Фиктивный брак госпожи попаданки

В холле уже собрались гости, и где-то в углу играл оркестр. Вечер только начался, и до аукциона оставалось больше получаса.

— Очаровательно, не правда ли? — заметила Элоиза, разглядывая все вокруг.

— Невероятно, — сухо отозвалась я.

Наконец, ее окликнул кто-то знакомый, и Элоиза упорхнула навстречу высокому, плотно сбитому мужчине с отталкивающим, некрасивым лицом. Его черты были грубыми, будто скульптор поторопился закончить работу: широкий нос с горбинкой, тяжелый подбородок и неприветливый прищур. Однако его осанка и уверенность в движениях говорили о высоком положении — или о человеке, который привык считать себя выше других.

Оставшись одна, я счастливо выдохнула и скользнула вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. Пройдя через дверной проем, я оказалась в менее людной комнате. Здесь, вдоль стен, стояли витрины с лотами: драгоценности, антикварные книги, оружие и даже миниатюрный паровой двигатель.

Среди них особенно выделялись чертежи. Их было несколько: тонкая, изящная работа, выполненная на пожелтевшей бумаге. Они изображали детали сложного механизма, похожего на паровой двигатель, но с каким-то необычным дополнением.

Я задержала взгляд на них дольше, чем следовало. Эти чертежи были мне незнакомы, но что-то в них напоминало мне документы, которые я спрятала в музыкальной комнате.

Я сделала шаг ближе, пытаясь рассмотреть детали, но вокруг витрины уже начинали собираться люди

— Удивительный пример инженерного искусства, — произнёс кто-то.

— Да, говорят, это было найдено в архиве одного из старинных поместий. Прямо в сейфе, представляете?

— Неудивительно, что их начальная цена превышает десятикратно стоимость многих лотов.

— Раньше они бы и не дошли до аукциона. Норфолк бы их выкупил, но…

— Но времена для него уже не те, — добавил злорадно едкий мужской голос.

Его злость привлекла мое внимание. Я вскинула голову и едва не отшатнулась, увидев в нескольких шагах от себя сэра Джона. Рядом с ним стоял тот самый некрасивый здоровяк, к которому упорхнула Элоиза в начале вечера. Его глаза блестели тем самодовольным огоньком, который я всегда ненавидела. Выглядели они с опекуном настоящими друзьями, и одно лишь это подстегнуло мое отвращение.

— Вы интересуетесь чертежами, миледи? — сэр Джон также заметил меня и склонил голову с издевательской учтивостью.

— Леди Тесса, — здоровяк ступил вперед. — Давно не встречал вас в обществе, — сказал он так, словно мы были знакомы.

Черт. Я ни разу не встречала его с момента, как очутилась в этом мире, и понятия не имела, кто стоял передо мной.

Удивительно, но мне помог сэр Джон. лёгкой небрежностью он похлопал мужчину по плечу, как старого приятеля, и заметил.

— Леди Тесса настоящая затворница. Я же говорил вам, Хантли, не так просто встретить ее вне дома.

— Весьма похвальное качество для будущей жены, — произнес мужчина, прищурившись и будто бы разглядывая меня с интересом.

Хантли, Хантли, Хантли… имя казалось знакомым, я где-то недавно его слышала.

Маркиз! Маркиз Хантли упоминался в сожжённом письме, которое я нашла в кабинете сэра Найджела.

Любопытно. Значит, он и сэр Джон старые приятели, а еще вокруг его массивной фигуры змеей вилась Элоиза…

Я так сосредоточилась на том, чтобы вспомнить, где прежде слышала его фамилию, что совсем пропустила странное замечание про будущую жену.

Моя роковая ошибка номер один.

* * *

Возможно, пробудь я в их тесной компании чуть дольше, то обратила бы внимание на слова Хантли. Но ровно в ту секунду внимание всех привлекли громкие голоса, даже крики, доносящиеся из холла. Конечно же, все, кто был в комнате, поспешили ее покинуть, чтобы насладиться чужим скандалом.

В холле собралась целая толпа. В самом центре стоял герцог Норфолк. Судя по его виду, он только прибыл — даже не снял пальто. Рядом с ним, размахивая руками, суетился распорядитель аукциона. Он призывал на помощь, потому что напротив него и герцога полукругом расположись мужчины в запыленной, изношенной одежде, совсем не похожие на гостей.

— Вы называете себя аристократом, но как вы можете спать по ночам, когда наши семьи голодают?! — выкрикнул один из них с клокочущей в голосе яростью.

Боковым зрением я уловила, как швейцар промчался к парадным дверям.

— Кто это? — прямо над ухом раздался любопытный шепот Элоизы.

— Рабочие его закрывшейся фабрики, — с омерзительным наслаждением отозвался маркиз Хантли.

Его глаза завороженно блестели, словно он наблюдал хорошую постановку в театре.

Театре человеческих жизней.

— Мы остались без работы! — подхватил другой мужчина. — Как нам теперь кормить семьи?!

— Нас выгнали, не оставив ничего! Мы голодаем! А вы сидите здесь, в этой роскоши! Вы обещали нам… и мы поверили, пошли за вами!

Крики перекрывали друг друга, создавая неразборчивый гул, но общий смысл был ясен: рабочие из последних сил пытались достучаться до человека, который обрек их на нищету.

Герцог же стоял, словно мраморная статуя. Только угол его рта дергался, выдавая, что происходящее трогает его больше, чем он готов был показать.

Один из гостей рванул вперед, с неприязнью глядя на рабочих.

— Уберите их от Норфолка! — приказал он, властно смотря на зажатого в угол распорядителя аукциона. — Что вы стоите? Отправьте же кого-то за жандармами!

Но Норфолк поднял руку, остановив его.

— Нет, — сказал он твердо. — Пусть скажут все, что хотят.

Но этому не суждено было сбыться, потому что вернулся швейцар, а следом за ним в холл ворвались и жандармы, которых он привел. Рабочих начали скручивать и оттаскивать от герцога, но ни один из них не переставал кричать.

Норфолк по-прежнему стоял в самом центре холла, не двигаясь. Распорядитель аукциона что-то горячо ему говорил, но тот даже не кивал. Казалось, он не слышал.

— Печальное зрелище, не так ли? — рядом прозвучал лживо-сочувствующий голос Элоизы.

— Весьма, — с усмешкой отозвался маркиз. — Печально смотреть на такое быстрое падение.

Мои руки непроизвольно сжались в кулаки, и я поспешила отойти от них троих и затеряться в толпе.

Рабочие были, конечно же, правы. Они боролись за свои семьи, за свое существование. Лишиться работы, лишиться единственного источника денег… Сердце невольно сжималось от жалости к ним, и я чувствовала за собой вину.