Фэнтези-2011

— Пошаливают, — согласился Стократ. — Лошадей выпряги, повозку на дрова, вещи сохрани. Я проверю.

Парнишка втянул голову в плечи.

В этих местах не знали Стократа. Во всяком случае, не знали в лицо. Но парнишка, чья жизнь зависела от умения разбираться в проезжих людях, все понял правильно.

Дождь сделался реже. Стократ протянул конюху монету:

— За мной и запрешь… Эти-то, лихие люди. Возьмут добычу да и перережут друг друга. Как думаешь?

— Возьмут добычу, — повторил парень, будто во сне, — да и перережут…

— Хорошо.

Лошади приезжих пошли за ним, как привязанные. Вместе с ними Стократ вывел свою кобылу и, плотнее застегнув плащ широкой медной пряжкой, вернулся к месту бойни. Пять трупов лежали, где он их оставил. Шестой — недобитый — ухитрился за это время пройти десяток шагов по направлению к таверне, на этом его силы закончились. Теперь он сидел на тропинке, а девушка в разорванном платье причитала над ним:

— Я без тебя не пойду… Дан… Вставай, пожалуйста…

При виде Стократа она замолчала, будто глотнув горячей каши.

— От кого бежим? — спросил он сверху вниз.

Она молчала.

— Я просто решаю, помогать вам или нет, — объяснил Стократ. — Так от кого бежим?

Она плотнее сжала губы.

Стократ подумал еще — и бросил ей свой плащ.

* * *

Раненого Стократ усадил на свою лошадь — мужчина едва держался в седле. Руки у него были нежные, как у знатной девушки.

— Кто ты? — спросил его Стократ. — Музыкант? Учитель? Бастард?

— Знаток этикета, — сипло сказал мужчина. — Протокол, хорошие манеры, правила приличия.

Стократ подумал, что он, возможно, бредит.

Больше не разговаривали. Девушка не могла ехать без седла и поначалу шла, с трудом переставляя ноги. Потом Стократ не выдержал и усадил ее на лошадь перед собой; у нее не было сил сопротивляться. Как-то само собой выяснилось, что он не столько ведет их, сколько конвоирует.

К утру добрались до «Черного уха», маленькой таверны по другую сторону леса. Здесь было чище и теснее, чем в «Серой шапке». Стократ объяснил Хозяйке-Роз, что подобрал путников в лесу — их начисто ограбили и чуть не убили разбойники.

Оставив путников на попечение хозяйке, он вышел прогуляться. Лес вокруг «Уха» был спокоен, сороки не трещали, проезжая дорога поросла травой; двуцвет нашелся почти сразу — у ручья. За Волчьей Подушкой пришлось походить по округе. Возвращаясь, он разминал зелень в ладонях, так что на порог гостиницы вступил, окутанный резким травяным запахом.

— Хозяйка! Кринку, ложку, кипятка!

Мужчина — Стократ про себя звал его Правила Приличия — уже лежал на перине в комнате наверху, и голова его была перевязана. Девушка сидела на краю постели, как была, в мокром плаще Стократа, и сидя дремала; когда Стократ вошел, открыв ногой дверь — в руках у него была кринка с заваренной травой, — она проснулась и вскочила.

Он поставил кринку на стол. Лизнул ладонь, выпачканную соком, поморщился:

— Очень горькое. Пить обязательно.

Мало кто мог сопротивляться, когда он говорил таким тоном, но девушка попыталась:

— Я ничего не хочу… Просто оставьте нас в покое…

Он плеснул из кринки в кружку, наполнил до половины. «Оставьте нас в покое», надо же. Небось еще и читать умеет.

Он протянул девушке кружку, и она взяла. И выпила под его взглядом — хоть с первого глотка у нее глаза на лоб полезли. По-хорошему, следовало напоить и Правила Приличия, но тот интересовал Стократа куда меньше.

Он запер дверь на засов. В комнате было тепло — внизу топилась печка, труба выступала из стены массивной кирпичной колонной. За окном едва серело позднее пасмурное утро.

Стократ зажег все свечи, какие нашел в глубоком дубовом шкафу. Кивнул девушке:

— Снимай с себя все.

Она колебалась секунду. Потом вскинула голову — и очень красноречиво начала раздеваться.

Каждым движением она говорила: можешь делать, что хочешь. Но оскорбить меня не сумеешь. Тебе не под силу меня оскорбить. Ты только сам замараешься; я выше любых твоих грязных намерений. Раненый на постели закрыл глаза — он, наоборот, считал себя уязвимым и виноватым. Он предпочел бы умереть от разбойничьего ножа, только не лежать при этой сцене беспомощным свидетелем.

Стократ устал от беззвучного пафоса, которым насыщали комнату эти двое. Он подошел к окну и стал смотреть на маленький двор, пустой и залитый дождем, на коз под навесом и кур, бродящих по желтой земле; когда длинный вздох сообщил ему, насколько же девушка его презирает, — обернулся, взял свечу со стола и наконец-то посмотрел.

Никогда прежде ему не доводилось видеть подобного. Узор покрывал ее плечи и спину — полностью, спускался на поясницу и целомудренно таял на ягодицах. Узором была покрыта правая грудь, левая — до половины. Живот, руки и ноги были чистыми — нормальная белая кожа, в пупырышках холода, хоть в комнате все больше сгущалась теплая духота.

Стократ почувствовал странное беспокойство. Он знал, что люди разных племен и кланов по-разному украшают своих женщин; он повидал всякое — и стальные кольца в носу, и живые цветы, укорененные в пупках. Но то, что он видел теперь, не было украшением.

Ниже основания шеи, слева, бугрились шрамы. Как от ожогов — три старых рубца. Еще один, один свежий, розовый — ближе к левому плечу. На правой лопатке — длинный глубокий порез и следы от ниток, когда-то его зашивших (неровно и плохо зашили, подумал Стократ, руки бы оторвать такому лекарю). На левом плече был еще один порез, совсем свежий, с каплями запекшейся крови. Девушка стояла, гордо выпрямившись, но вздрогнула, когда он коснулся рубцов кончиками пальцев.

Причудливые буквы складывались в слова — сперва он прочитал «Северный», и тогда перед его глазами будто пленка лопнула: «Северный Град». «Домна». «Старынь». «Верхний Шпак». «Светлая»…

Картина обрела смысл: эти мягкие линии — реки. А эти точки, иногда совпадающие с родинками, — города. А край рисунка — побережье, за ним — немного человеческого моря, исследованного рыбаками, и исчезающая кромка неисследованного, нечеловеческого, где нет даже рыбы. Карта обитаемого мира в мельчайших деталях, и, присмотревшись, можно различить небольшие поселки, границы мелких баронств…

Свечи чадили, воняли и ничего не освещали. Стократ подошел к окну и рукавом оттер испарину, выступившую изнутри, застилавшую тусклый свет. Заодно проверил — нельзя ли заглянуть в окно снаружи. Без очень длинной лестницы — нельзя.

Вышло солнце — будто дожидалось этой минуты.

Все так же молча он подвел девушку к окну и развернул спиной к свету. Шрамы на левом плече: будто кто-то приложил раскаленную трезубую вилку. Три рубца обезобразили кожу на месте баронства Загоры в Лесном Краю.