Фея белой магии

Июльское солнце, брезгливо поджимая лучи, пусть и без особого энтузиазма, но освещало логово довольно хорошо. Высветив при этом массу непонятных вещей – какие-то порошки в банках, засушенные летучие мыши, жабы и прочая нечисть, гроздьями развешанная по стенам, словно лук и чеснок у запасливой хозяйки. Пучки трав размером с банный веник на полках, и там же – что-то круглое, непонятное.

Очень даже понятное. Человеческий череп.

Ника вскрикнула и вжалась лицом в мое плечо. Мне тоже захотелось спрятаться, вот только негде. Нет, не из-за черепа, я не настолько впечатлительна.

Просто только сейчас я рассмотрела, что алтарь вовсе не пуст. На нем лежала, слегка приподняв голову, та самая гремучая тварь, которую я увидела под кроватью маленьких Салимов.

Наяву гадина выглядела еще отвратительней. И страшнее. Такой огромной змеюки в реальности я еще не видела.

Дюбуа заметил впечатление, которое произвела на нас его подружка, и ухмыльнулся:

– Страшно? Это хорошо. Послушней будете. Женщина, если ты не станешь мне мешать, твоя дочь очень скоро научится повелевать не только этой змеей, но и всеми ядовитыми тварями мира! – И тобой тоже? – Она сможет заставлять их делать то, что ей понадобится. И никто никогда не заподозрит ее в происшедшем. А потом, когда Ника подрастет, она поймет, что страх правит миром, и ей не надо уже будет ни перед кем отчитываться!

Ты кретин, Дюбуа, миром правит не страх, миром правит любовь. Во всех ее оттенках и проявлениях.

Я как-то сразу успокоилась, и дальнейшие пафосные страшилки колдуна до моего сознания достучаться не могли и надоедливыми мухами жужжали вокруг.

А вот Нике приходилось нелегко. Моя чувствительная малышка ощущала то, что мне было, к счастью, почти недоступно, – черную мощь, исходившую от Дюбуа. Здесь, в своих владениях, среди своих колдовских причиндалов мерзье словно увеличился в размерах. И если даже я чувствовала душную увеличивающуюся тяжесть, заполняющую пространство, что говорить о девочке! Она съеживалась все сильнее, сердечко бешено колотилось, пальчики, вцепившиеся в мои плечи, побелели от напряжения.

А увлекшийся мерзье уже почти кричал, брызжа слюной и размахивая руками. «Радужные» перспективы его тандема с моей дочерью, похоже, доводили урода до экстаза. Или… Впрочем, неважно. Все равно достал.

Я подошла (хотя, если честно, это было довольно трудно – меня словно кто-то отталкивал от колдуна) к изрыгавшему гнусности Дюбуа поближе и изо всех сил пнула его ногой. Туда, куда хотела, не попала, роста не хватило.

Но нужного эффекта достигла, милейший Паскаль прекратил затянувшийся спич и охнул, а змея на алтаре угрожающе затрясла своей погремушкой.

– Ты опять? – зашипел колдун, черной громадой нависнув над нами. – Я ведь предупреждал тебя – не смей ко мне прикасаться!

Ой-ой, напугали ежа голой попой! Сам же лишил меня возможности говорить, а теперь возмущается! Из твоей прочувствованной речи я поняла, насколько тебе нужна моя дочь, а ты, сволочь, давно сообразил, насколько я нужна дочери. Так что ничего хуже того, что уже со мной сотворил, ты не сделаешь. Пока.

Я бесстрашно посмотрела колдуну в глаза, затем показала на дрожащую малышку и нахмурилась.

