Господи! избавь душу мою» [29] .

Исповедник разрыдался, прижимая к себе голову покойника, словно голову возлюбленной, словно ее голову.

— Жеан, отступись от этого.

— Ты чародейка. Ты меня околдовала!

В его голосе звучала не столько ненависть, сколько тоска.

29

 Псалом 114:3, 4.

— Я не околдовывала тебя. Любимый, между нами всегда было так. Мы, цветки из плоти, здесь для того, чтобы расцвести и умереть. Но наша смерть, как и смерть цветов, — она кажущаяся. Мы снова будем цвести, и так будет вечно. Я видела это — руны мне показали.

— Нет никакой будущей жизни, одно лишь воскрешение во пло­ти через Христа, — возразил Жеан. Он упал на бок и закашлялся. — Я не стану этим... пожирателем трупов.

— Тебе и не нужно. Болезнь пройдет. Вернись, будь моим лю­бимым.

— Она не пройдет. Либо камень, либо чудовище. Я либо ослаб­ну, либо начну пожирать людей.

Элис заглянула внутрь себя. Кто она на самом деле? Сможет ли она вспомнить? Она сохранила воспоминания о девочке, которая испытала бы отвращение при виде того, что она видела сейчас, од­нако воспоминание походило на дым костра в холмах: далекий, сла­бый, который вот-вот исчезнет. А в следующий миг она ясно уви­дела себя. Она — та, кто стоит сейчас рядом с ним. Он сделал ее такой, какой она стала, подобно тому как морские волны придают очертания берегу.

— Господь не позволит тебе так страдать. На востоке живет один князь, он провидец. Давай пойдем к нему.

— Я не стану якшаться с идолопоклонником. — Религиозность вернулась к Жеану, судя по всему, принеся обратно и телесную немощь.

— Магия камня спасла тебя от Волка. Почему бы магии не спа­сти тебя еще раз?

— Господь сделал меня слабым, послал все эти испытания, что­бы наказать меня. Я не стану носить языческий камень, но Волк умрет от голода, побежденный моей волей.

Лицо Жеана было в поту, руки и голос дрожали.

— И все же ты здесь, среди трупов.

Элис искала руны, способные ей помочь, исцелить его, снова сде­лать его здоровым. Однако в его присутствии руны как будто дрожа­ли и съеживались и внутри себя она слышала только отчаянное ши­пение и треск костра. Элис отвернулась от него, пошла по залитому лунным светом лесу, где деревья искрились белым инеем, словно в предчувствии зимы. Она хотела помочь ему, хотела его утешить, однако знала, что Жеан сам найдет свой единственный верный путь или же путь Господа.

Когда она вернулась, Жеан по-прежнему стоял на коленях сре­ди мертвых тел, бормоча псалмы и истекая слюной. На губах у не­го виднелась кровь, а мертвецы, лежавшие перед ним, были разо­драны и истерзаны.

— Я не могу приказывать ему. Я человек, а не ангел. Я не могу приказывать ему. Это моя любовь к тебе сделала меня слабым.

— Я могу стать твоей силой.

— Наша любовь была грехом, потому что я нарушил свои обе­ты. Господь отвернул от меня свой лик.

— Как же Он может ненавидеть тебя за любовь?