Философия и идеология: от Маркса до постмодерна
Шрифт:
Во многом отличающаяся от стихийной, осмысленная и контролируемая деидеологизация требует, чтобы ее осуществляли хотя бы так и в той мере, как и в какой мере это вообще возможно. Тем более вредно изображать идеологическое целомудрие там, где, на самом деле бурлит, пусть не всегда здоровая, но зато регулярная, активная, а главное неискоренимая идейная жизнь. «Отмена идеологии» – модернистский проект, еще в прошлом веке устаревший даже в качестве чисто интеллектуальной задачи. Либо общество имеет идеологию и работает с ней – либо идеология имеет общество как малорефлексивную, внушаемую массу. Значит, необходима иная модель присутствия идеологии в жизни общества, коль скоро оно не намерено поддаваться диктату в каких бы то ни было, в том числе интеллектуальных и духовных его проявлениях.
Отсюда также вытекает необходимость более внятной интерпретации и своего рода идеологического обоснования введенного в РФ конституционного запрета на огосударствление идеологии. Статья 13 Конституции РФ гласит:
«1. В Российской Федерации признается идеологическое
2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» [103] .
Если сделать в Интернете запрос на данную тему, в изобилии обнаружатся именно критические суждения в отношении этой нормы с разнообразными предложениями её видоизменить или отменить вовсе. Элементы защиты и содержательные разъяснения смысла и ценности данной нормы, наоборот, минимизированы.
103
Конституция Российской Федерации. URL:st-13-krf.
Это сильно осложняет ситуацию, поскольку общество должно иметь на этот счет развернутые и внятные понятия и обоснования, а не лапидарные тезисы, текстуально переведенные в законодательные, более того, конституционные нормы. При этом надо быть готовыми к тому, что такие обоснования сами по необходимости окажутся идеологией – в данном случае идеологией партикулярной деидеологизации. Иначе говоря, это метаидеология – идеологическое высказывание об идеологии. Критически ссылки на то, что этот запрет внутренне противоречив и неисполним, поскольку сам идеологичен, выглядят убедительно до тех пор, пока не проводится разграничение на уровне метаязыка, а значит, и отделение частных идеологий от метаидеологии. Скорее наоборот, к неразрешимым парадоксам и противоречиям приводит именно само это отсутствие разграничения метауровня. Так, энтузиасты отмены данного запрета не вполне отдают себе отчета в том, что любая иная честная формулировка должна будет иметь вид: «1. В Российской Федерации признается идеологическое единообразие. 2. Идеология N устанавливается в качестве государственной и обязательной». При этом сторонники отмены данного запрета в подавляющем большинстве не берутся сформулировать, какая именно идеология должна стать в России государственной и общеобязательной (формулы абстрактного «патриотизма» не в счёт, поскольку в общем виде слишком самоочевидны, а значит, пусты). Таким образом, идеи данного конституционного запрета не выходят за рамки иносказательного уверения в нижайшей лояльности; их авторы готовы быть адептами любой идеологии, какая будет спущена сверху.
Наконец, из конституционного обязательства, запрещающего введение государственной идеологии на метауровне, многое вытекает для идеологической жизни на уровне частном («партийном» и «партикулярном»). А именно, отсюда выводимы критерии для размежевания идеологий, лояльных в отношении данных базовых норм и метаидеологических принципов, и идеологий, по сути своей антиконституционных, присутствующих в сфере идеологически легального только по недоразумению. Иначе в стране начинают открыто пропагандировать тоталитарные, профашистские идеи, тут же стеная об ущемлении свободы слова, нехватке эфира, моральном прессинге… и порой даже встречая при этом либеральное сочувствие.
Первым ответом на девальвацию идеологии в СССР надо признать попытки модернизировать и актуализировать идеологический комплекс советского коммунизма в середине и конце 1980-х гг. Это был ответ на стихийную деидеологизацию, когда «правильные» слова ещё продолжали звучать, но их уже переставали воспринимать и даже слушать. Данный опыт нельзя признать вовсе безуспешным. Другое дело, что этого оказалось недостаточно для предотвращения системного коллапса, бывшего уже тогда отнюдь не только идеологическим.
Робкие попытки возобновить нечто идеологическое были в самом начале 1990-х гг. (например, в ходе подготовки намечавшегося в то время «суда над КПСС»). Эти попытки были крайне фрагментарными – уже потому, что они могли исходить от бывших преподавателей научного коммунизма, но полностью игнорировались бывшими сотрудниками журнала «Коммунист».
Проект сотворения «национальной идеи» как эпизод заслуживает отдельного анализа. Здесь же достаточно отметить, что проект выявил неожиданную готовность близкого к идеологическим дисциплинам «научного» и околонаучного сообщества сочинять программы и формулы, большей частью по примеру уваровской («Православие, самодержавие, народность»). Он же на тот момент показал полную неготовность уставшего от идеологического официоза населения воспринимать что-либо официально идеологическое. Также было зафиксировано отсутствие инстанции, от которой идеология и идея могли бы исходить. Несмотря на опыт Израиля и ЮАР, безапелляционно популярными оказались сентенции о «невозможности выращивания национальных идей в пробирке» и их таинственном «вызревании в глубинах народной души». Поскольку нечто подобное применительно к нашей ситуации подозревалось с самого начала, проект и не ставил перед собой нерешаемых задач и невыполнимых миссий (автор свидетельствует об этом из первых рук, поскольку был координатором данного проекта). Зато проект с использованием оригинальной методологии «идеологического конструктора» выявил функциональное состояние идейного комплекса, его основные содержательные схемы и модули, что и было отражено в книге «Россия в поисках идеи» [104] .
104
Баранов А., Захваткин М., Добровольский Д., Мирский Э., Рубцов А. Россия в поисках идеи: анализ прессы. М., 1997 (Рабочие материалы Группы консультантов Администрации Президента РФ).
Идеологические сюжеты также присутствовали в посланиях президента Федеральному собранию, однако эти документы в то время использовались в основном как берущиеся на контроль развёрнутые поручения практической ориентации.
Значительное время идеологический комплекс в его обычной ипостаси не был всерьёз востребован, поскольку в целом хватало идеологемы «стабильности» в сочетании с перераспределением остатков доходов от целевых продаж. Впервые запрос на сколько-нибудь
развёрнутую идеологическую схему появился к 2008 г., когда перед «местоблюстительством» Медведева понадобился «план Путина». Как таковой этот план специальным документом не был зафиксирован, но остался скорее как закадровое идеологическое усилие. Поэтому чуть позже идеология «модернизации» и «инновационного манёвра» была связана именно с фигурой преемника.Более выраженный разворот к пока ещё осторожной идеократии обозначился в 2010–2011 гг., когда прогрессистский модернизм на официальном уровне почти в одночасье оказался вытеснен традиционализмом с упором на уникальную отечественную духовность и верность особо моральным ценностям. Резко сменился идеологический словарь: модернизацию, инновации, экономику знания, человеческий капитал, технико-внедренческие зоны, инкубаторы, «посевные» программы и передачу разработчикам прав на интеллектуальный продукт, произведённый на средства федерального бюджета, сменили духовность, традиция, скрепы, идентичность и культурные коды. Более того, в этот момент страна вдруг сменила ответ на «основной вопрос философии» – о первичности материи или сознания. То, что до этого «заливали» деньгами, стали заливать грандиозными идеями и экзальтированными страстями. Таким образом, в самом идеологическом комплексе идеология оказалось возвышена в первом приближении к идеократии.
В новой программной ситуации перед президентскими выборами 2028 г. вновь потребовался частичный возврат к идеям модернизации и к образам будущего. Оказалось, что духовные скрепы не выдерживают необходимой идеологической нагрузки – хотя и не так же, как с разочарованием от проекта не начавшейся модернизации. Но и прямой возврат к модернизму середины и второй половины 2010-х гг. выглядел бы сдачей позиций. Поэтому все свелось к фрагментарным паллиативам, подобным «цифровой экономике» и «искусственному интеллекту». Основное идейное ядро – «смена вектора развития» с переходом «от сырьевой экономики к инновационной» в этой идеологии маячит скорее на заднем плане как яркое но невыполненное или даже вовсе невыполнимое обязательство.
Вместе с тем все эти идеологические усилия и процессы в таком описании почти не учитывают главных моментов в реабилитации идеологического и реинкарнации идеократии. Речь идёт о достаточно новых феноменах «теневой», «латентной», «диффузной» и «проникающей» идеологии, требующих отдельного разговора в рамках анализа иллюзий деидеологизации.
Понятие идеологического в «предельном» расширении [105]
В данной части мы продолжаем тему «Иллюзий деидеологизации», обсуждавшуюся на Общеинститутском семинаре Института философии РАН 14 декабря 2017 г. [106] В первой публикации по материалам доклада [107] был рассмотрен переход от демонтажа партийной идеократии к новейшим попыткам реабилитации идеологии. На фоне неудачных попыток реконструкции советского официоза, такого рода тенденция гораздо успешнее воплощается в форматах, связанных с теневыми идеологическими институтами и латентной идеологией. Стандартными понятиями эти процессы не всегда описываются или не опознаются вовсе. Отсюда потребность в расширенной трактовке идеологии, в том числе как системы институтов и практик, обеспечивающих особого рода диффузное, «проникающее» воздействие на сознание и идеологическое бессознательное. Одновременно понятие идеологии выходит за пределы узко понимаемой политики и в своём «предельном» расширении обнаруживается в самых разных сферах познания, культуры, экономики и повседневной жизни.
105
Впервые опубликовано: Рубцов А.В. Превращения идеологии. Понятие идеологического в «предельном» расширении // Вопр. философии. 2018. № 7. С. 18–27.
106
Рубцов А.В. Иллюзии деидеологизации. К концепции «диффузной» и «проникающей» идеологии. Реферат доклада (части 1 и 2):Root/News/Archive_Events/2017/14_12_2017.PdfNews/Archive_Events/2017/14_12_2017_2.Pdf. Видеотрансляция:Youtube.Com/Watch?V=Rhlbn9Gp1Je&App=Desktop.
107
Рубцов А.В. Иллюзии деидеологизации. Между реабилитацией идеологического и запретом на огосударствление идеологии // Вопр. философии. 2018. № 6. С. 66–75.
Идеология существует как система идей и как система институтов. Вместе с тем редукция идеологии к «идеям» и ментальности проходит от автора термина Дестюта де Траси через всю классику философии и политической теории предмета. Цитировать здесь можно до бесконечности. Даже Дуглас Норт, один из столпов новой институциональной теории, в своей нобелевской лекции заявляет: «Идеология – это то общее, что имеется в ментальных формах людей…» [108] . Подходы к идеологии как к относительно самостоятельной констелляции институтов редки и менее акцентированы. Тем не менее, сюда входят, как минимум: весь установочный, программный дискурс власти, инфраструктура СМИ и пропаганды, образовательные и воспитательные институции, инструментарий культурной политики и пр. Наряду с «идеологическими аппаратами государства» [109] существуют независимые идеологические институты гражданского общества. Плюс «теневая» идеология – пространства, в которых идеологическая работа и борьба как таковые не афишируются, но ведутся контрабандой, скрытно и почти партизанскими методами – в том числе самим государством.
108
Норт Д. Функционирование экономики во времени. Нобелевская лекция (9 декабря 1993 года) // Отечественные записки. 2004. № 6(21). С. 53.
109
Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства (заметки для исследования) // Неприкосновенный запас. 2011. № 3(77).