Флибустьер

Мой слуга налил нам моего вина, а трактирный слуга принес большое фаянсовое блюдо местных фруктов. С фаянса в трактире ел только я, остальным подавали в оловянной или деревянной посуде.

— Так понимаю, теперь тебе принадлежит весь острова Тортуга? — с подковыркой произнес я.

— Куда мне! — отмахнулся он, продолжая улыбаться, но глаза смотрели цепко, контролируя мою мимику, жесты.

У меня появилось впечатление, что сижу на тренинге по невербальной сигнальной системе.

— Хорошее вино, — уловив что-то в моей мимике, сказал Этьен Брюно, чтобы сменить тему разговора. — С твоих виноградников?

Уверен, что, как почти все французы, он прекрасно разбирается в вине и знает, что это явно не из Бретани. Заводит разговор на приятную мне тему, чтобы я расслабился. Как только это случится, мне воткнут по самое не балуй.

— Нет, на моих не успевает набрать столько сахара и аромата, — отвечаю я и перехожу к делу: — Чего и сколько ты хочешь взять и что дашь взамен?

Старый Этьен долго перечисляет, что хотел бы взять, повторяя, что недавно здесь выгрузились три голландские судна, уронили цены на европейские товары и подняли на местные. Голландцы уже стали всемирными морскими извозчиками. Подозреваю, что их предками были финикийцы, которые две тысячи лет назад занимали эту нишу.

— Так что по указанным тобой ценам взять не смогу, потому что тогда сам ничего не заработаю, скинь на пятнадцать процентов, а на наши товары придется накинуть столько же, — говорит он.

Запросил пятнадцать, ждет десять. Только вот я понимаю, что если соглашусь, то в следующий раз с меня снимут еще по десять — и так, пока не разорят. Так что надо биться до последнего.

— Придется мне поискать другого покупателя, — сказал я.

— Другие потребует скидку в двадцать процентов, — сообщает Этьен Брюно.

Значит, договорились, решили хапануть на картельном сговоре.

— Эспаньола — не единственное место, где нужны мои товары. Тут рядом Ямайка. На худой конец можно и на Барбадос смотаться, — делюсь я своими мыслями.

— Там с тебя сдерут пошлину, так что ничего не выгадаешь, — предупреждает он.

— Пошлина всего десять процентов, а на некоторые товары даже пять. И там много индиго, который выгоднее всего возить отсюда, — информирую я и в уме прорабатываю переход туда и продажу товаров.

— Как хочешь, плыви на Ямайку, — небрежно произнес Этьен Брюно, хотя смотрел все так же цепко.

— Утром отправлюсь, — решаю я. — Давай, допиваем и расходимся. Мне надо послать человека на судно, чтобы предупредил экипаж.

— Не спеши. Я поговорю с купцами, может, они согласятся сделать для тебя небольшую скидку, — предлагает он.

— Дорогой Этьен! Не тебе меня обирать. Я не заносчивый французский шевалье, который умеет только тратить деньги. Торговать я умею, если не лучше тебя, то и не хуже. По крайней мере, знаю самые распространенные приемы. Так что пойди и расскажи, что номер не удался, будете покупать и продавать по тем ценам, что и в прошлом году. А если это кому-то не нравится, пусть торгует с голландцами, которые привозят дешевые голландские товары для бедняков, — высказался я.

— Я знаю, что ты лучше меня разбираешься в торговле, хоть и благородный человек, просто в этом году обстоятельства сложились так… — начинает он нести пургу.

— Меня не интересует, как они сложились. Жду завтра до обеда. Или проводим сделку по моим ценам, или я после обеда ухожу на Ямайку, — перебиваю я и командным голосом задаю вопрос: — Ты все понял?

— Да, — потупив глаза, коротко отвечает Этьен Брюно.

— Можешь идти, — приказываю я.

Надменность буквально сдувает с его лица.

— Простите, шевалье! — льстиво произносит он, не глядя мне в глаза. — Я уверен, что купцы осознают свою ошибку и заключат с вами взаимовыгодный договор!

