Фьезоланские нимфы

CCCIX

Дух Африко тут радость охватила При виде, как в душе приятно ей; Ее целуя, сколько силы было, Он меру знал в одной душе своей. Природа их на хитрость убедила — Одежды снять как можно поскорей. Казалось, у двоих одно лишь тело: Природа им обоим так велела.

СССХ

Друг друга целовали и кусали, Уста в уста, и крепко обнялись. «Душа моя!» — друг дружке лепетали. Воды! Воды! Пожар! Остановись! Мололи жернова — не уставали, И оба распростерлись, улеглись. «Остановись! Увы, увы, увы! Дай умереть! На помощь, боги, вы!»

СССХI

Вода поспела, пламя погасили, Замолкли жернова — пора пришла. С Юпитером так боги пособили, Что Мензола от мужа зачала Младенца-мальчика; что в полной силе И доблести он рос — вершить дела; Все в свой черед — так о повествованье Мы доброе дадим воспоминанье.

CCCXII

Так целый день почти что миновался, Край только солнца, видный, пламенел, Когда усладой каждый надышался, Все совершив, обрел, чего хотел; Тут Африко уйти уже собрался, Как сам решил, но все душой болел; И, Мензолу руками обнимая, Он говорил, влюбленный лик лобзая:

CCCXIII

«Будь проклята, о ночь, с своею тьмою, Завистница восторга нас двоих! Ведь я так рано принужден тобою Покинуть благородную! Каких Я ждал блаженств — и их лишен судьбою!» И много длительных речей иных В страдании глубоком изливалось: Разлука горше смерти показалась.

CCCXIV

Стояла Мензола, мила, стыдлива, Потупившись, как будто бы грешна, Хотя уж не была она так живо, Как в первый раз, тоской удручена. Разнеженная, хоть чужда порыва, Была уже счастливее она. Обмана все-таки ей страшно было Невольно — и она заговорила:

CCCXV

«Что можешь сделать ты еще — не знаю; Не уходить — предлог теперь какой? Любовь моя, тебя я умоляю, — Ты утолен со всею полнотой — Ты должен удалиться, полагаю, Не медля ни минуты здесь со мной. Ведь только если ты уйдешь, любимый, Я здесь могу остаться невредимой.

CCCXVI

И лишь листок, я слышу, шевельнется, Мне чудятся шаги подруг моих. Так пусть тебе в разлуке не взгрустнется: Ведь от напастей я спасусь лихих. Хоть пред разлукой больно сердце бьется. Готова я, и страх во мне затих, А ночь близка, а нам идти далеко Обоим, чтобы дома быть до срока.

CCCXVII

Но, юноша, скажи свое мне имя, И пусть оно останется со мной: Мне груз любви тяготами своими С ним будет легче, нежели одной». «Моя душа, — ответил он, — какими Жить силами смогу, простясь с тобой?» И назвал ей себя — и целовались Они без счета, нежно миловались.

CCCXVIII

Влюбленные, готовые расстаться, Уже прощались столько, столько раз Н не могли никак нацеловаться — Глав тысячу б я вел о том рассказ. Но это всем знакомо, может статься, Кто наслаждался так хотя бы раз, Кто знает, сколько несказанной муки В усладе, что обречена разлуке.

CCCXIX

Несчетных поцелуев не умели Они унять. Пойдут, скрепив сердца, Но шаг — и вновь назад, к желанной цели — Лобзать румянец милого лица. «Моя душа! Прощай! Зачем? Ужели?» — Друг другу лепетали без конца, Вздыхая, и расстаться не решались, Сходились вновь, и шли, и возвращались.

СССХХ

Но видя, что уж невозможно дале Отсрочить расставание никак, В объятья руки жадные сплетали, Друг друга, страстные, сжимая так, Что их бы силою не разорвали: Любовь не отступала ни на шаг. И долго так стояло изваянье — Любовники влюбленные в слиянье.

CCCXXI

Но наконец они разъединились, Пожала руку милая рука, На миг друг в друга пристально воззрились, Пришли в себя, опомнились слегка. И вот они, печальные, простились, Хоть и была разлука так тяжка. «Будь, Мензола, хранима вышней силой!» — «С тобою здесь, мой Африке, мой милый!»

CCCXXII

Путь Африко к долине направляет, А в горы Мензола с копьем в руке, Задумчиво — и глубоко вздыхает О сбывшемся несчастии в тоске. И взор его ее сопровождает, Любуясь ей, еще невдалеке. Что шаг, то Африко оборотится, На ненаглядную не наглядится.

СССХХIII

Шла Мензола, все время озираясь, Любуясь на любимого сверх сил, К сразившему ей сердце обращаясь, Что, как никто, желанен ей и мил. Движеньями и знаками прощаясь, Так дружку друг далеко проводил, Пока они не выбрались из леса И дали разделила их завеса.

CCCXXIV

Наш Африке в то место устремился, Где утром он свою одежду скрыл; Пришел — не отдыхал, заторопился, Себя в мужское платье обрядил. Потом домой веселый воротился И там наряд он женский положил Скорей на место, чтобы не явились Отец и мать да платья не хватились.

CCCXXV

И хоть и пребывали Алимена И Джирафоне в грусти не шутя, Все на дорогу глядючи бессменно: Не возвращается ль домой дитя?- Но, как увидели: идет — мгновенно Утешились, покой свой обретя, И начались расспросы: где скитался? Что долго так домой не возвращался?

CCCXXVI

Чтобы сокрыть любовное томленье, Оправдывался Африко и лгал: Хоть улеглось в груди смолы кипенье, Он глубже, чем когда-нибудь, пылал.. С горошинку казалось измышленье, И говорить он сам с собою стал: «Когда же день придет на смену ночи, И я вернусь лобзать уста и очи?»,

CCCXXVII

Так все в душе безмолвно вспоминая В подробностях, что совершилось днем, И этим душу много услаждая, Все, что ни делали они вдвоем, Он повторял в уме. Но тьма ночная Уж спать велит; он прочь — чуть не бегом, Хоть глаз сомкнуть и ни на миг не в силах, Всю ночь во власти тех же мыслей милых.

CCCXXVIII

Вернемся к Мензоле, что из долины Одна в задумчивости шла, порой Себя считая все же в зле невинной, Все каялась, она и, лоб рукой Сжимая, думала: «Такой судьбиной Я сражена, и мой позор — такой, Что, смерть, приди ко мне, тебя молю я, А то сама убью себя, горюя».

CCCXXIX

Так горную вершину миновала, Спустилась вниз по склону, там как раз, Где солнце при восходе отражало Свой первый луч и где последний гас. И тут, как полагаю я, лежала Ее пещера, так — сказать на глаз — На выстрел лука, а внизу катился Веселый ручеек, журчал, резвился.

СССХХХ

И подошла она к своей пещере, С глубокой думою в нее вошла. Предстали вновь страданья и потери. «О горе мне! — она произнесла. — Зачем, прекрасная, по крайней мере Я у ручья в тот день не умерла Перед Дианой или в день злосчастный, Как мне явился юноша прекрасный!