Флибустьер

— Пивоварам, — ответил валлийский капитан.

— А зачем он им? Фильтровать пиво? — удивился я.

— На коксе сушат и разогревают солод. Он делает пиво прозрачным и мягким и не придает неприятный запах, как обычный уголь, — рассказал альбинос.

— Раньше сушили и разогревали на соломе, — припомнил я.

— А где ее столько взять?! Все хотят пить пиво каждый день, а поля отдали под пастбища для овец. Английские шерстяные ткани в большой цене, — объяснил он.

Я представил, как какой-нибудь историк в двадцать первом веке строчит диссертацию о влиянии цен на шерстяные ткани на добычу угля и выработку кокса и при этом потягивает прозрачное и мягкое пиво. К тому времени все шахты в Англии будут уже закрыты, а сушить и разогревать солод будут, наверное, на газе. Если к тому времени для изготовления пива будут еще использовать солод.

У меня сохранились теплые чувства к валлийцам, поэтому приказал отвезти капитана и остальных членов экипажа на берег, который был милях в трех от нас. Даже разрешил им забрать личные вещи. Вряд ли у работающих на такой лоханке, даже у тонкокожего капитана, есть хоть что-то ценное. На коксовоз назначил призовую команду и отправил его в Нант. Там пиво не делают, но на кокс покупателей будет много, начиная от кузнецов и заканчивая металлургами. Приз нельзя отпускать — примета плохая.

60

Этот караван мы повстречали на входе в пролив Святого Георга. Восемь судов шли плотной группой. Два трехмачтовика водоизмещением тонн под пятьсот, которые можно было бы назвать флейтами, если бы борта были завалены вовнутрь, а остальные — двухмачтовые шхуны и бригантины. У всех были новые паруса, что сразу наводило на мысль, что добыча будет не бедной. Они заметили идущий навстречу фрегат, но не испугались. Уверены, что в этих водах вражеский корабль не может находиться.

Когда до идущего первым трехмачтовика оставалось пара кабельтовых, я приказал поднять французский флаг и открыть пушечные порты. Пушки на гондеке уже были заряжены картечью, а карронады на опердеке — книппелями. На английских судах не сразу сообразили, что происходит. Уверен, что многие решили, что так туповато шутит английский капитан фрегата. Им ведь, наверняка, сообщили, что мощный английский военный флот выдавил из Ла-Манша и его окрестностей хилый французский. Впрочем, на трехмачтовике вряд ли бы успели отреагировать, даже если бы сразу поняли, как влипли.

— Батареи левого борта, огонь! — скомандовал я.

Грозно и немного вразнобой рявкнули орудия. Меня как бы шлепнули ладонями по ушам, наполнив голову звонким гулом, который с годами становится мне все приятней. Черный пороховой дым плотной тучей завис перед левым бортом фрегата, а потом полетел к правому, обдав меня запахом пороховой гари — запахом современной войны. На борту английского трехмачтовика, мимо которого мы проходили на удалении менее кабельтова, не было ни души. Главные паруса и марселя превратились в лохмотья. Таким будут изображать Летучий Голландец.

Второй трехмачтовик был справа от нас. На нем уже переложили руль лево на борт, чтобы повернуться к нам и западному ветру кормой и дернуть на максимальной скорости в сторону берега.

— Батареи левого борта, огонь! — кричу я, а из-за звона в ушах кажется, что говорю очень тихо.

Второй наш залп делает второй трехмачтовик очень похожим на первый. Разве что еще и посшибали с вант и марсов матросов, которые собирались работать с верхними парусами. Следовавшие за ними двухмачтовые суда успевают лечь на курс фордевинд. Они меньше, маневреннее, с парусами легче работать. Гоняться за ними не собираюсь.