Последняя его фраза оказалась пророческой. Я по выгодной цене распродал весь привезенный товар, набрав взамен сахара и табака. Вот только осадок неприятный остался. Как будто это я пытался обжулить, но не получилось.

40

К моему возвращению из рейса усадьба Донж была полностью перестроена, отремонтирована и заполнена новой мебелью, изготовленной по моему заказу и расставленной по указанию виконтессы Мири-Луизы де Кофлан. Передвигание мебели по дому — это любимое занятие женщин. Потому что не сами этим занимаются. Так они вносят перемены в свою жизнь. Передвинула — и как в новом доме оказалась. А если хочется совсем уж коренных перемен, меняют обои. Еще возле дома разбили сад по весне. Саженцы свозили из разных районов страны. Небольшой участок вспахали и засадили картофелем, а осенью собрали урожай и засыпали в погреб. Пока что картофель у французов не в чести, завозят из Ирландии, где он стал вторым, если не первым, хлебом. Я так соскучился по картофельному пюре. Впрочем, и по жареной картошке тоже. Как мне ее не хватало в предыдущих жизнях! Теперь наверстываю упущенное.

Вырученные за этот рейс деньги я, разделив на три части, закинул местным банкирам. На годовой доход от виконства, который выплачивался в конце ноября, после продажи урожая, я купил землю на берегу Луары рядом с центром Нанта, в пока не очень престижном районе, где решил построить большой и высокий двухэтажный дом с полуподвалом. Это лучше, чем стоить трехэтажный дом. Размещу в полуподвале кухню и жилье для слуг. Пусть они бегают по трем лестницам, а я буду всего по двум. Оставшиеся деньги держал дома, раздумывая, куда их пристроить. Меня стали напрягать продолжительные рейсы. Дострою дом в городе и осяду на берегу. Пусть мне привозят деньги другие. В деревне сидеть весь год скучно, особенно зимой. Буду жить то в Нанте, то в Донже. Переезды — это мужской заменитель жизненных перемен.

Рождество отмечали в расширенном семейном кругу — к нам в Донж пожаловало все семейство де Кофлан. Благодаря мне, тесть малость поправил свое финансовое положение, приоделся сам и принарядил жену и дочек. Раньше готов был выдать их за кого попало, а теперь оттопыривает губу, подыскивает женихов побогаче. После трехчасового обеда из четырех перемен, мы удалились с ним в кабинет, где развалились в уютных, глубоких кожаных креслах возле камина, который слуга растопил с полчаса назад. Огонь уже набрал силу, с радостью пожирая белые с черными отметками березовые дрова, отчего-то ассоциировавшимися у меня с порубленными на куски собаками породы далматинец. Пили горячий сладкий шоколад — самый модный сейчас напиток, к которому моя жена пристрастилась сама и подсадила на него всех своих родственников. Кофе и чай только набирают обороты, причем последний сильно отстает, даже в Англии.

— Батиста де Буажурдана назначают губернатором, и он хочет продать свой патент полковника, — как бы между прочим сообщает Матье де Кофлан.

Губернатор сейчас во Франции, в отличие от колоний — фигура, скорее, представительская. Всю работу за него делают его заместители, интенданты. Их назначают из Парижа. Это несколько человек, обедневшие дворяне или образованные, толковые простолюдины. Каждый отвечает за свое направление и отчитывается перед своим парижским начальством. То есть губернатором может быть любой знатный дурак, а вот интендантом — нет.

— За сколько? — интересуюсь я.

— Просит восемьдесят тысяч ливров, но, думаю, согласится и на семьдесят пять, — отвечает тесть и объясняет: — Драгунских полков стало много, а имеющих деньги на покупку чина — мало. Те, у кого есть деньги, предпочитают чин в кавалерии, хотя он и дороже. Зато престижнее.

— Ты хочешь стать командиром полка? — спрашиваю я напрямую.

— У меня нет таких денег, — отвечает он, — Если патент полковника покупает человек с небольшим опытом, к нему назначают более опытного подполковника. Если купишь ты, я могу стать подполковником, продать патент капитана и дать дочерям хорошее приданое, — и добавляет приманку: — Четверть этих денег пошла бы твоей жене, чтобы и ей не обидно было.