Филимон и Антихрист

— Поедемте, Николай Авдеевич?

— Да, да, поедем.

По дороге домой Николай сидел в том же левом углу, молчал. Голова немного прояснилась, и он смутно перебирал в памяти всё, только что происшедшее. Мелькали перед ним лица гостей, заявившихся с Папом, слышались обрывки речей. Все, кроме Папа, были ему незнакомы. «Это хорошо… что незнакомы. Хорошо. Вот только женщина с белыми волнистыми волосами… Где я её видел раньше?» О Наточке думал с чувством смутного стыда и досады. Молодая… Совсем юная девица. Являлась томившая сердце тревога: Пап подстроил. Проклятый толстый боров! И являлось твёрдое убеждение: Папа ни на порог! Подальше от него, подальше.

Один в огромной квартире Филимонов в эту ночь спал мертвецки. Проснулся в одиннадцать часов — небывалый случай! Чувствовал себя скверно: голова не то чтобы болела, в ней ощущался прерывистый, накатывающий толчками зуд, и слышалась зияющая пустота. Дай ему сейчас задачку на десятичные дроби — не решил бы. Прошёлся по комнатам, вспомнил: сегодня воскресенье. Стало легче. Пошёл в ванную, принял прохладный душ. Не сразу отыскал кухню, заварил чай, выпил несколько чашек — без сахара, один чай — крепкий, душистый. И услышал, как в висках застучала кровь.

Вспоминая вчерашний инцидент, думал о Папе: «Мерзавец! Это он подстроил. Он!» В бессильной досаде сжимал кулаки и почти вслух повторял: «Так тебе, дураку, и надо, так и надо — не води дружбу с тёмными людьми». Подспудно зрела, обретала почти физические черты решимость: гнать Папа, не подпускать к себе на версту. Смутно припоминал лица гостей, ни на одном из них не задерживался, — одна только женщина с белыми волнистыми волосами стояла перед глазами, загадочно плутовато улыбалась. Являлась мысленному взору Наточка, но ничего, кроме стыдливого угрызения совести, он при мысли о ней не испытывал.

Позвонил Ольге. «Не знает ли о вчерашних проказах?» Трубку снял отец.

— Ты, Николай? Ольги нет дома. С тех пор, как ты стал директором, работает без выходных. Замучил девку!

— Я отдыхаю. Вчера и сегодня — решил немного развеяться.

— Вот-вот! Себя не забыл, а сотрудники…

— Не знаю. Не просил её выходить.

— Ты не просил, а Федъ насел как медведь. Удружил ты ей начальничка: садист какой-то! Вечерами допоздна держит, выходных не даёт. Давно тебя не видал. Начальником стал — так и носа не кажешь.

Неприятно кольнула совесть: Федь на работе, и Ольга, и Вадим. Федь и раньше был лют на дело, но теперь, когда занялся импульсатором, и совсем не выходит из института. Филимонов поручил Федю главную часть проблемы: совершенствовать механизм воздействия лучей импульсатора на цветные металлы; и Федь, со свойственной ему увлечённостью, с головой ушёл и увлёк сотрудников в новую для них работу.

Вадим Краев, несмотря на все уговоры, оставался в галкинском секторе — там он преследовал какие-то свои цели — но по вечерам и в выходные дни трудился у Федя, сделавшись и тут ближайшим сотрудником руководителя.

Ольга числилась в группе Филимонова, занималась исключительно расчётами на электронной машине, но Федь и ей давал задания, и она охотно их выполняла, и увлеклась какой-то новой темой, которая близко соприкасалась с проблемой цветных металлов; на этой почве Федь и Ольга всё больше тяготели друг к другу, чаще встречались, спорили, считали, чертили, а в последние дни уединились в комнате Федя, разобрали по винтикам импульсатор и при содействии Вадима что-то мастерили, подлаживали, собирали и вновь разбирали прибор.

Филимонов по несколько раз заглядывал к ним, Ольге не мешал, — его радовала увлечённость учёных, он с тайной мыслью, чуть-чуть завидуя, ждал обнадёживающих результатов. Сам же сосредоточился на сложном, плохо поддающемся механизме лучей, способных изменять молекулярную сетку металла в стадии плавки. И не железа, не чугуна, над которыми работал прежде, — от чёрных металлов ушёл, круто развернулся к сплавам лёгких металлов и тут оказался в положении путника, вступившего в тёмный непролазный лес. К чему ни подступись — всё ново, темно, неизведанно.

Шел на ощупь, и чем дальше шёл, тем становилось темнее. Не бросить ли? Не вернуться ли вновь к чёрным металлам? Но нет, лёгкие сплавы сулили фантастические результаты: тут и проблемы веса летательных аппаратов, революция в скоростях, новые, не имеющие границ возможности химической промышленности, электроники; тут главный ключ к решению проблем миниатюризации. Нет, нет и нет! Он смело пойдёт в тёмный лес математических тайн. Ему ли бояться неведомого? Вся его жизнь в науке — решение задачи со многими неизвестными.

Однако сегодня Николай ни о чём не хотел думать. Николай хотел спать. Отключил телефон, завалился в постель.

В понедельник раньше обычного приехал в институт, начал работать. По внутреннему телефону позвонила Ольга, просила отпустить к Федю. «Да, да — пожалуйста, иди к Федю». Без разрешения вошёл Зяблик, спросил, как отдохнулось в субботу и воскресенье? По тону, каким задавал вопросы, по каким-то тайным, едва уловимым нюансам понял: знает! Зяблик знает всё!

Решил проверить.

— Ничего. Да голова болит. Выпил лишнего. Говорил с нарочитой развязной откровенностью. Украдкой кидал взгляды на собеседника.

— Пап рассказывал. Новоселье справляли — напрасно вы это.

— Что напрасно?

— Папа принимаете… с его компанией. Неприятный тип, любит тереться возле начальства.

— Он, по слухам, в любимчиках у вас ходит.

— Ну нет уж, Николай Авдеевич, увольте от таких субъектов. Папа как огня боюсь.

— Почему?

— Интриган! И склочник! Неизвестно, как он повернет ваше к нему расположение. Нет, нет — Пап человек опасный.

— Зачем же вы держите его в институте?

— Не я его держу, сам он себя держит. Буранов пробовал увольнять — куда там! Пап такую свару учинил — чертям тошно! Голос Америки подключил, Би-би-си — вселенский шум поднялся: выдающегося учёного теснят.

— Какой же он выдающийся?

— Неважно. Он и вообще не учёный, а кто проверять станет? Скандал с увольнением в свою пользу обратил. Ему сочувствуют, сожалеют. Русский народ издревле любит страдальцев. Нет, Николай Авдеевич, Пап — не человек, не должность — профессия! Фигура политическая! Судьбу его не иначе, как верх решает. Самый, самый!.. — Зяблик вскинул над головой указательный палец. — Понимаете, чем это пахнет? Одно вам посоветую — не трогайте Папа, но и близко к себе не подпускайте… во избежание греха.