Кем-кем, а дураком Дюбуа не был. Он наклонился поближе к девочке, вгляделся и досадливо прищелкнул языком. Потом недовольно пробурчал:

– Я понял, женщина. Что-то я сегодня перестарался, на твою дочь надо воздействовать постепенно. Но я слишком долго ждал этого момента, так много сил потрачено, поэтому и увлекся. Ладно, унеси ее, пусть отдохнет. Обед вам принесут в комнату. Но учти, вечером я за вами пришлю. Придете сюда, поняла? И не вздумай опять ерундой заниматься, не зли меня. Запомни, женщина, ты сейчас по краю бездны ходишь, одно неосторожное движение – и возврата больше не будет. Поняла? Я спрашиваю – поняла?

Пришлось кивнуть.

– Иди.

Уговаривать меня не надо, этот приказ я выполню с невиданным энтузиазмом. И дорогу я помню, провожать не стоит.

М-да, погорячилась. Я дорогу вниз помню, а вот какая из шести спален второго этажа Никина – не знаю. Меня ведь туда в прошлый раз в бутылке носили, а рассчитывать на память тела не стоит.

И ведь у дочки не спросишь, нечем. Значит, придется довериться инстинктам тушки. Я топталась перед рядом дверей, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения, похоже, испуганно прислушивались ко мне – когда хозяйка психовать начнет?

Вот прямо сейчас и начну, поскольку нету у меня больше нервной системы, кончилась. Остался бессистемный спутанный комок нервов.

Я собралась уже бесцеремонно вваливаться во все комнаты подряд, пока не найду нужную, но ближайшая дверь распахнулась, и из комнаты вышел Лешка. Вернее, его тело, но как же мне захотелось броситься к нему, уткнуться носом в уютную ямку между ключицами, и чтобы теплое кольцо сильных рук укрыло, защитило нас с дочерью от наползающего мрака! Я автоматически шагнула навстречу мужу, но, наткнувшись на пустоту глаз, опомнилась.

– Ты зачем Нику ко мне несешь? – недовольно проворчал «Лешка». – Ее комната там.

И он указал на дверь напротив. Хоть какая-то от тебя польза, чурбачок. Ты смотри, береги себя, будь аккуратнее, скоро хозяин вернется, ему не нужны такие «славные» ощущения, как у меня. А то я, чувствую, скоро свалюсь, если не перестану так нагружать больную ногу.

Ничего, сейчас отдохнем вместе с дочкой. Вот и ее комната.

Ну конечно, а чего ты хотела? Разумеется, здесь торчат все три няньки. И за каким, м-м-м, овощем Дюбуа нагнал к моей малышке столько прислуги? Надеялся, что три справятся лучше? Идиот.

Вскочившие при нашем появлении тетки с удивлением смотрели на меня. Затем одна из француженок что-то спросила. Я показала рукой на рот и покачала головой. Негритянка презрительно фыркнула и решительно протопала к нам. Что дальше? Попробуешь забрать Нику? Ты смотри, попробовала. Знаешь, я, конечно, не люблю женских драк, но не надо трогать моего ребенка. Я за это твоему хозяину напинала от души и на месте некоторых неповоротливых пончиков поостереглась бы руки тянуть, куда не просят.

Пончику хватило одного предупредительного пинка, чтобы сделать правильные выводы и откатиться подальше. Француженки и соваться не стали. Няньки растерянной кучкой столпились возле окна и оттуда наблюдали за нами.

Не люблю, конечно, когда на меня таращатся, ну да ладно, сейчас главное – Ника. Малышка совсем сомлела на моем плече, очередное столкновение с воинствующей тьмой вымотало ребенка до донышка. И она сейчас была особенно беззащитна перед Дюбуа, сил для сопротивления у ребенка не осталось. Но это, к счастью, чувствовала только я. Потому что по-прежнему ощущаю себя единым целым с дочкой и понимаю ее, как никто другой.

Я осторожно положила малышку на кровать. Резвившаяся час назад веселая загорелая девчушка снова напоминала воскового кукленка. Ничего, родная, мама теперь с тобой, а еще у нас есть помощник. Отдохни, зернышко, поспи, а я тебе песенку спою.