Фьезоланские нимфы
Шрифт:
LXXXIX
Она реки чуть-чуть не добежала, Как платьица изящное тканье Запуталось в ногах; она теряла Дыханье в беге, страх сломил ее. Увы, Муньоне радость обуяла, Он вмиг настиг сокровище свое, Схватил, держал, обняв ее руками, К девичьему лицу прильнув устами. ХС
Тут силой взял он, тут насилье было, И нимфа тут была осквернена, Бессильна отвратить, что так постыло. О жалкий мальчик! О, как ты бедна, Несчастная! Вас бездна разделила, Раскаянья безумного полна! Сама Диана с дальнего пригорка Двоих обнявшихся открыла зорко. XCI
Она
XCII
С последним словом и стрела пронзила В тот самый миг, мгновенная, двоих. Сынок, во мне лишь правда говорила! Хотели б боги лжи от слов моих, Так до сих пор тоской бы грудь не ныла! Случилось, что убит один из них: Стрела, пронзив два сердца, их связала. Так кончилась любовь их без начала. XCIII
Кровь бедного отца струи речные Все красноватым светом налила — И потекли, как будто кровяные, И боль его всем явной пребыла. Хранят здесь тело глубины родные, Чего душа не знает ни одна, Как и всего того, что дальше было; Одна река лишь имя сохранила. XCIV
Сказал я, что Диана съединила И кровь, и тело нимфы молодой С другим и вместе с ним же превратила В источник чудный, что, журча, с рекой Вблизи сливался, — так чтоб явно было: Гнев беспощадно яростный такой Мгновенно надо всяким разразится, Кто оскорбить хоть раз ее решится. XCV
И с тысячью, я знаю, так же было, Что ныне птицы, горные ручьи, Иль что она в деревья превратила Преступников в любовном забытьи. И в старину еще она убила Двух кровных братьев — нашей же семьи. Так берегись, храним небесной силой, Ее руки, сыночек ты мой милый!» XCVI
Так Джирафоне старенький, рыдая, Окончил свой рассказ и замолчал. Стоял и слушал сын, не прерывая, Подробности со тщаньем замечал. Собою несколько овладевая И поборов смущенье, отвечал, От своего не склонный отступаться: «Ну, этого мне нечего бояться! XCVII
Теперь не трону их, избави боже, Случится разве, встречу как-нибудь. Я так устал, ты утомился тоже; Пойдем, отец, нам надо отдохнуть. Чтоб засветло прийти, я лез из кожи, И был нелегок этот горный путь. Домой добрался — и устал сверх силы. Итак, пока прервем беседу, милый». XCVIII
Спать улеглись; но день не занимался, — Проснулся Африке, вскочил тишком, Опять туда — к холмам своим пробрался, Где был все время сердцем и умом. Он шел и беспрестанно озирался, Но видно ль Мензолы — искал кругом. И помогла Амурова наука: Он от нее стоит — на выстрел лука. XCIX
He он, она увидела сначала — И полем тотчас в ужасе спешит. Тут он услышал, как она кричала, Взглянул — она взывает и бежит, И мысль его как светом осияла: «Ведь это — Мензола!» Он вслед летит, Ее зовет и молит, именуя: «Постой, постой, тебя ведь так люблю я! С
О девушка прекрасная! Мгновенье! Ведь без тебя не мил мне белый свет. Давно терплю я от тебя мученье, Мне
день и ночь покоя больше нет. Не смерть несу тебе, мое стремленье Тебе вослед не предвещает бед. Амур один меня к тебе кидает, Зло иль вражда тебе не угрожает. CI
Тебя не так преследовать хочу я, Как коршун куропаточку когтит Или как волк, свирепо торжествуя, За бедною овечкою спешит, — Но любящей душой тебя милуя, Что красоту твою всех выше чтит. В тебе моя надежда и желанье, И было бы моим твое страданье. СII
Коль подождешь меня, клянусь богами, О Мензола прекрасная, тебе, Что я желаю брака между нами И счастие любви найду себе, Все мыслимое здесь под небесами, Тебе врученной вверившись судьбе. Ты, ты меня ведешь, мной обладаешь, Ты жизнью всей моей повелеваешь. CIII
И вот — зачем, жестокая, желаешь Причиной быть погибели моей? Неблагодарностью ли отвечаешь Любви моей, которой нет сильней? Иль за любовь мою мне смерти чаешь — И будь она наградой мне твоей? А не любил бы я? Ты как бы мстила? Жесточе б ведь со мной не поступила! CIV
Коль убежишь, ты будешь беспощадней Медведицы, где медвежата с ней, И горше желчи; жестче, безотрадней Холодных, твердых мраморных камней. Коль подождешь — и меду ты усладней, И винных лоз нежнее и хмельней, И солнца миповидней красотою Умильной, кроткой, ласково-простою. CV
Но вижу — тщетны все мои моленья. Словам моим не внемлешь и молчишь. Ко мне, рабу, не хочешь снисхожденья И даже глаз назад не обратишь; Но, как стрела, исполнена стремленья, В дремучие леса свои спешишь, На скалы ты взбираешься в тревоге — Пусть камни, терны уязвляют ноги. CVI
Но раз ты убегаешь, непреклонна, Любимая, как это вижу я, И в этом — весь ответ мольбе влюбленной, И дальше — хуже ненависть твоя; Да уравняются все горы, склоны, — О том к Юпитеру мольба моя, Да будет вся равнина с далью всею Ровней и ниже под ногой твоею. CVII
Вас призываю, боги, что живете В тенистых этих долах и лесах, Коль вам любезность ведома — к заботе О милых, нежных, маленьких ногах Вот этой нимфы, — вы не преминете Все камни, терны, сучья на путях Прелестных ножек превратить в лужочки И в тоненькие травки и цветочки. CVIII
А я отныне следом за тобою Уж не пойду; куда идешь — иди; С моим несчастием, с моей тоскою Останусь без исхода впереди. Мне ждать недолго вечного покоя: Исходит сердце кровью тут, в груди. Все ты: ведь твой огонь его терзает, Жизнь с каждою минутой исчезает». CIX
А нимфа не бежала, а летела. Высоко полы платья подняла, Чтобы предаться бегу уж всецело, Их за пояс заткнула как могла, — Так что сверх поножей открыто, смело Вся стройная нога видна была И, как освобожденные из плена, Пленительные белые колена. CX
С копьем в деснице вон она мелькнула, Вдаль отбежать успев крутым путем, И, обернувшись, гневная, взглянула, В испуге вспыхнув пурпурным огнем — И крепкою рукой в него метнула, Чтоб насмерть Африке сразить копьем. И уж сразила б, если б не случилось, Что прежде в крепкий дуб оно вонзилось.
Поделиться с друзьями: