Финское солнце
Шрифт:
«Тогда бы его назвали трамвай номер два», – резонно возражал на Первом и Втором всемирном историческом соборе трамваеведов историк Кюэстти.
«Его не назвали вторым, потому что лучше быть первым на деревне, чем вторым в мире», – вполне обоснованно отвечали ему светила науки в лице профессора Эмпи и профессорши Гранде.
«Вы уж определитесь поскорее – первый или второй», – нервничал мэр Мерви, который был почетным председателем форума трамваеведов.
Дай волю мэру, он убрал бы оба маршрута. И проголосовал бы за третий вариант. На своих прессухах мэр с пересохшим после вечерних попоек горлом заводил любимую
Да-да. Пока горожане мучились в переполненных трамваях, мэр летал по миру, набирался опыта, останавливался в лучших отелях, а на конференциях в лучших ресторанах со знанием дела рассуждал о метроходах и метролетах.
Кондуктор Пелле ничего не знала о том, что первый маршрут – гордость города и горожан. Она, естественно, считала салон трамвая своей вотчиной и распоряжалась там, как в личном подсобном хозяйстве.
– Пройдите в глубь салона! – кричала она на Пертти. – Воздух везде одинаковый.
– Не загораживайте проход лыжами, – требовала она у Яли Иккаренена, – и не суйте всем в рот и в глаза свои лыжные палки! Они не инвалидное удостоверение и не трость, они вам жизнь не облегчат.
– Чего здесь столпились, как бараны у ворот? – расталкивала она могучими локтями сельских жителей Сеппно и Унто. – Людям же выйти надо!
– А ты что развалился в кресле, как старый дед?! – орет она, подлетев к Топпи.
Топпи притворяется спящим. Секунду назад он приоткрыл глаза и увидел тучную женщину пенсионного возраста, которая, ни минуты не сомневаясь, направилась к нему и стала тыкать в нос зажатым в огромном кулаке удостоверением, а потом показывать надпись на стекле: «Места для пассажиров с детьми, беременных женщин и инвалидов».
Но Топпи не видит, что написано у него за спиной. Он не умеет читать затылком. К тому же у Топпи вновь закрыты глаза. Он делает вид, что сон его неодолим, но это ему не помогает.
– Не видишь, женщине плохо?! – угрозно нависает Пелле над Топпи.
В страхе Топпи вскакивает и освобождает место для тетки, которая вовсе не собиралась садиться, потому что должна была выйти на предыдущей остановке.
Женщину, которой нужно срочно выйти и которой плохо оттого, что она забыла слово «остановка», зовут Лямпи.
– Ужас, ужас! Хватит, хватит! – закрыв глаза и зажав уши, визжит Лямпи на Пелле.
А та, загородив проход, толкает ее на освободившееся место.
Голос у Пелле тоже зычный и поставлен не хуже, чем у театральной актрисы Акте. Монет в сумке столько, сколько у цыганки на переднике. А ведет она себя порой, как цыганка, определяющая судьбу: может насиженного местечка лишить, а может и вовсе на улицу выставить.
– Глазки мне тут не строй, билет давай оплачивай! – требует она у Нийло, засмотревшегося на ее толстые капроновые колготки. Причем с такой интонацией, будто тот кот блудливый или пес шелудивый.
– Не тронь кнопку вызова, не видишь – она сломана, – шипит она на Пшикко. – Водитель и без тебя знает, где надо остановить. Кнопочников развелось…
Через
шею и плечи Пелле перекинута кожаная портупея, она же сумка. Порой Пелле больше походит не на цыганку, а на комиссара с маузером.– Ваш партийный билетик, товарищ? – спрашивает она у Паасо так грозно, будто он изобличенный враг народа.
– Пожалуйста. – Тот протягивает билет с таким невинным видом, будто хочет сбросить или открыть все карты. – Вот, я уже покупал.
– Я что должна вас всех в лицо помнить?! – огрызается Пелле. – Вас вон сколько катается, а я тут одна тружусь.
– А это кто у меня тут притаился? – тычет она локтем в спину Осмо, отчего тот даже кашлять начинает. – И не чихайте тут на других. Мне ампул, чтобы прививки от гриппа делать, никто не выдает.
– Вы просто прелестны в своем амплуа, – посылает ей комплимент дамский угодник Нийло.
– Мерси, – Кондукторша тут же становится ласковой. – Вот если бы все были такими понимающими!
– Вы бесподобны и божественны, – уточняет Нийло.
– Мерси, мерси! – Пелле делает что-то вроде реверанса.
Пелле и впрямь неподражаема. Она кого угодно заговорит и застращает. Захочет – загипнотизирует и без штанов оставит. А захочет – помилует и, может, даже кастрировать не станет. Вот она уже направляется к старику Юххо, чтобы встряхнуть пригревшиеся старческие косточки.
– Дедушка, не спать! А то так всю молодость проспите! – визжит она прямо в ухо старику.
– Это же Юххо, – вступается за деда Ойли, когда Пелле уже готова ухватить того за плечо. – Все знают, что у него инвалидное удостоверение.
– Ну и что? Пусть он пенсионер и инвалид, но это не дает ему права кататься тут с утра до ночи, не показывая удостоверения.
– Но зачем вы так кричите? Он же все равно вас не слышит, – не уступает Ойли.
– А ты, значит, тут самая умная, да?! – грозно вопрошает Пелле.
– Да уж поумнее некоторых! – не тушуется бравая Ойли.
Диалог неуступчивой Ойли и напористой Пелле может перерасти в серьезный конфликт, а то и инцидент с травмой, но тут трамвай вдруг резко тормозит, и всех пассажиров сбивает в тесную кучу на передней площадке.
Это водитель трамвая в последний момент заметил субтильного юношу Субти, решившего перебежать пути прямо перед вагоном.
– У вас свободно? – спрашивает Субти у Урко, протискиваясь сквозь плотные ряды пассажиров.
Урко сегодня при параде: в костюме и с галстуком. Дополняют элегантный прикид кроссовки, натянутые на босу ногу. На голове у Урко вязаная пижонская шапочка-пидорка. На свободное сиденье Урко положил букет азалий, которые Субти сначала принял за растрепанные пионы. Потому что вид у Урко, несмотря на элегантный пиджак и строгие спортивные штаны, всё-таки несколько расхристанный.
– У вас свободно? – чуть громче переспрашивает Субти.
– Что вас конкретно интересует? – просит уточнить и формализовать Урко.
– У вас место для кого-то занято?
– Занято, но уж точно не для вас! – Урко пытается оставаться в рамках вежливого разговора.
– А для кого? – на этот раз просит уточнить Субти.
– Вон для того элегантного мужчины! – Уже заводясь, Урко указывает на пробирающегося сквозь толпу Упсо. – Ясно, чувырла?!
– А-а, теперь понятно! – Субти, пытаясь сохранить лицо, делает вид, что удовлетворен.