Фрегат делает поворот оверштаг, на ходу опуская за борт баркас. К тому времени, когда мы ложимся на обратный курс, на обоих трехмачтовиках начинается шевеление. Оба судна повернули на восток, к английскому берегу, надеясь воспользоваться попутным ветром. Матросы убирают порванные нижние паруса, намереваясь, видимо, заменить их. Как ни странно, пушечные порта все еще закрыты. То ли некому больше стрелять, то ли поняли, что бестолку это делать. Увидев приближающийся фрегат, матросы буквально сыплются с мачт и ныкаются в шхеры. Картечь — не косточки от вишен, много не проглотишь. Впрочем, я не собираюсь переводить на них порох и свинец. У меня на борту полторы сотни отважных парней, которые обязаны отработать призовые деньги.

— Убрать верхние паруса! — приказываю я, чтобы уменьшить скорость хода. — Абордажная партия, в баркас!

Обычно перед боем убирают нижние паруса и оставляют верхние, которые меньше страдают от вражеской артиллерии. Я уверен, что ответного огня не будет, поэтому делаю наоборот. С нижними парусами легче работать.

Тридцатишестивесельный баркас подведен к левому борту фрегата. На него быстро, по двум штормтрапам, грузятся полсотни человек, вооруженных пистолетами, полупиками, палашами, топорами — у кого что есть, тот с тем и воюет. Я обеспечил мушкетами только тридцать человек. Они сейчас стоят на баке, марсах и корме, готовые подстрелить любого, кто посмеет сопротивляться или по глупости высунется из укрытия. Впрочем, никто и не думает сопротивляться. Англичане тоже стали цивилизованной нацией — погибать за чужое барахло не собираются.

Убедившись в этом, я веду фрегат ко второму трехмачтовику, приказав опустить на воду четырнадцативесельный рабочий катер и двенадцативесельный капитанский. В них на ходу грузится вторая абордажная партия. Заметив наши действия, на торговом судне опускают английский флаг и уцелевшие паруса.

Обоим пленным капитанам под сорок. Оба выше среднего роста и крепкого сложения. Хорошие физические данные, позволяющие без посторонней помощи набить морду непокорному члену экипажа — все еще обязательный признак профессии капитан. Впрочем, обычно грязную работу за капитана выполняет боцман. Оба одеты в шерстяные камзолы серого цвета и темно-серые штаны. На ногах черные тупоносые сапоги высотой до коленей и без деления на левый и правый. Капитаны с интересом разглядывают фрегат. Такое впечатление, что вражеский корабль интересует их больше, чем собственная судьба. Да и чего им напрягаться?! Прошли лихие времена, когда члены экипаж приза были ненужными свидетелями.

Оба судна везли из Ливерпуля дешевые ткани, бижутерию, зеркала, ножи, топоры, мотыги, наконечники копий и стрел. Порт назначения не был указан, что навело меня на гнусные подозрения.

— Никак в Африку везли, чтоб рабов купить? — спросил я.

— Да, — подтвердили капитаны в один голос.

— А потом их на Ямайку, а оттуда с сахаром и табаком в Ливерпуль? — продолжил я допрос.

— Не только. Еще на Барбадос заходим, — ответил капитан первого трехмачтовика.

— Испанцам тоже продаем, — добавил капитан второго трехмачтовика.

— Типа заходите на ремонт? — предположил я.

— По-разному, — ответил он.

Груз дешевый, но и отпускать жалко. Худо-бедно за оба судна тысяч триста-четыреста можно получить. Не будем привередничать.

Я отправил обоих капитанов в карцер. К тому времени на обоих призах заменили порванные, новые паруса на запасные старые. Я вел фрегат так, чтобы призы были с подветренной стороны. В случае нападения на них у меня будет преимущество в ветре.

На подходе к материку нас два дня потрепало, но не сильно. Видели всего пару судов водоизмещением тонн пятьдесят-семьдесят. Оба подходили на дистанцию визуального обзора и уходили. Скорее всего, французские коллеги. Сейчас все судовладельцы Нормандии и Бретани забросили перевозку грузов и занялись корсарством. Во-первых, навара больше, можно за несколько дней хапануть целое состояние. Во-вторых, грузы перевозить опасно, и страховка выросла в разы. Уже есть страховые компании, даже в Нанте парочка. В-третьих, ограбить англичанина — праздник души и именины сердца для каждого уважающего себя жителя Франции, даже если он нормандец или бретонец и исповедует протестантизм.